Вверх тормашками в наоборот-3 (СИ) - Ночь Ева

– У меня была мать и есть сестра. Я был властителем Верхолётной долины, где живут сумасшедшие меданы. Зеоссом вообще заправляют женщины, и многим мужчинам не претит их главенство. Я бы не сказал, что они садятся на шею. Иногда это приятно – уступать им, смотреть, как они радуются мелочам. А для Дары я могу…– он запинается, не желая до конца обнажать свою душу, – нет, я не считаю это слабостью. Может, даже наоборот – силой, когда уступаешь в том, что важно для неё и несложно для тебя.

Раграсс втягивает воздух в лёгкие, ноздри его трепещут. Он глухо покашливает, будто никак не может отделаться от першения в горле.

– Ты прав, – выдавливает он наконец. – У меня где-то есть сестра, но я никогда её не видел. Мать умерла рано – я не помню её. А рос среди мужчин. И о женщинах, наверное, знаю совсем мало. Меня воспитывали не уважать, а только брать, использовать. Я никогда не думал так, как ты. Наверное, это неправильно, но по-другому я пока не умею.

Геллан кивает понимающе. Раграссу не помешает урок. Тем более, что он понимал, откуда взялись у мохнатки подобные мысли и убеждения.

Мшист сидит под деревом, запутавшись в гибких корнях, Он похож на побитого пёсоглава, маленького нашкодившего коша.

– Йалис! – кричит Дара и кидается мшисту на помощь. Режет корни своим стило, пилит сосредоточенно, но с гибкими длинными корешками ракута, что опутали представителя древней расы как сеть – рыбу, так не борются.

– Подожди, Дара, – просит он девчонку, и она послушно встаёт с колен, отходит в сторону. – Здесь надо по-другому.

Геллан подходит к ракуту и бьёт о ствол навершием меча. Сильно, резко. Прислушивается к гулу. Ракут недовольно морщит кору и шумит почти голыми ветвями. Он снова повторяет удар. Ещё и ещё, пока корни, не хотя, шипя и извиваясь, не отпускают Йалиса и не исчезают в грязном снежном крошеве.

– Ух ты! – восхищается Дара и смотрит на него с восторгом. И взгляд её разливается горячей волной внутри. Так, что хочется взлететь от счастья. – Как это получилось у тебя?

– Ракут ловит тепло живых организмов. Не до смерти, не высасывает жизнь. У него очень чувствительная кора – зябнет зимними ночами. Вот и промышляет, пока не взойдёт солнце. Правда, он опасается захватывать разумных, но, видимо, соблазн был очень велик. Да и Йалис наш больше на животного похож, чем на разумное существо. Особенно, когда воет и не разговаривает. Испугался, наверное. Животные инстинкты взяли верх.

Дара обнимает дрожащего мшиста, целует его в лохматую гриву.

– Ну, зачем ты пошёл сюда, дурашка?

– Не отдавайте меня в другие руки, – выдыхает с дрожью Йалис. – Я хотел уйти, чтобы не быть обузой.

– Дурень ты, дурень! – сердится Дара, обнимая мшиста крепко за могучую шею. – Подслушал, да? А спросить меня не захотел? Гордый, да?

– Я только мешаю всем, – подмяукивает огромная туша и переминается на больших лапах.

– Я когда-нибудь удушу тебя за глупость! – выдаёт в сердцах Небесная. – Пойдём уже назад, чудо ты наше зеосское, древность ты наша раритетная.

Они ступают на протоптанную тремя парами ног неровную дорожку, и Геллан вздыхает с облегчением: ночное приключение закончилось. Наконец-то все в сборе, и есть шанс поспать несколько часов. Но в этот момент Раграсс настораживается, принюхивается, выпускает когти и, обнажая клыки, срывается с места и бежит куда-то в сторону.

– Куда это он? – встревожено бормочет Дара и спешит вслед за Раграссом.

Геллану хочется застонать, но он кидается вперёд, легко обходит девчонку с Йалисом и снова достаёт меч.

– Стойте здесь! – командует властно, понимая, что вряд ли Дара послушается. Но Небесная с мшистом застывают на месте. До тех пор, пока из близлежащих кустов не раздаётся женский крик.

Дара

Нет, я, конечно, ценю и уважаю Геллана, если не сказать больше, но его приказов хватает ровно до тех пор, пока из кустов, куда нырнул покалеченный на голову Раграсс, не раздаётся вопль.

Сидящую в засаде я хорошо понимаю: увидеть образину с клыками и когтями – то ещё удовольствие. Хотя, в общем-то, росомаха – довольно приятный внешне зверёк. Если не понимать, как он опасен.

Добежать до кустов мы с Йалисом не успели, влетели в Геллана, что резко притормозил, и наблюдали, как Раграсс, уже без когтей, но ещё с клыками вытаскивает за руку несчастную Пиррию. Да, ей определённо везёт на приколы с обломами.

Тянул он её недобро, с рычанием. Бедную Пиррию шатало из стороны в сторону, как бумажный листок на ветру.

– Она шпионит за нами! – такие возгласы только с экранов кино кричать – обвиняющее и с негодованием. Я фыркнула. Геллан сжал челюсти. Наверное, тоже пытался не улыбнуться. Йалис топтался рядом как слон: он всегда так делал, когда волновался или расстраивался. Несмотря на трагизм некоторых ситуаций, выглядело это топталово смешно: здоровая туша с лапы на лапу, как китайский болванчик – туда-сюда, туда-сюда.

– Остынь, – тихо попросил Геллан. Раграсс тут же насторожился, повёл носом и резко выпустил руку Пиррии из крепкого захвата. Слишком резко – Пиррия упала в снег.

– Вы знали! – обожаю, когда мужчины рычат. Плюс сто сразу в карму. У Раграсса получалось слишком хорошо, прям до мурашек.

– Догадывалась, – скромно потупила я глазки.

– Знали, – в голосе Геллана усталость.

Пиррия сидит в снегу потухшим веником, прикрывая рукой злополучный кулон. Не оправдывается, не порывается бежать. Мне кажется, она готова даже умереть.

Миг – и она встрепенулась, выпрямилась, подняла голову. Видимо, нынешняя ночь была явно не раграссовская. Финист налетел на него стремительно, никто и отреагировать не успел. В общем, если бы не реакция мохнатки – лежать бы ему с раскроенным черепом, не меньше. Или подранным когтями Тиная до костей.

– Не надо, Тинай! – кричу я птице, что собирается атаковать Раграсса снова. Финист недовольно кричит и опускается рядом с Пиррией, закрывая её крыльями. Вот как. Защитник. Не удивительно, конечно, даже приятно почему-то. Я смотрю на него во все глаза. Мне всё кажется – вот-вот… но нет, ничего не происходит. Я вздыхаю. Такой поворот слишком нереален, чтобы быть правдой.

Раграсс смотрит пристально на Геллана. Взгляд – настороженный и мерзкий, я бы сказала. В свете розового стило его золотистая кожа кажется неестественной. А может, он бледен – не разобрать.

– Панграв? – выстреливает он злобно, и я настораживаю уши. – Это его рук дело? Вы знаете, да?

Пиррия прячет глаза. Геллан кивает, не собираясь ничего объяснять. Одна я не в курсе, при чём здесь властитель городишки, куда мы на ярмарку ездили.

Раграсс вздёргивает подбородок, распрямляет плечи до хруста в позвонках. Вызывающая поза, но как он красив, как красив! От восхищения я аж рот приоткрыла. Вижу, как Геллан косится на меня, хмуря брови. Что опять я не так сделала? Но об этом я подумаю потом, сейчас бы узнать, что значат слова и поза Раграсса.

– Я не вернусь назад! Никогда. И если вы ему пообещали это – скажите лучше сразу, что ничего у вас не вышло и не выйдет! Я не желаю быть шаракановым властителем зловонного Зоуинмархага, не хочу быть похожим на своего отца, и мне плевать, сколько он вам пообещал – пусть хоть горы солнечных камней!

Властитель Зоуинмархага? Отец? Вот это номер! Мохнатка – сын человека? Тоже ничего так новость. Раграсс ещё что-то выкрикивал, но я уже не слушала его, пытаясь переварить новость. В общем-то, ничего сенсационного не было. Кроме одного. Пиррия шпионила и передавала сведения. А это значит – за нами следили. Интересно, только ли за Раграссом или каждый наш шаг – под прицелом?..

Раграсс

– Я ухожу, – сказал он, выдохнув. Чересчур спокойно и холодно для ярости, что клокотала внутри, как раскалённая лава. Он напоминал себе сейчас котёл с плотной крышкой. Ещё мгновение – и рванёт. Выплеснется наружу вязкой жижей и наделает ожогов всем, кто стоит рядом. – Видят дикие боги, с вами было хорошо, но всему приходит конец. Не могу находиться рядом с предателями, соглядатаями моего отца. Дальше наши пути расходятся.