Поднятые до абсолюта (СИ) - Денисова Ольга

— Жита, чудотворам не нужны солнечные камни. Солнечные камни они делают для людей. А я могу заставить светиться любой булыжник, я же волшебник, я умею творить чудеса… — Он окинул беседку взглядом, и мраморные колонны осветились изнутри янтарным светом, сначала робким, как неясное мерцание светляка в ночи, а потом ровным и ярким, гораздо ровней неверного пламени огня.

Дворецкий раскрыл рот и продолжил не сразу:

— Я принес вам плед, доктор Хладан. Принести плед и для госпожи Йеленки тоже?

— Нет, Жита, не нужно. Мы обойдемся одним на двоих. И приготовь нам горячего вина, мы скоро вернемся в дом.

— Слушаю, доктор Хладан, — дворецкий кивнул.

Инда нанял его по телеграфу, через агентство, всего две недели назад, и дворецкий очень гордился, что его приняли в дом чудотвора. Нехитрые фокусы забавляли Инду: на самом деле колонны беседки были покрыты тонкими пластинками солнечного камня — заставить светиться мрамор не удалось бы ни одному чудотвору.

Жита ушел по аллее в темноту, а Хладан набросил плед на плечи Ясны.

— Спасибо, Инда, но мне не холодно, — она покачала головой.

— Ты просто не замечаешь.

— Мне не холодно. Мне страшно, Инда.

— Даже рядом со мной?

— Ты рано или поздно уедешь, снова на десять лет, а я останусь. — Она помолчала, кутаясь в плед. — Послушай, а может быть, Йока мрачун? Если его мать не была мрачуньей, может быть, мрачуном был его отец?

— Это ровным счетом ничего не значит. Чтобы стать мрачуном, мало им родиться. Нужна инициация и долгое обучение. Множество людей, окружающих нас, — латентные мрачуны. Но мы об этом не подозреваем. Они рождаются и умирают, так и не узнав о своих способностях. Я бы не стал называть мрачунами всех, в чьи гены заложена способность к мрачению. Мрачуны — это секта, образ мыслей, убеждения. Но не способности. Многих представителей партии консерваторов я бы скорей причислил к мрачунам, чем потомков мрачунов, не прошедших инициацию.

— Инда, что мне делать? — перебила она его размышления.

— А как Йера относится к сыну?

— Он… я не знаю. Он с ним всегда корректен. Он… У мужчин все это не так, как у женщин. И потом, Йера не проводит с детьми столько времени, сколько я.

Она не врала, но кривила душой — это было видно по глазам. Очевидно, судья относился к приемному сыну лучше, чем ей хотелось представить.

— А твое отношение он замечает?

— Мне кажется, да. Он не говорит об этом прямо, но время от времени делает мне… не замечания даже, что-то вроде намеков. И я очень тебя прошу, не говори об этом с Йерой, он никогда меня не простит!

— Я не собираюсь говорить об этом с Йерой, не бойся, — успокоил ее Хладан. — Обещаю тебе, я что-нибудь придумаю. И не уеду, пока не решу эту задачу. Может быть, достаточно будет отправить его в закрытую школу. И не в столице, а где-нибудь в провинции, на свежем воздухе. Чтобы он приезжал только на каникулы.

— Йера не согласится на это. Никогда. Жизнь мальчика в закрытой школе ужасна! Тем более далеко от дома!

— И тем не менее две трети мальчиков его положения учатся именно в закрытых школах. И никто от этого еще не умирал. Если же у Йоки есть проблемы с дисциплиной, это станет хорошим поводом для его перевода. Он заканчивает среднюю ступень?

— Инда, я в этом вопросе полностью разделяю мнение Йеры. Мальчику не место там, где дисциплины добиваются унизительными наказаниями, где старшие помыкают младшими. Я могу относиться к Йоке как угодно, но я отвечаю за него. Вполне достаточно того, что в Академической школе учителям разрешено бить детей указками по пальцам, я и это считаю жестокостью.

— Я найду школу, где не используют розги. Однако старшие помыкали и будут помыкать младшими, от этого никуда не денешься. Но сначала я должен познакомиться с ним, посмотреть на него. Мне небезразлична судьба мальчика, и, возможно, я сам займусь его дальнейшим воспитанием. Ему исполнилось четырнадцать?

— Да. Тринадцатого числа, — кивнула Ясна. — Ты же сам сказал, что он родился тринадцатого, мы так и записали в его метрике. Разве ты не помнишь?

Инда не обратил внимания на ее слова, думая о своем.

— Это время инициации чудотворов. А тебе не пришло в голову, что он может быть чудотвором, а не мрачуном?

— Инда, — лицо ее потеплело и разгладилось, — чудотворы — светлые люди, рядом с ними я чувствую себя в безопасности. А Йока вызывает у меня страх. Он не может быть чудотвором.

— Девочка моя, не надо придумывать то, чего нет. Ты не любишь этого ребенка, потому что он чужой тебе, и только. Не надо искать оправданий своей нелюбви, из этого ничего хорошего не выйдет. Посмотри правде в глаза, признайся самой себе в том, что ты взвалила на себя ношу, которую не смогла унести, и тебе сразу станет легче. Вместо поисков оправданий ты начнешь искать пути решения задачи, только и всего.

— Инда, но он же живой человек! Он ребенок! Я отвечаю за него! Он считает меня матерью, у него никого больше нет! Я не могу выбросить его на улицу, как щенка!

— Никто не заставляет тебя выбрасывать его на улицу. Тебе самой станет легче, вот увидишь. И отношение к мальчику изменится в лучшую сторону, как только ты избавишься от самообвинений. Честность с самим собой — очень удобная штука. Я давно ею пользуюсь. Кстати, я помню, когда-то у него была няня, милая старушка, куда она подевалась? Она теперь нянчит Милу?

— Нет, мы уволили ее, когда Йока закончил начальную школу. Он же стал совсем взрослым, няня для мальчика в десять лет — это как-то несерьезно.

— Напрасно. Мне казалось, она искренне привязана к Йоке. Мне казалось, она любит его сильней, чем родная бабка.

— Она была совсем старенькая. И Милу почему-то недолюбливала.

— Я думаю, на долю Милы выпадает довольно любви. Признайся, ты избавилась от няни только потому, что тебе невыносимо было видеть, как она пытается заменить мальчику мать?

— Да, Инда, да, ты прав! Я все делала неправильно! Я знала: когда ты приедешь, все изменится! Все сразу изменится! Инда, мне так не хватало тебя! Зачем, почему ты уехал?

После ужина с горячим вином, проводив успокоенную Ясну домой, Инда Хладан не сразу вернулся к себе — он направился в Тайничную башню, в архивы, несмотря на то, что была глубокая ночь. Он искал отчет тех чудотворов, которые выезжали лечить восьмилетнего мальчика в дом судьи Йелена шесть лет назад.

На выходе из раздевалки Йока поежился и подтянул трусы, ступая босыми ногами на дорожку, посыпанную мелким гравием: апрельское утро было сухим, но холодным. А ведь еще полмесяца назад по школьному парку бегали, разбрызгивая воду в ледяных глубоких лужах. Накануне Йока читал книгу до двух часов ночи (что делал частенько) и, поднимаясь в шесть утра, не чувствовал бодрости. В авто́, на котором шофер каждое утро отвозил его в школу, Йоку еще сильней разморило: теперь на холоде он зевал и потирал голые плечи, покрытые колючими мурашками.

— Не стоим, не стоим! — прикрикнул классный наставник. — Бегом марш!

Поначалу всегда холодно и хочется спать. Йока вздохнул и не торопясь побежал вперед, разгоняя сонливость. Утро — самая отвратительная в жизни вещь!

Его догнал Зла́тан и подтолкнул локтем в бок, приглашая к соревнованию. Йока смерил его взглядом — Златан еще ни разу не сумел его обогнать, хотя, несомненно, мог считаться достойным соперником. Йоку давно никто не обгонял: он был быстрей и сильней одноклассников, и вовсе не от природы — он добился этого изнурительными тренировками, которые держал в тайне от всех, даже от домашних.

Йока кивнул Златану и побежал чуть быстрее. Он учился бегать так, чтобы всем вокруг казалось, будто он не спешит. Он внимательно изучал, из чего проистекает уважение и неуважение, любовь и нелюбовь, приязнь и отвращение, страх и отсутствие страха.