Поднятые до абсолюта (СИ) - Денисова Ольга

Он скорей почувствовал ее появление на аллее, ведущей в беседку, чем услышал ее легкие шаги. И нарочно не оборачивался, пытаясь представить, какой должен ее увидеть. И лишь когда окончательно уверился в том, что она не изменилась, повернулся, положив руку на спинку скамьи, и взглянул назад.

Ясна не изменилась. Она, пожалуй, даже похорошела: лицо ее приобрело строгость и завершенность — так от времени крепнет вино. В юности она напоминала ребенка, уязвимого и немного нескладного, теперь же мягкость ее черт сменилась красиво и четко прорисованными линиями. Хрупкость стала утонченностью, беззащитность — осознанным требованием защиты. На ней было темно-синее строгое платье, напоминавшее форму институток, но даже форменное платье подчеркивало ее прелести — целомудрие ее прелестей.

Инда поднялся со скамейки и вышел из беседки ей навстречу, протягивая руки.

— Девочка моя, я знал, ты захочешь повидать старого Хладана сегодня же!

Он обнял ее и легко поцеловал в губы — по-товарищески, как подобает другу семьи.

— Инда, как я рада! — Ее голос, бархатный от природы, стал немного ниже и оттого показался еще более вкрадчивым, женственным. — Мне не хватало тебя! Мне так тебя не хватало!

— Я читал твои письма, — он взял ее под руку и повел в беседку. Когда-то они проводили здесь много часов, особенно на закате. Инде показалось, будто этих десяти лет не было и в помине. А ведь он приехал и для того, чтобы этот разговор состоялся, иначе он еще лет десять прожил бы у моря, предаваясь ностальгии и задыхаясь от жары. Кто знал тогда, четырнадцать лет назад, что ему придется уехать? Что ему придется бросить ее без присмотра?

— Как Йелен? Я слышал, он теперь заседает в Думе? — спросил он, чтобы как-то начать, усаживая Ясну на скамейку.

— Да, он прошел в Верхнюю палату[9] от партии социал-демократов. У него теперь совсем нет времени. Надеюсь лишь на каникулы: может быть, тогда он начнет появляться дома не только по ночам. В суде он тоже очень загружен, но не хочет отдавать своих дел никому.

— Тяжело, наверное, социал-демократу в Верхней палате, а? — Хладан подмигнул ей. Судья Йера Йелен — родовитый аристократ и весьма состоятельный человек — считал своим долгом служить простому народу и выглядел белой вороной среди других аристократов. Зато пользовался уважением в обществе.

— Йера не боится трудностей, — Ясна сказала это высокопарно и с гордостью, — ради справедливости он готов жертвовать чем угодно.

Идеальная жена! Йелену сказочно повезло! Инда отвел смеющиеся глаза, чтобы Ясна не увидела издевки.

— Посмотри, какой закат, — сказал он, помолчав. — Я так давно не видел северного заката…

— Ты надолго приехал?

— Еще не знаю. Как сложатся дела. Ты, наверное, каждый день смотришь на закаты, поэтому не замечаешь. А я десять лет вижу, как солнце уходит за горы: раз — и его нет. А потом тянется бесконечный темный вечер. Там такие темные вечера!

— Ты нисколько не изменился. — Ясна улыбнулась. — Я так и не научилась понимать, когда ты шутишь, а когда говоришь всерьез!

— Я всегда шучу. И всегда говорю всерьез. Ты же знаешь, я легкомысленный. Бог может позволить себе быть легкомысленным, сентиментальным, безответственным. Все же солнце, которое опускается за лес, выглядит гораздо романтичней, чем солнце, уходящее за горы.

— Я боюсь леса. — Ясна легко тряхнула головой, отчего ее локоны коснулись щек. — Я столько раз просила Йеру переехать в город, но он каждый раз находит тысячу причин, чтобы отказаться. Он не любит город, считает, что там шумно и пыльно. Он считает, детям лучше жить здесь. А я думаю, от такого соседства ничего хорошего не будет. Лучше шум и пыль, чем Беспросветный лес[10] под боком.

— Пора бы тебе избавиться от этих глупых суеверий, моя девочка. Бояться леса можно в двадцать лет, это придает девушке ореол беззащитности. Но матери семейства не пристало учить детей подобным глупостям. — Инда обнял ее за плечо и притянул к себе.

— Вон, смотри, видишь? — она протянула руку вперед. — Видишь, воро́ны вьются над деревьями?

— Ну и что? Вороны — лесные птицы, отчего бы им не виться над лесом?

— Птицы на закате должны спать. Разве тебе не кажется странным, что они не прячутся в гнездах?

— Не на закате, а после заката. — Инда улыбнулся, зная, о чем она заговорит. И не ошибся.

— Вороны зовут росомаху, — тихо сказала она, словно сама испугалась своих слов.

— Страшная косолапая росомаха, — он прикинулся зверем и поднял руки над ее головой, — уже поднимается в твою комнату.

Она засмеялась и замахала на него руками.

— Росомаху боятся только маленькие дети. Между тем это безобидный зверь, размером с собаку. Ты когда-нибудь видела росомах?

— Нет, только на картинках.

— Могу себе представить, что это были за картинки, — он снова обнял Ясну, успокаивая ее легкую дрожь. — А вороны действительно зовут росомаху. Только ничего страшного в этом нет. Росомаха частенько питается падалью, а вороны, бывает, находят падаль быстрей нее. Она идет на их голоса не потому, что они ее зовут, а потому что указывают место, где можно поживиться. Видишь, как все просто?

— Почему же тогда мрачуны[11] поклоняются росомахе? Почему считают ее своей помощницей?

— Мрачуны — горстка суеверных фанатиков, — Хладан назидательно надавил ей пальцем на нос, — отсталые люди. Чему тебя учили в школе?

— Инда, ты же сам знаешь, что в это давно никто не верит. Я понимаю, что говорю с чудотвором и тебе положено убеждать меня в этом, но ты же говоришь неправду. Разве нет?

— Уверяю тебя, росомаха не придет, — он рассмеялся, — даже если мрачуны не такие отсталые, как мне кажется. Кроме того, я действительно считаю, что они суеверные фанатики, и их знание — плод фантазий, а не научных изысканий. Кстати, мрачуны называют росомаху «вечный бродяга». Красиво, правда?

Инда вовсе не считал мрачунов суеверными фанатиками, а оккультизм и смежные с ним герметичные науки — плодом фантазий, но Ясне знать об этом было необязательно.

— А почему?

— Росомахи — редкие животные от природы. Участки, на которых они охотятся, огромны. В день они проходят большие расстояния, бывает, до шести лиг[12].

— Росомаха приводит с собой призраков[13]… — задумчиво сказала Ясна, всматриваясь в закат.

— И это тоже полная чушь. Я не отрицаю существования призраков в Беспросветном лесу, но к росомахе они не имеют ни малейшего отношения.

До чего же хороша была легенда о призраках в Беспросветном лесу, не хотелось ее развенчивать в глазах Ясны.

— А к мрачунам? К мрачунам они имеют отношение?

— Ты как ребенок, — Хладан сжал рукой ее плечо, мягкое и маленькое. — Оставим в покое мрачунов. Ты ведь хотела поговорить не о росомахах и призраках.

— Вот видишь, ты ушел от ответа. Ты не хочешь мне лгать, но и правды сказать не можешь, да?

— Кто сказал, что я не хочу тебе лгать? — он рассмеялся. — Просто мне кажется, эти разговоры тебя пугают, а я не хочу тебя пугать и засорять твою голову тем, что понять довольно трудно. Призраков стоит опасаться, но это не повод для ночных страхов или паники. Тем более рядом со мной. Вон там стоит Тайничная башня. Пока она там стоит, тебе нечего бояться.

Он показал рукой на черный каменный силуэт в лучах заката. Жест этот, как и последние слова, был столь избитым и затасканным, что Инду едва не перекосило.

— Это лозунги, Инда. — Ясна тоже поморщилась. — Я читаю это в передовицах газет, которые выписывает Йера. Серьезные журналы пишут совсем другое.

Инда не смог сдержать улыбку: «серьезные журналы» — это те же желтые листки, только в красивых дорогих обложках, созданные специально для того, чтобы щекотать нервы богатых бездельниц. Впрочем, для менее состоятельных женщин издаются желтые листки подешевле. Люди должны бояться призраков и мрачунов, но иррациональным страхом: им не следует осознавать опасность. Химера, имеющая под собой некое основание.