Мария Семёнова - Бусый Волк. Берестяная книга

— Не сделает он этого, дедушка Соболь.

Ульгеш говорил совсем тихо, но вздрогнули все, даже Латгери. Очень нехорошее предчувствие рукой сжало сердце… Ульгеш, к которому обратились молчаливые взгляды, продолжал, понурив голову:

— Когда я там был, кто-то предложил выменять Беляя. А Мавут… Мавут ответил… То есть не вслух ответил… Я его руки видел… совсем близко… Меня дедушка учил руки толковать, на них всё обозначено, как на книжном листе… Мавут подумал в ответ, что калеку не то что выменивать, а и даром не возьмёт ни за что… Он меня за Бусого отдал. Побратим мой сам к нему потому и пошёл… меня чтобы спасти…

Дальнейшго Латгери уже не слышал. Голоса Волков отдалились и постепенно утонули в зловещем чёрном рокоте. Рокот был похож на тот, что иногда разносится по земле перед Сотрясением Гор, перед большой бедой. Но сегодняшняя беда уже совершилась…

Латгери ещё ни разу в жизни не было так больно. Даже когда он понял, что уже не увидит маму. Даже когда его забивали насмерть и принуждали оживать вновь и вновь, вытаскивая наружу сущность латгара, крысы, великого зверя, который не сдаётся и не отступает в бою.

Латгери не хотелось больше сражаться. Зачем всё, если отец Мавут больше не назовёт его сыном, не поспешит на выручку и даже не примет, буде вдруг его принесут? Зачем ему становиться Латгаром? Зачем жить?

Он сразу понял, что сказанное чернокожим было правдой. Он — сирота. Человек не может жить сиротой, об этом не раз говорил Мавут. И это — тоже правда. Сломанная шея — ничто, хребет Латгери затрещал именно сейчас. Жить стало незачем.

Изумлённые Волки увидели, как из широко открытых глаз «упыря» покатились слёзы. Вот этого никто из них не ждал, все помнили, что даже в беспамятстве Беляй не проронил ни слезинки. Синеока что-то промычала, опустилась подле него на колени… Тоже заплакала…

Латгери всегда считал слёзы непростительной слабостью, но теперь ему было всё равно. Враги увидели его немощь, ну и пускай. Он не хотел больше притворяться живым.

Вспыхнувший костер показался ослепительным в сгустившейся тьме, пламя с рёвом устремилось к низким облакам. Друзей обдало яростным жаром. От костра веяло такой огромной, надёжной силой, что последние сомнения — оградит ли Круг? — как-то разом отпали.

У всех, кроме Твердолюба.

Он сидел, привалившись спиной к куче заготовленных дров, и задумчиво поглаживал свой лук, так и не брошенный даже после поединка с Хизуром. Лук был очень похож на веннский и почти так же силён. Твердолюб больше не мог даже снарядить его, какое стрелять.

— Приходилось? Из лука-то? — хмуро спросил он Меалона.

Ох, Твердолоб!.. Сыщется ли мужчина, который лука в руках не держал?

Отец Таемлу невозмутимо пожал плечами:

— Да я что, я больше пращой. Стрелы, знать, дороги, а камешков — только наклонись…

Он понимал, как непросто доверить родное оружие чужаку.

Вдвоём они быстро надели на лук тетиву, Меалон примерился, тронул её и одобрительно кивнул, слушая, как она загудела. Твердолюб вынул из тула и принялся перебирать стрелы, бережно расправляя оперения, беззвучно шепча какие-то одному ему ведомые заклинания…

Меалон внимательно смотрел, как венн по одной возвращал стрелы в тул, каждую в свою кучку, по цвету ушка: отдельно срезни, отдельно бронебойные с узкими гранёными наконечниками, отдельно — двузубые, снаряжённые смолёной паклей, которую поджигают перед стрельбой.

В конце концов золотоискатель сказал:

— Доброе оружие никогда не помешает. Но как сразить стрелой того, кто уже умер?

Твердолюб посмотрел на костёр.

— Огонь, — ответил он просто. — Священный Огонь, который чтят в этих краях… Только, думаю, не на одного Хизура мы нынче стрелы вострим…

Вскоре небо затянуло совсем, и пошёл дождь. Мелкий, холодный и, все сразу это поняли, нескончаемый. Такие дожди могут идти седмицами, то чуть ослабевая, то после короткого передыха снова усиливаясь. Чего только ни случается, когда тучи упираются в горы и застревают на них! Могучий костёр отгонял сырость, но плотная завеса напрочь скрыла Луну.

Таемлу озабоченно смотрела в низкое мокрое небо, перебирала пальцами охранное ожерелье, что надели на неё в храме Идущих-за-Луной, шептала молитвы. Сумеет ли она позвать на помощь Богиню, не видя перед собой Её светлого лика?..

Бусому было жутко. Над ними висел какой-то Змеев дождь, унылая противоположность стремительной благодатной грозы. Повелитель Молний был далеко. Недавно Он ответил Бусому, помог совладать со страшным Хизуром… Годится ли снова тревожить Его молитвой?

Бусый ходил кругом костра, подкидывал хворост, забывшись, искал на груди оберег, тёрся подле Твердолюба с Меалоном, надеясь — что-нибудь скажут, сделать велят… Всуе. Мужчины стоили один другого, оба оказались изрядными молчунами. Просто сидели и стерегли, зорко вглядываясь во тьму, обступившую Круг.

Ближе к полуночи Гзорлик истошно заржал, принялся вставать на дыбы и рвать привязь, порываясь бежать.

Бусый проследил взгляд коня и самым первым увидел медленно шедшего к ним Хизура.

Любимец Мавута был мёртв. Он и раньше повсюду носил с собой Смерть, а сейчас окончательно с нею слился. Он незряче и неумолимо присматривался вдавленными в череп глазами и, кажется, нюхал воздух, ища Твердолюба. И конечно, его, Бусого. И шёл, шёл к ним. Медленно, неуклюже, но как-то так, что убежать не стоило и пытаться.

Твердолюб безошибочно выдернул стрелу с намотанной у наконечника паклей, сунул в костёр. Хорошо просмолённая борода ярко вспыхнула, мощный лук загудел в руках Меалона, и стрела прочертила огненный след, устремляясь к бредущему мертвецу.

Мокрой холодной плоти полагалось бы разве зашипеть, но Хизур вспыхнул. Рассыпая искры, он взвыл, негнущимися пальцами ухватил глубоко всаженную стрелу, чтобы вытащить и отбросить её от себя. Мертвецам неведома боль, но огонь свят. И потому — губителен для любой нежити, для всех порождений Тьмы.

Выдернуть стрелу оказалось непросто, двузубый раздвоенный наконечник для того и был откован, чтобы, впившись однажды, накрепко застревать.

Когда наконец Хизуру это удалось, охватившее его пламя сразу погасло. Однако следом прилетела ещё стрела. Кое-как выдрав её, жуткий гость торопливо заковылял прочь.

Позже он ещё не раз возвращался, пытался подобраться к Кругу с разных сторон, но меткие огненные стрелы неизменно загоняли его обратно во Тьму…

А потом вовнутрь Круга прилетела ответная стрела.

И очень меткая. Если бы Таемлу не уловила багровый сполох вражеского намерения и вовремя не толкнула отца, лежать бы тому с пробитой головой.

За первой стрелой последовал целый град, стрелы летели с разных сторон. Сбылось предсказание Твердолюба! Осаждённые бросились под защиту Белых камней и увели с собой Гзорлика, но дело было плохо. Совсем плохо.

А вскоре ночь прорезали Звуки. Невыносимая для слуха песнь боевых Мавутовых свирелей. И раздался оклик Мавута, без усилия перекрывший все голоса:

— Шульгач! Вот мы и встретились, бывший сын! Ты не рад?

Слова Владыки остались без ответа. Твердолюб только скривил губы. Не дело говорить с тем, с кем сейчас придётся сойтись в смертельном бою. Невидимый Мавут расхохотался — так, что у людей в Кругу мороз побежал по коже.

Почти сразу из тьмы выдвинулись, прикрываясь тяжёлыми щитами, десятка три Мавутичей. Сам Владыка шёл впереди без всякой брони. Нёс в руке своё излюбленное оружие — копьё. Меалон выстрелил, Мавут, не сбивая шага, небрежно отмахнулся копьём, стрела-срезень свистнула мимо.

— Объясни, Шульгач, этому землекопу, что стрелять в меня без толку… Я всегда получаю то, чего пожелаю. Я смотрю, у вас с собой ещё и дев…

Владыка не сумел договорить до конца начатое слово.

Меалон отложил бесполезный лук и хладнокровно взялся за верную пращу. Раскрученный ремнём, камень со страшной силой устремился вперёд. Наученный промахом, Меалон даже не пытался целить в Мавута. Камень грохнул о край ближнего щита и отскочил Владыке прямо в висок.

Мавут пошатнулся, струйка крови норовила затечь ему в глаз…

Новый камень лишь высек со звоном искры из каменистой земли и ушёл куда-то вверх.

Мавут снова захохотал. Его пытались убить! Его, Владыку, уже осенённого сиянием всемогущества!..

…А совсем рядом с ним шёл Хизур. Шёл и улыбался. Бусый думал, что успел уже повидать самое скверное, но теперь понял, что ошибался. Сладкая улыбка на залитом чёрной кровью, страшно изуродованном лице мёртвого Хизура была полным и окончательным ужасом. И она приближалась. И Круг, наверное, больше не мог Хизура остановить.

Бусый не заорал и не кинулся наутёк лишь потому, что на это не было сил. Ноги отнялись, сердце споткнулось и повисло на ледяных иглах страха. Вот сейчас мёртвый Хизур ещё шире расплывётся в улыбке… протянет к нему руки…