Евгений Старухин - Лесовик

Он повесил трубку и все так же устало посмотрел на меня:

– Ну вот, парень, добился ты своего. Сейчас вызываем с собой наряд и едем осматривать твою капсулу. А пока сюда едет наряд, будем оформлять твои показания. И если окажется, что оклеветал ты Людмилу Павловну, то я тебе не завидую.

– Постой-ка, это не та самая Людмила Павловна, о которой я думаю? – подал голос детина от двери.

– Ага, жена мэра.

Теперь понятно, почему он вздрогнул, после недавней истории с помощником мэра связываться еще с женой мэра ему явно не с руки. Просчитался я. Но мне-то откуда было знать, что директриса – жена мэра? Мне и в страшном сне такое присниться не могло. А что мне мешало поискать информацию на нее? Ничего. Значит, сам виноват. Похоже, встрял я не по-детски, если она даже осмотра капсулы не испугалась. Да и чего ей бояться, жене-то мэра? Только все это ничуть не объясняет творящейся вокруг меня катавасии. Участковый же набрал еще один номер телефона.

– Наряд к участку пришлите, пожалуйста. На осмотр поедем. Заяву тут на жену мэра накатали, – и при этом выразительно посмотрел на меня. Похоже, он намекает, что лучше бы мне отказаться от своих слов и идти обратно в детдом? Так я тогда завтра вообще могу не проснуться.

Полицейский тем временем старательно записывал мой рассказ по памяти. Через пару-тройку минут протянул мне листок.

– Прочитай, внизу напиши: «С моих слов записано верно, мною прочитано». Подпись и дату.

Накарябал все, что просили. Меня не оставляло ощущение непоправимой ошибки. И как исправить эту ошибку, я способов не видел. Ни отказ, ни дальнейшее развитие ситуации ни к чему хорошему, судя по всему, не вели. Что же делать? Что делать? Эта мысль сверлила мне мозг каждую секунду. Из-за одного похода в полицию все катилось кувырком в неизвестном направлении.

Что-то любимые дедовы фильмы не совсем правду о жизни показывали. Где этот знаменитый Глеб Жеглов, говорящий, что вор должен сидеть в тюрьме? Где Шарапов, отстаивающий интересы невинных сидельцев? Где хваленая справедливость системы правосудия? Дед, конечно, говорил, что в реальной жизни совсем не так, но чтобы настолько? Я пришел за помощью, а вместо этого меня сдали директрисе… И я еще тщательно выбирал, к кому пойти. Ошибся, как же я так ошибся? Участковый-то после того случая на воду дует, а я к нему с повтором той истории сунулся. А ему повтора явно не хочется. Сдулся мужик… Как же глупо получилось…

Вскоре приехал микроавтобус с двумя ребятами весьма крепкого телосложения и двумя людьми в штатском, но тоже довольно крепкими. Причем если первые двое на фоне Петровича смотрелись как младшие братья, то двое в штатском выглядели откровенно жалко. Меня усадили в микроавтобус между двумя в камуфляже. Участковый с Петровичем пошли обратно в здание. Участковый передал мое заявление одному из тех, что в костюме. Тот прочитал. Вскинул на меня удивленные глаза, посмотрел обратно в заявление, потом опять на меня, но уже с сочувствием, как на душевнобольного. Он тоже куда-то звонил по телефону.

Наконец он тоже уселся, и мы поехали. По дороге мы куда-то заехали, и к нам подсел еще один человек. У входа в детский дом нас уже ожидали директриса и Димыч. Директриса смотрела на меня с усмешкой и предвкушением, Димыч с жалостью.

Двое в камуфляже стояли по бокам от меня. Конвой? Так вроде же ничего еще не сделал.

– И чем же я тебе, Женечка, помешала? – елейным голосом поинтересовалась директриса. – Что ты даже не постеснялся на меня в полиции наклеветать?

– Тем, что вы заставляете детей играть на стопроцентной чувствительности. Вон Сёмушка уже вирт-наркоманом стал.

– Сёмушка? Какой-такой Сёмушка? Нет у нас никого с таким именем, что ж ты обманываешь-то? Нехорошо! Ай-ай-ай! Господа, пойдемте, осмотрим его капсулу, – сделала она приглашающий жест в сторону двери.

Мы вошли в зал капсул и добрались до моей. Один в штатском подошел к багажному отсеку и, нацепив резиновые перчатки, начал вынимать оттуда мои вещи. Тот человек, за которым мы заезжали, подошел к системной панели. Он открыл кожух, находящийся там. Ковырялся там он недолго. Вынул что-то и предъявил мужчине в костюме, который явно был здесь главным. Тот читал мое заявление и проговорил ему что-то шепотом. Мужчина недобро скривился:

– Заставляют, говоришь? А этот чип здесь нарисовался сам собой? – внезапно он замолк, на что-то удивленно глядя.

Я проследил за его взглядом. Тот тип, что ковырялся в моих вещах, вытаскивал из моих вещей ножи, аккуратно держа их за краешек ножен.

– А это, надо думать, тебе подбросили? – проговорил он.

– Почему, это мои ножи. Вернее, один мой, другой деда, но его я тоже забрал.

– Людмила Пална, – он резко повернулся к директрисе. – Почему вы не следите за своими воспитанниками? Почему они у вас хранят ножи? Капсулы взламывают?

– Он хотел протащить двустволку в детдом, так я помешала. Она до сих пор у меня в кабинете. Мне просто не пришло в голову, что он мог еще и ножи пронести. А с капсулой – вообще не понимаю, я в этом не разбираюсь. Это лучше у техника нашего спросите, Дмитрия.

– Простите, можно чип посмотреть, – подал голос Димыч.

Ему передали то, что вынули из капсулы.

– Так я и думал, он не передает никакой информации на пульт и экранирует лишнее излучение – весьма талантливое исполнение. Можно было бы даже похвалить его за данное устройство, если бы их изготовление не было преступлением.

Следователь посмотрел на своего эксперта, тот кивком головы подтвердил слова Димыча. Хорошо они подготовились. А вот я – плохо, очень плохо. Мне оставалось только крикнуть:

– Я не взламывал капсулу!

– Молчать! – рявкнул следователь на меня, и уже обращаясь к двоим в камуфляже: – Ребят, браслеты на него нацепите – и в машину.

Меня скрутили, завели руки за спину, надели наручники и отволокли в машину. Следом за нами пришли двое, что осматривали мою капсулу. Через полчаса пришел и мужик, наоравший на меня, оказавшийся следователем. Это выяснил из обрывков разговоров сидящих рядом парней в камуфляже. Сидеть со скованными за спиной руками было, кстати, очень неудобно.

– Поехали.

Через двадцать минут меня выводили из машины у незнакомого здания. Ребята в камуфляже отвели меня в камеру, предварительно очистив мои карманы от лишнего мусора в виде денег и смартфона. Делали они это настолько привычно и обыденно, как будто это было их должностными обязанностями. У меня даже не было сил на них злиться. Тут пованивало немытым телом. Видимо, посетители здесь задерживаются надолго. Не хотелось бы такой участи… Блин, я же цветок у участкового забыл! Господи, о чем я думаю вообще? Какой цветок? Тут надо думать, как из всей этой кутерьмы выбраться, а я о цветке.

Зачем я вообще сунулся к полицейским, ведь хотел же в ФСБ пойти. А где гарантия, что получилось бы по-другому? И потом, кто мне мешал пробить информацию об этой чертовой директрисе и этом поганом детском доме. Ну куда я полез? Да и дед мне говорил, что к полиции надо обращаться в последнюю очередь. А какая была у меня очередь? Куда мне еще было идти? Сидеть бог знает сколько времени тише воды ниже травы, не понимая, что вокруг меня происходит? Не смог бы, не усидел. А теперь уж поздно рассуждать! Раньше думать надо было. Правильно мне дед говорил, во всем мире можно доверять только себе и своим родным, да и то последним с опаской. Эх, дедушка, опять я тебя не послушался. Правильно ты говорил, в одно ухо влетело, в другое вылетело. Воистину умные учатся на чужих ошибках, дураки – на своих. Что ж, если выйду… Стоп! Что значит «если»? Когда! Когда выйду, этот урок я запомню на всю жизнь. Да что дед, мне вон даже встречный парень говорил, что меня закроют. Предупреждал ведь, по сути, не суйся в полицию, ничего хорошего из этого не выйдет! А я, ушами радостно хлопая, побежал за приключениями. Тьфу! Аж противно стало…

За этими душевными терзаниями меня застал звук отпирающейся двери. В камеру ввели соседа. Уж лучше бы не вводили. Запах от него был просто кошмарный. Мне казалось, что только от одного запаха мои мозги сейчас через уши вытекут. Он, увидев меня, обрадовался.

– Здорово, парниша! Сигареткой не угостишь дедушку? – голос у него был грубый, дед такие голоса называл прокуренными. Определить его возраст представлялось задачей не из легких. Может, и действительно дедушка. Я помотал отрицательно головой. – Не куришь? Правильно! Курить, знаешь ли, – здоровью вредить! Да вот только вред здоровью не только курение наносит. Менты и тюрьма, знаешь ли, тоже не ведут к пышущему здоровьем телу… – Он сделал паузу, явно ожидая реакции, и, не дождавшись, спросил: – За что чалишься-то?

Я промолчал.

– Понимаю, думаешь, что я подсадной, выведать все твои секреты хочу. Так вот: ты прав, знаешь ли!

Я удивился, и, видимо, это отразилось на моем лице. Так как он засмеялся, показав свои желто-черные наполовину сгнившие зубы. Зрелище не из приятных. У моего деда до самой его смерти все зубы оставались на месте и без единой дырочки. Даже не представляю, как нужно себя не любить, чтобы так запустить свое тело.