Книга скорбящей коровы - Уолтер Уангерин

И вот результат.

Шантеклер дернул головой влево, вправо, дабы удостовериться в истинной природе доносящихся звуков. Мгновение он был настолько изумлен этим шумом, что принял его за отголосок сна. Можно ли представить себе такого дурака, чтобы он производил такой шум? Хотя слово, обрушившееся на него подобно снежной лавине: «Покинут!» было столь же реально, как головная боль Шантеклера.

Вот какой был результат.

Шантеклер, Петух-Повелитель, принялся бить крыльями.

— Кук-а, кук-а... — начал он, но совсем не так громко, как можно было ожидать, и далеко не так свирепо. Он выпятил грудь, на шее у него ощетинились перья: — Кукаре... кука-ре...— Но опять получалось не так, как он того хотел. Прямо какое-то проклятие!

Он покачался туда-сюда на жердочке, запрокинул голову аж до перьев на хвосте и закричал:

— Кук-а-мамочка! Кук-а-папочка! КУ-КА-РЕ-КУ!

Вот это получилось именно так, как он хотел.

Но выглядело почти так, будто голос снаружи был счастлив услышать выкрикнутое Шантеклером, ибо ответ, казалось, прозвучал с неким поддерживающим разговор одобрением:

— ПОКИ-И-И-НУТ!

Шантеклер был ошеломлен. Семь курочек упали замертво. Но Шантеклер не обратил никакого внимания на свалившиеся с насеста тела. У него были более важные проблемы.

Следует объяснить, что, хотя Шантеклер вполне мог летать, делал он это крайне редко. Он привык расхаживать — степенно и важно. Расхаживание наилучшим образом подчеркивало его чувство собственного достоинства и до некоторой степени утверждало его власть, в то время как полет в исполнении Петуха, как правило, выглядел по-дурацки: тяжеловесно, неуклюже и, в общем, совершенно не нужно. По мнению Шантеклера, крылья у Петуха-Повелителя предназначены вовсе не для полета. Ими вообще не следует ничего делать, ибо, когда часть тела совсем ни для чего не предназначена, она становится знаком превосходства. Но иногда Шантеклер поступался принципами.

Доведенный до белого каления, он соскочил с насеста и заколотил крыльями. Он полетел прямиком из Курятника, через дверь и над Псом.

Пса он заметил, пролетая над ним. И этот мимолетный взгляд скомкал приземление. Он шмякнулся на землю, будто мешок с трухой, и дважды перевернулся. Во все стороны посыпались перья.

Пока Шантеклер в куче перьев силился встать, Пес подошел к нему и залил слезами петушиное крыло.

— Перья, — рыдал Пес. — Мягкие, чудные перья, — жалобно тянул он, — что растут точно так же, как шерсть. А у меня, — рыдал он, — у меня только шкура. Днем шкура чешется. — И он скорбно возложил тяжелую лапу на крыло Шантеклера.

Шантеклер отпрянул от этого призрака, уставившись на него оскорбленно и в то же время растерянно. Но Петух считал себя готовым к любым неожиданностям. А посему он рассек ночной воздух звонким кукареканьем, направленным прямо в громадный псиный нос. Пес тут же рухнул на землю и перекувырнулся на спину.

Лишь на мгновение, но Шантеклер был удовлетворен.

— Слушай,— донеслись внутриутробные рыдания Пса, дрожащего неукротимой дрожью.— Повелитель Вселенной, послушай вот что. Для одних у тебя есть такая сладкая мелодия, а для других — звериный рык. — Из носа у него струился целый поток. — Покинут,— заревел он.

Шантеклер вроде бы как чихнул, но не совсем чихнул. Ярость забила ему глотку.

Ладно, коль в первый раз не сработало, он решил попробовать кукарекнуть вторично, и даже еще более внушительно, мощным громовым раскатом, наполненным такими леденящими душу проклятиями, что этот башмак вскочит наконец и понесется отсюда во весь опор. А потому он подскочил к самой груди Пса, поглубже вдохнул и распахнул свой клюв прямо в тот вислый лоскут, который принял за ухо.

— КУ-КА-РЕ-ДУРАК-БЕЗМОЗГЛЫЙ!

Клич вышел дивный и ужасающий. В страхе зашелестел лес. Задрожали листы.

Но Пес так и лежал на спине, глядя вверх, и даже поцеловал Шантеклера прямо в клюв.

— Прими мою благодарность, сердце твое великодушно, — еле слышно простонал он. — Одной этой песнью ты сделал для меня больше, чем моя мамочка за всю свою несчастную жизнь.

Голова Шантеклера рванулась назад, будто пистолетный курок. Одну убийственную минуту он молчал, застыв на насесте, коим служила грудь Пса. Затем слова полетели из него, как пули.

— У меня есть шесток,— кричал он.— Теплый, потому что я спал на нем. У меня есть Курятник. Он тих и спокоен, там берегут мой сон. Теплый шесток! — Правой ногой он поскреб псиную грудь, как скребут грязь во дворе. — Спокойный Курятник! — Он поскреб левой. — А ты, ты, подстилка! Ты, бурдюк! ТЫ РАЗБУДИЛ МЕНЯ!

— Извини меня,— прошептал Пес,— за разговоры в столь неурочное время, но отнесись к себе с такой же добротой, как ко мне, и — посмотри вокруг.

Шантеклер утратил дар речи. Разинув клюв, он невидящим глазом уставился на Пса.

— Взгляни на небеса,— сердечно зашептал Пес.— Посмотри на деревья, кои так прекрасно устроил Создатель. И лишь одна печаль — глядеть на меня, в котором Создатель допустил столь мерзопакостную промашку. Ах,— вздохнул Пес,— какой у тебя замечательный маленький клювик.

Даже самый яростный, самый убийственный клич не способен был сдвинуть с места этого удивительного оборванца. Никакое выражение гнева не могло убрать его отсюда. Шантеклер содрогнулся от злости. Его бородка тряслась. Его перья растопырились и трепетали. И, видя, что больше ничего не поделать, он свирепо вмазал Псу по носу.

— Воистину так! Я согласен с тобой, — со свежей скорбью зарыдал Пес.— Это мое неизбывное горе, и я был бы тебе признателен, если бы ты вовсе отхватил его.

— Ко-ко-ко.— Шантеклер задыхался; он принялся клевать огромный нос, будто на пианино наяривал, да еще волосы при этом выщипывал и выдирал кусочки кожи.

С каждым клевком Пес произносил:

— Благодарствуйте.

С каждым следующим клевком он выдавливал сквозь рыдания:

— Но все без толку.

А на каждый третий клевок он отвечал воплем:

— И все же ты для меня больше, чем просто друг.

Наконец наступил момент, когда был сломлен и сам Петух-Повелитель Шантеклер. После того как Пес начал проникновенно мурлыкать: «Мой друг — врачеватель, посланный небесами доктор с исцеляющим клювом», случилось так, что Шантеклер сам заревел. Он сполз на землю, лег на спину, вытянув обе лапы к небесам, и невнятно кукарекнул. Он рыдал.

И вот так, бок о бок лежа на спине, они