Елена Федина - Белая тигрица

— Полей-ка мне на спину.

Я черпал пригоршнями прохладную воду и поливал его узкую спину, вода стекала по загорелой шее на его длинные черные кудри. Мне даже показалось, что я женщину поливаю.

— Послушай, на твой голос даже звери сбегаются! Откуда ты такой взялся?

— Из Озерии.

— Я так и подумал.

Он обо мне думал! С ума сойти!

— Разотри-ка меня.

И я растер его изнеженное тело полотенцем до красноты.

Вечером мы сидели с ним на лесной поляне у костра, у меня была лютня, а у него лук наизготовку, копье и сеть. Оорл и Андорм спрятались тут же, в засаде. Больше свидетелей не было.

— Пой, — велел Нарцисс.

— Что?

— То же, что вчера. Или что-нибудь похожее.

Я ненавидел их всех троих. Я ненавидел бы их еще больше, если б не был уверен, что она не придет.

— Вам не жаль ее?

— Жаль? — он искренне удивился, — я об этом не думал.

Так с удивлением на лице он и остался сидеть. Я вдруг понял, что могу петь то, что я хочу, а не то, что хотят другие. Раз уж я только приманка в этой игре, то хоть попою от души! И голос мой вырвется, как птица из клетки, и мелодии мои полетят в темноту леса и звездное небо, и слова мои прозвучат, даже если никто не захочет их понимать.

Слушайте, охотники, слушайте звери, слушайте птицы, слушайте, случайные путники и ты, белая тигрица! Вот эту песню я сочинил в Триморье на берегу Лазурного Залива, и мелодии в ней как волны, приливают и отливают в каждой строке. Вот здесь надо петь очень громко, звонко, так чтоб даже зажмуриться, а здесь — тихо, почти шепотом, потом задумчиво, а потом опять во весь голос, весело и бесшабашно. А эта песня пришла в голову в церкви, она похожа на молитву, я никому ее еще не пел, у меня у самого от нее голова кружится! И пусть кто-нибудь только скажет, что я не талантлив!..

Нарцисс смотрел на меня в упор стеклянными черными глазами, про лук и копье он давно забыл, чего я, впрочем, и добивался.

— Я ничего подобного не слышал.

— Это моё.

— Ты бог! — заявил он восхищенно.

А потом сделал вещь, совершенно немыслимую: взял мою руку и поцеловал. Я тогда не знал, что он выбрасывает и не такие шуточки, и воспринял всё это серьезно. Совершенно уверенный в своей гениальности, я позволил ему облобызать свою музыкальную кисть.

— Нарцисс! — заорал из кустов граф, — ты что делаешь?! Это всё-таки мой музыкант!

Нарцисс оторвался наконец от моей руки, упал на спину и громко рассмеялся. "Негодяй", — подумал я, — "шут гороховый!"

Я отложил лютню, потеряв всякое желание петь дальше. Нарцисс сел в молитвенную позу и сделал серьезное лицо.

— Ты рано родился, — сказал он глубокомысленно, — на миллион лет. Разве можно достучаться в наши звериные души… Разве понимает тебя этот самоуверенный болван граф Андорм, которому ты служишь? Или пьяницы из его свиты? Или этот каменный исполин Оорл? Ему бы только воевать…

Мне эта его игра в восхищение уже надоела. И серьга раздражала в правом ухе. Я отвернулся.

В кустах слева был виден белый силуэт! У меня сразу напряглись все мышцы, я стиснул кулаки и закусил губу. Пришла все-таки! Она медленно вышла на середину поляны, потянулась, покрутилась во все стороны, как бы демонстрируя свое кошачье изящество, и села, надменно приподняв подбородок. Нарцисс отполз ко мне, забыв про свой лук, и по-детски изумленно дергал меня за рукав.

— Смотри, смотри!..

Я отпихнул его и бросился между тигрицей и сидящим в кустах Андормом. Из кустов вылетело сразу две стрелы, они беззвучно стукнулись обо что-то невидимое и упали к моим ногам. Она не шевелилась. Точно так же отлетело, спружинив об это невидимое, и копье. Она была неуязвима! А я боялся!

— Отойди, негодяй! — закричал в бешенстве граф Андорм, — или я тебя продырявлю, скотина!

Он выскочил из кустов, за ним последовал мрачный барон Оорл. Тигрица рявкнула на них, и они медленно попятились туда же, откуда вышли. Теперь моему хозяину было не до бешенства, его охватил ужас, особенно тогда, когда их спины уперлись в невидимую преграду. Они поняли, что отступать некуда.

Тигрица шла на них, скаля зубы. Тогда граф совсем уж запаниковал и завопил визгливым, бабьим голосом, я и не подозревал, что он способен так визжать:

— Дурак! Что ты стоишь! Скажи ей! Она сожрет нас, тварь! Останови ее!

Я, конечно, крови не хотел. Кровь, война, охота — это не по моей части. Я упал перед ней на колени и обнял за шею.

— Не надо! Стой! Хватит, ну хватит же! Они больше не будут!

Она остановилась, такая мягкая, такая разгоряченная в своей злости, и рявкнула на них так грозно, что у меня уши заложило! Потом отпрыгнула в сторону, оглянулась, оскалила напоследок зубы и скрылась в темноте. И я сидел на траве оглушенный, и сердце мое глухо стучало, и в глазах было темно. А когда я поднял голову, то получил удар плеткой по лицу, короткий жгучий, свистящий. Андорм стоял надо мной, бледный от страха и ярости. Он замахнулся еще раз, но стоявший рядом барон Оорл выхватил у него плетку, сломал ее и швырнул в сторону.

— Опомнись, граф!

— Я убью его!

— Я тебя сам убью, — сказал я, подбирая копье, — еще ни одна сволочь не хлестала меня по лицу, ты понял?!

Конечно, я был слабее, я не воин, но мне тогда казалось, что я пригвозжу его копьем к березе, словно букашку.

— Что?! — вытаращился Андорм, — да ты…

К нам подбежал Нарцисс. Я впервые увидел, как его буквально трясет от возмущения. Все мы были хороши в тот момент!

— Ах ты дрянь! — закричал он, — ты на кого замахнулся! Да я тебя растопчу, я тебя сгною, я тебя по стенке разотру, придурок! Ты что, не видел?!

Он просто задыхался от злости, его черные глаза метали молнии, подбородок трясся, зубы стучали. Они с бароном растащили нас в разные стороны.

— Ты что, не видел, я тебя спрашиваю, что я у него в ногах валялся?! Он мой! Он гений! С этой минуты ни один волос с его головы не упадет, понятно?!

На этот раз он не шутил. Яростно надышавшись в лицо ошеломленному Андорму, он отвернулся и, не глядя на меня больше, взял барона под руку, почти повис на нем.

— Пойдем, отец. Не получилась наша охота…

Барон повел его медленно и осторожно, молча, но с потаенной отцовской нежностью. Я давно заметил, что этот женоподобный, взрывной мальчишка, пожалуй, единственная его слабость. Даже к дочери своей Оорл так не относился. А Нарцисс, тот вообще никого не любил, кроме самого себя.

— Истерик! — пробурчал ему вслед Андорм.

Сам он был немногим лучше. Мы остались вдвоем у догорающего костра. Разнимать нас было больше некому.

— Я не прощу тебе этого никогда, — сказал я.

— Пойдем лучше напьемся, — предложил он, — только вдвоем. Как раньше. И ты будешь петь мне песни. Мне, а не этому сопляку.