Моррис Уильям - Лес за пределами мира

С наступлением рассвета он проснулся и поднялся; немного времени отнял нехитрый завтрак; затем он продолжил путь; и теперь, сказал он себе, какие бы опасности ни угрожали мне, по крайней мере, от одной опасности я избавлен — вряд ли мои слуги смогут настичь меня.

За все время ему не встретилось никого, за исключением нескольких горных лисиц, и, однажды, какого-то странного вида зайца; из птиц он приметил одного или двух воронов, длиннокрылого ястреба и орла, парившего высоко в небе.

Третью ночь он снова провел на каменистом перешейке, ведшем его все выше и выше. Только к концу дня ему показалось, что подъем стал как будто менее крутым; что же до остального, то все оставалось по-прежнему, бесконечно длинный перешеек, тянувшийся вперед на сколько хватало глаз. Когда наступила четвертая ночь, он не нашел подходящего места для отдыха, где была бы вода, так что когда он проснулся, во рту у него пересохло, и только прохлада наступающего дня немного освежила его.

На пятый день подъем почти прекратился, и, наконец, когда он, усталый, брел уже много времени, почти в полдень, мучимый жаждой и обессилевший, он набрел на родник, слабенькой струйкой выбивавшийся из-под громадного камня. Он так хотел пить, что не мог думать ни о чем другом, пока не утолил жажду; но когда взор его вновь обрел былую ясность, он увидел — о, чудо! — что вода источника стекает к югу. С радостью на сердце продолжил он путь, и шел все быстрее и быстрее на юг, или, по крайней мере, приблизительно на юг. Он двигался так быстро, как только мог, и чувствовал, что дорога начала спускаться, и тем не менее, ночь застигла его все в той же каменистой пустыне. Тем не менее, когда он располагался на ночлег, он находился, как ему показалось в лунном свете, в неглубокой лощине, в южной части перешейка.

Спал он долго, а когда проснулся, солнце стояло уже высоко в небесах, и никогда прежде утро не казалось ему таким ясным и приветливым, как сейчас. Он поднялся и подкрепил силы тем немногим, что еще оставалось у него, напился воды из ручья, вдоль которого шел весь вчерашний день и рядом с которым ночевал; затем продолжил путь, не очень надеясь, что грядущий день принесет ему что-нибудь доброе. И все же, миновав значительное расстояние, он вдруг почувствовал в воздухе, которым дышал, что-то новое, что-то сладостное, приветливое, домашнее; в отличие от последних трех-четырех дней, когда жаркий раскаленный воздух был воздухом безжизненной пустыни.

Он продолжал идти, взбираясь все выше и выше по хребту, и, как это часто случается, когда кто-то в одиночку карабкается на кручу, все время смотрел себе под ноги, пока не почувствовал, что оказался на самой вершине хребта. Здесь он остановился, чтобы перевести дух, поднял взор и осмотрелся, — о чудо! — он и в самом деле находился в верхней точке огромной гряды, спускавшейся отсюда вниз, не плавно, как та дорога, по которой он шел все последние дни, но достаточно круто, сквозь разломы и отвесные скалы. Но вместо унылой пустыни, оставшейся за спиной, перед ним раскинулись прекрасная местность: поросшие лесом холмы, зеленые равнины, небольшие рощи, тянувшиеся здесь и там, и упиравшиеся где-то вдали в громадные синие скалы с увенчивающими их белоснежными шапками.

К его удивлению, дух его вдруг разом ослаб, он почувствовал головокружение и был вынужден на некоторое время присесть и закрыть руками лицо. Придя в себя, он поднялся и очень внимательно осмотрел открывшуюся перед ним землю, но не обнаружил ни единого признака человеческого жилья. Но он сказал себе, что это, возможно, не страшно, что прекрасная лесная страна протянулась далеко, и что он отыщет людей и их жилища, как только покинет эти горы и спустится в долину. Сказав так себе, он продолжил свой путь, и затратил на него не очень много времени, так что теперь ему следовало озаботиться поиском средств к существованию.

Как по ту сторону хребта, так и по эту, дорога его по-прежнему пролегала среди отвесных скал и по склонам, настолько крутым, что не было возможности изменить путь, не подвергая себя опасности; иногда попадались трудно проходимые топкие места, и ему понадобилось полных три дня, чтобы миновать каменную гряду; он постоянно страдал от жажды, его скудные припасы подошли к концу, хотя он и старался, как мог, экономить их. Но это мало беспокоило его; иногда ему попадались дикие плоды, а иногда удавалось подстрелить какого-нибудь маленького зверя, зайца или кролика, и он мог поджарить их, добыв огонь с помощью кремня и кресала. А кроме того, чем долее он шел, тем сильнее крепла в нем надежда встретить какое-нибудь жилище, так приветливо и прекрасно выглядело все, его окружавшее. И еще, смутные опасения беспокоили его, опасения того, что жители этой страны отнесутся к нему недружелюбно.

Но когда ему в первый раз встретилась прекрасная зеленая поляна, то был настолько утомлен, что сказал себе: отдых лучше еды, поскольку последние три дня он спал очень мало; поэтому он прилег под ясенем, невдалеке от ручья, и проспал, неизвестно, сколько времени; но даже когда он проснулся ранним утром, ему очень не хотелось подниматься, и он провел следующие три часа между сном и бодрствованием; затем все же встал и продолжил свой путь до следующей зеленой поляны, не так быстро как прежде, по причине слабости, вызванной голодом. И ароматы прекрасной страны обволакивали его, подобно благоуханию огромного букета цветов.

Так спустился он на равнину, где росло множество деревьев, дубы и ясени, каштаны и горные ильмы, грабы и рябины; они не представляли собой непроходимую чащу и не теснили одно другое, но, разделенные широкими, покрытыми цветами лужайками, напоминали собой огромный королевский парк.

Он подошел к большой черешне, ветви которой склонялись до самой земли, отягощенные ягодами: будучи очень голоден, он ухватил ветви, притянул их к себе, и принялся жадно срывать и поедать ягоды. Но как только он сделал это, то внезапно услышал, где-то рядом с собой, странный звук, какой-то рев или рык, не очень громкий, но свирепый и страшный, не похожий на звуки, издаваемые животными, которые он когда-либо слышал. Как было сказано выше, Уолтер не был трусом; но слабость, вызванная длительной трудной дорогой и голодом, необычность происходящего с ним, одиночество, — все это на мгновение ослабило дух его, он обернулся в сторону шума, колени его подогнулись и задрожали: едва он увидел то, что издавало звук, как потерял сознание и без чувств повалился на траву; прямо перед ним, на расстоянии чуть более фута, стоял карлик, виденный им прежде, облаченный в желтое одеяние, с ухмылкой на безобразном лице.