Евгений Стерх - Бард

Мужчина на стойке веселился, словно насмехаясь над моим неверием, и распевал:

Я смотрел на него во все глаза. Сначала я видел как бы его всего сразу, не разбирая деталей, – веселый, озорной, подвижный, со смеющимися, прищуренными глазами моложавый старикан – короткие с обильной проседью волосы и глубокие морщины на лбу выдавали уже не юный возраст барда. А затем я обратил внимание на его куртку – потертую, но еще крепкую кожаную куртку с медными застежками в виде трилистника. Невзрачная в общем-то вещь, на такую не обратишь внимания и у старьевщика, если не знать одной детали. Такие невзрачные куртки с медными застежками-трилистниками делали на продажу подмастерья великих магов Парсикама. Я однажды уже видел такую на одном из гостей моего лорда. Он хвастался ею, как великим трофеем, и говорил, что заплатил за нее целую тысячу золотых. Ветхая на вид куртка была изготовлена с применением магических ритуалов и особых материалов. Прочность куртки практически равнялась прочности легкой кольчуги – она выдерживала удар обычного, без магических свойств, ножа и попадание стрелы со ста шагов. Но в отличие от кольчуги она весила гораздо меньше, ее можно было носить как самую обыкновенную одежду, не вызывая никаких подозрений. Очень удобная вещь для тех, кто не хочет привлекать к себе лишнего внимания, но опасается за свою жизнь, особенно в странствиях. Ни для кого не секрет, что одетый в кольчугу лорд в любой таверне вызовет интерес нечистых на руку людишек – если прикрыт броней, значит, имеет что-то ценное и опасается за свою жизнь. А старая потертая куртка не привлечет внимания даже самого неразборчивого грабителя.

Разглядев куртку барда, я невольно поднял глаза к его лицу и встретился взглядом с этим человеком. Его прищуренные глаза по-прежнему смеялись, словно бы он прочел мои мысли и теперь насмехается над моим «открытием». Не могу быть уверен, но мне и теперь кажется, что он тогда все прочел в моих глазах – и сомнение в его «подлинности», и удивление его видом, его возрастом, и узнавание магической вещи, которую мог себе позволить только очень богатый человек. Или тот, кто всю жизнь провел в странствиях и снял ее в качестве трофея с убитого врага. От этого взгляда меня бросило в жар, щеки мои запылали, а Жюльена, похоже, это развеселило еще больше.

Когда Жюльен допел, зрители стали хлопать, кричать и свистеть от восторга, а старый Одрик поднес Жюльену стакан из черного непрозрачного драконьего стекла. Бард отпил из него, кивнул Одрику. Со всех сторон послышались голоса:

– Давай, Жюль!

– Спой еще!

– Еще раз про корову!

– Что-нибудь еще спой!

Жюльен в ответ поднял свой стакан и весело подмигнул в толпу:

– Сейчас-сейчас! Только горлышко промочу!

И тут же толпа словно очнулась. Со всех сторон к стойке потянулись руки с монетами и раздались голоса:

– И мне горло промочить!

– Одрик, давай пива! Пива мне!

– Наливай, старик!

И Одрик на пару со своей дочкой Фридой стали метать на стойку кружки с пивом, едва поспевая собирать медяки. Что ж, подумал я, Жюльен это или нет, но бард авторитетный и уверенный в себе. Он не стал выставлять перед собой шляпу, как нищий для подаяния, он договорился с трактирщиком – петь в его заведении для привлечения клиентов. За определенную плату, конечно. И, похоже, у обоих сегодня будет удачный вечерок – торговля у Одрика шла бойко, как никогда. Я снова встретился глазами со старым бардом и снова увидел в этих глазах лукавую усмешку, будто он читал мои мысли и эти мысли его веселили. Словно подтверждая мою догадку, Жюльен подмигнул и сделал мне салют стаканом. Кто-то обернулся ко мне. Чувствуя, что краснею, я готов был выбежать на улицу от стыда, но неведомая сила прочно удерживала меня на месте.

А Жюльен тем временем отставил стакан, снова взял мандолину и запел:

И нестройный хор уже порядком захмелевших голосов изо всех углов балагана подхватил вместе с бардом припев:

Даже старый Одрик, раскрасневшийся от усердной работы, улыбнулся в зал и сделал вид, что сдувает с пивной кружки пену. Незамысловатый этот жест вызвал в разгоряченной толпе дружный хохот и неподдельный восторг, близкий к экстазу.

В таком вот духе веселье продолжалось все дальше и дальше, набирая обороты. Я не слишком-то привык к крестьянским праздникам; в поместье моего лорда менестрели на торжествах больше пели рыцарские баллады. Но уже через какое-то время с удивлением ловил себя на том, что начинаю приплясывать под незамысловатые мелодии крестьянских песен, а однажды на мне даже повисла крупная крестьянская девушка, протискивавшаяся мимо, и с ошалевшими глазами попыталась протанцевать со мной несколько па в обступившей нас толпе. К собственному удивлению, я с радостью попытался подстроиться под ее разгоряченный галоп, но у нас, конечно, ничего не вышло. Пока я вместе со всеми хохотал над этим неуклюжим танцем, девушка протиснулась куда-то мимо, и я почти расстроился. Но тут снова поймал веселый взгляд барда и опять смутился.

Когда, казалось, веселье достигло предела, за которым начнутся неуправляемый разгул, разврат и погром, вошедшие в экстаз зрители уже готовы были сотворить что-то безумное, Жюльен вдруг поднял свой черный стакан, произнес:

– А теперь я хочу выпить за наших предков, павших в великих битвах прошлого! – и залпом выпил содержимое стакана. На секунду повисла неловкая тишина, а потом кто-то рявкнул:

– За предков! Одрик, наливай!

И снова потный Одрик с Фридой стали метать на стойку кружки, а Жюльен тем временем запел старую балладу о рыцаре Роланде, павшем на пути к Башне Тьмы:

Слушатели растерялись всего на секунду, а Жюльен тут же завладел их вниманием и увлек его подальше от опасных мыслей о разгуле и разрушении. Голос его звучал проникновенно и даже дрожал в особо трепетных местах вроде: