Невеста Повелителя Времени (СИ) - Халь Евгения

— Дайте, пожалуйста, зеркало, — прошептала я.

— Боишься, что потеряла молодость? — усмехнулся златовласый. — Так и есть. Но это было там, в твоем мире. А здесь тебе пока еще двадцать шесть лет. Но если будешь упрямиться, то я по капле выпью твою жизнь.

— Не нужно! Пожалуйста! Не понимаю, о чем вы! Прекратите! — из последних сил прохрипела я.

Липкий страх охватил тело. Сейчас сердце просто разорвется от ужаса и мне будет уже всё равно.

— Продолжай, Этерн! Ее страх подобен изысканному вину, что будоражит мою древнюю кровь, — мужчина в черной балаклаве прижался лицом к моей щеке и даже зажмурился от блаженства.

Да они оба просто психи! Щеку обожгло холодом. Словно шелк балаклавы несколько суток держали на лютом морозе. Златовласый бросил на него странный взгляд и немедленно освободил мои руки, явно назло лишая своего приятеля удовольствия. Как будто подтверждая мои подозрения, он даже отошел на несколько шагов и сел в кресло, сплетенное из золотых ветвей. Оно немедленно обхватило его, услужливо меняя форму подлокотников и сиденья.

— Отойди от нее, Мафхид! Не время для твоих фантазий. Допрос — вот что важно! — проворчал он.

— Я могу допрашивать и так, — Мафхид резко развернул меня спиной к себе, прижался сзади всем телом и обхватил мою талию.

На лице златовласого промелькнуло раздражение. Он молчал, сверля своего приятеля тяжёлым злым взглядом.

— Ну всё, всё, — прошептал Мафхид и отошел, напоследок лизнув мою шею.

Как он это сделал, не снимая балаклавы, не знаю. Но по моей шее побежали мурашки, и я вздрогнула от прикосновения холодного и острого кончика языка.

На какой-то краткий миг мне показалось, что златовласый ревнует. Его пальцы слишком сильно сжали подлокотник кресла, как будто ему неприятно, что тот, другой, прикасается ко мне. И я воспользовалась этим кратким мигом, перехватила инициативу и задала главный вопрос:

— Кто вы такие?

И зря. Нужно было держать язык за зубами. А у меня с этим проблемы. Мой невинный вопрос сработал, как детонатор бомбы. Златовласый мгновенно оказался на ногах, подскочил ко мне, схватил за плечи и так сильно встряхнул, что у меня клацнули зубы.

— Лгунья! Всё продолжаешь эту мерзкую игру? Не помнишь меня, да? Меня! Этерна — Повелителя Времени всех миров!

Я лишь молча затрясла головой, борясь с неопределимым желанием зажмуриться от страха.

— И это не помнишь? — Этерн вдруг впился ртом в мои губы.

Я машинально уперлась руками в широкую мужскую грудь, затянутую в белый френч, и оттолкнула его.

— И это? — он обхватил меня двумя руками, бросил на ковер и лег сверху, прижимаясь ко мне всем телом. — А это помнишь? А это? Дрянь! Подстилка низших рас! Стонала подо мной, просила: "Еще, Этерн, еще!" И теперь не помнишь, нет?

— Я вас в первый раз в жизни вижу, — всё пережитое за последний час собралось комом в горле и прорвалось слезами. — Мы незнакомы! Что вы хотите?

— Чтобы ты отдала то, что украла!

— Я ничего не брала!

— Этерн, довольно! — тихо сказал Мафхид. — Это была не она.

— Замолчи, мытарь, — зарычал Этерн. — Ты чуешь страх, а я вранье. Она лжет!

— Не лгу! Клянусь вам! Отпустите! Мне больно! — вместо крика из моей груди вырвался лишь хрип.

Тяжёлый, мускулистый, мощный, Этерн так прижал меня к полу, что едва не продавил ребра. Тут что кричи, что не кричи. Когда такой высокий, около двух метров ростом мужик, да еще и с широченными плечами, прижимает к полу, то можно задохнуться прямо под ним.

— Этерн, возьми себя в руки! Довольно! — Мафхид навалился на него сзади, силой поднял, рванул так, что белый френч жалобно затрещал, и оттащил в сторону. — Это не она! Я понял, что произошло. Отпусти ее, и мы поговорим.

Этерн

Как легко она отказалась от него! Дрянь! Маленькая лгунья! А теперь ловко изображает, что ничего не помнит. А он, Этерн, тоже дурак. Довериться женщине! Да еще из слепого мира, где никто не знает ни о Повелителе Времени, ни о хроносах, ни о казино времени. Там люди живут так, словно время принадлежит всем и никому. Но это не умаляет ее вины.

Этерну хотелось разорвать Оксану на части и медленно выпить ее жизнь по капле. Он уже это сделал в ее мире, но облегчения это не принесло. Потому что она всё равно живет и дышит здесь, в мире Зман.

Хотя теперь она никогда не сможет вернуться домой, и поэтому станет его игрушкой, и это не может не радовать. Но Этерну хотелось выпить ее жизнь и здесь. А еще хотелось ударить, растоптать, сжать так, чтобы дышать не смогла. А потом… что потом? Да просто носить в себе ее время, ее жизнь. Знать, что там, за миллиардами песчинок часов, минут и секунд, где-то в глубине его уставшего от одиночества сердца бьется ее маленькая жилка.

Этерн никогда и никому не признался бы в том, что чувствует, если бы не боль. Если бы не страх. Если бы не мытарь Мафхид, который всё знает и понимает. Ведь они оба незримо и крепко связаны: Повелитель Времени и Повелитель Страха. Мафхид был рядом с Этерном тогда, когда он открыл душу этой лгунье и воровке. Этой красивой мерзавке. Такой желанной мерзавке!

Вот она, здесь, рядом, под ним. Всем телом он ощущает ее хрупкую фигуру, затянутую в белый брючный костюм. Светло-каштановые, почти блондинистые волосы разметались по ковру. Голубые глаза расширены от ужаса, пухлые губы сжаты. Эти губы шептали ему в ухо смешные нелепости, милые глупости, которые так трогают мужское сердце. Этерн шевельнулся и зацепился пуговицами белого френча за пуговки ее жакета. Жакет распахнулся, обнажая верх небольшой округлой груди. Этерн с трудом подавил желание накрыть грудь девушки ладонью.

И даже сейчас он не знал, чего ему хочется больше: убить ее или любить? Нет, убить больше. Попрощаться навсегда с ней, с собой, со своим сердцем, которое так некстати дрогнуло. Которое вдруг открылось для нее. И вспомнить, что он, Этерн, суть всех миров. Создающий время, дарующий жизнь и смерть, единственный Повелитель Времени! Нужно просто позвать палача, что служит Великой Инквизиции мытарей. А потом наслаждаться муками этой лгуньи.

Палачи времени рубят лучшие воспоминания, самые яркие и счастливые моменты жизни, оставляя лишь боль и страх. И тогда человек живет в своем собственном аду всё то время, что ему осталось. А Этерн уж позаботится о том, чтобы времени у Оксаны было предостаточно. Чтобы за каждую секунду своего предательства она заплатила годами жесточайших мучений. Запертая в долгих часах и днях самых горьких периодов своей жизни, переживая их вновь и вновь, она будет валяться у Этерна в ногах, умоляя даровать ей смерть. А он будет отказывать раз за разом, наслаждаясь ее страданиями. Он будет читать ее мысли, искать в них их ночи и дни, когда он останавливал время, замирая в мгновениях счастья обладания этой девушкой. Он будет наблюдать, как их страсть и поцелуи будут исчезать, растворяясь под топором времени палача. И ни жалость, ни горечь утраты не заденут его душу. Потому что предательниц не прощают! Никогда!

— Этерн! — негромко позвал его мытарь Мафхид. — Отпусти ее.

Этерн с трудом разомкнул пересохшие от волнения губы, встал, одернул белый френч и процедил сквозь зубы:

— Позовите палача. Властью, данной мне Богом Времени над всеми мирами, повелеваю казнить Оксану, а ее оставшееся личное время раздать бедным и больным. Да обратятся часы ее жизни в минуты, а минуты в секунды, что исчезнут в песке времени без следа!

— Постой, повелитель, — возразил Мафхид. — Нельзя ее казнить. Здесь явно что-то не то! Не нужно звать палача.

Оксана поднялась, схватилась за виски и качнулась вперёд. Мытарь бросился к ней, подхватил девушку и усадил в кресло возле камина.

— Не нужно палача, — легко согласился Этерн. — Сам справлюсь, — он бросился к Оксане и схватил ее за горло.