Отсекая лишнее (СИ) - Брюханов Данил

Илья при этих словах скривился в горькой ухмылке и покачал головой.

— Да ему совсем не это было нужно, чудики вы все поехавшие. Ему уже давно насрать на вас, на нас, да и на планету в общем-то. Он не за этим все это затеял.

— Что ты несешь? Зубы что ли пытаешься заговаривать? Он ведь выбрал тебя главной скрипкой в своих планах…

— Да, вот только планы эти были совсем другими, а не тем, что вы себе думаете, вместе со всеми вашими сверхсекретными орденами и организациями. Ему насрать на планету, он смирился. Все что он хотел, это просто найти сына, и ему это удалось.

— Что ты такое?..

— Вот, то и говорю. Подумай, если бы он все еще управлял мной, если бы ему было нужно то, что вы думаете, смог бы я спокойно разгуливать здесь, при живом Тагаве и радужных перспективах работы в Арктике? Это же так очевидно… А ты взял, и просто убил бедного дядьку.

Сергей поднял глаза после недолгих сомнений и колебаний.

— Может ему и насрать, как ты говоришь, но вот мне нет. Нам нет. Это наша планета, и нам на ней жить. Тебе, мне, всем, это ты понимаешь? Ты вообще новости смотришь? С потрошением планеты пора кончать. В этот раз людской скальпель резанул слишком глубоко!

— Что вы хотите? — внезапно слабо и тихо, но все же вклинилась в разговор Юки.

Сергей резко присел рядом с девушкой, выдавая свое нетерпение. Он приблизил свое лицо настолько, насколько позволяли самые смелые нормы приличия, и возбужденно заговорил:

— Мне нужно, по сути… в сущности самую малость. Откажитесь от финансирования проекта.

Юки быстрыми движениями утерла слезы, несколько раз глубоко вдохнула, и повернув голову так, чтобы не смотреть на застреленного отца, ответила:

— Видите ли, я вообще собиралась уехать в Россию к Илье. Меня весь этот бизнес и инвестиции не интересуют. В моем лице вы никакой помехи не получите. Вы избавились от отца, добились своего, но позвольте нам просто жить своей жизнью.

Сергей вздохнул, едва заметно скривил уголок губ в ухмылке и бросил сочувствующий взгляд на девушку.

— К сожалению, милая Юки, я не могу. И простите меня за отца если сможете, но иначе было нельзя. Как нельзя и просто отпускать вас в свободное плавание. Видите ли, без вас Тагава Траст просто продолжит двигаться заданным вашим отцом курсом. А этого, сами понимаете, мы позволить не можем.

— Что же вы тогда хотите от меня?

— Вступите в наследные права, возглавьте компанию и обанкротьте ее. Только так возможно будет нанести разработке топлива существенный урон, урон от которого это молодое производство может уже и не оправиться. А там, кто знает, может механизмы рынка сыграют нам на руку, и добыча просто перестанет быть нужна инвесторам, учитывая все риски и сложности, а если нет… Что ж, продолжим работать дальше, но уже без участия вашей пары.

— Хорошо, я поняла вас и… согласна.

— Юки! — Илья протянул руку, в надежде своим касанием отрезвить ее, образумить, но девушка полностью игнорировала сейчас само присутствие Бельштейна.

— Я согласна. Но, разумеется, мне нужно время.

— Я понимаю.

— Понимаете, хорошо. А раз так, то оставьте пожалуйста нас одних с нашим горем.

Сергей поднялся с корточек, какое-то время просто смотрел на Юки, потом кивнул, развернулся и беззвучно ушел, растворяясь в той же промозглой сырости, откуда и появился. Когда растаял след его тяжелого присутствия, японка упала на грудь Илье и зарыдала громко и надрывно, сотрясаясь всем телом. Стая птиц высокими голосами ответила ей, снявшись с невидимых своих укрытий и под шорох потревоженной листвы унеслась в черное небо. Туман уходил, возвращая миру ясность, уступая место холодной безжалостной ночи.

Холодный запотевший стакан с дробленым льдом, листочками мяты и дольками лайма негромко звякнул о столик. Шум прибоя пришел вместе с волнами. Океан в очередной, бесчисленный раз накатил на кремовый пляж.

Все-таки в безалкогольных коктейлях тоже есть своя прелесть. И какой вообще смысл в алкоголе, если задуматься? Если по части вкуса, то абсолютно никакой! Да и подавать пример молодому поколению следует трезвый и правильный. Илья огляделся. Джин играл на пляже, почти у самой кромке воды, там, где песок никогда не высыхал и как нельзя лучше подходил для архитектурных опытов маленького строителя. Цветок любви… То одно лишь материальное, что от нее осталось. В это до конца не верилось, но тем не менее это являлось фактом. Их союз с Юки закончился так же быстро и стремительно, как и начался. Закончился, как заканчивается все в этом мире. Вольно или невольно, но Тагава-сан повторила судьбу своей матери и так же как она оставила ребенка на попечение отцу. Одному богу известны были ее мотивы, но как только родился Джин, девушка перестала быть похожа сама на себя.

Скорей всего этот необратимый процесс начался еще раньше, просто Илья не мог найти смелость признаться себе в этом. Одновременно с ростом плода в утробе, росла и отчужденность матери, будто бы она проваливалась прочь из мира: живого мира красок, радости и действий, куда-то в черную дыру, лежащую за горизонтом событий, туда где душа перестает быть подотчетна разуму. Она не могла этого объяснить, да и не пыталась особо. Возможно потому, что была уверена — это невозможно понять никому кроме нее, а может и сама толком ничего не понимала.

Именно тогда и возникло предчувствие, что их скорое расставание неизбежно. То самое предчувствие, что однажды поселившись в человеке, растет неуклонно и быстро, оборачиваясь в один прекрасный день свершившимся фактом. Возникло оно где-то глубоко, в том самом загадочном предвидящем органе, который все знает, чувствует и понимает задолго до прихода отчетливой уверенности.

Несколько месяцев потребовалось Илье, чтобы примирить себя с этой мыслью, принять ее, но, когда Джину вот-вот предстояло появиться на свет он был готов. Спокойно, без ругани и лишних слов, обсудив лишь немногие технические моменты, прежде влюбленные, которые когда-то были уверены, что нет и не может быть смысла в раздельном существовании, расстались. Юки вернулась на родину и пропала со всех радаров.

Их ребенок — Джин Бельштейн получился. Именно так, просто получился и все тут, лучше не скажешь.

Илья посмотрел на сына, сосредоточенно полирующего маленькой тонкой ручкой и так идеальную стену башни песчаного замка, что высотой своей уже превосходил сидящего на попе маленького мальчика. Черноволосый, больше с европейскими чертами лица, но с по-азиатски раскосыми, удивительно синими глазами, маленький архитектор встал и принялся медленно расхаживать вокруг своего творения, критически осматривая то с разных сторон и ракурсов. Глядя на сына, бывший хакер подумал про себя полушутливо, что если вдруг у его отпрыска что-то не получится с учебой, то всегда можно будет пристроить его в модельный бизнес. Там подобный типаж вмиг оторвут вместе со всеми конечностями. Но пока думать об этом было рано, да и вряд ли такое могло случиться, учитывая гены паренька.

Илья специально не стал переименовывать сына попроще: в Сергея, например, или Виктора, или не дай бог в Александра, численность которых по его наблюдениям, ну никак не хотела снижаться. Он полагал, что неординарная внешность и происхождение заслуживают и неординарного имени. Ну а если, его сына, чего доброго, потянет к другой половине своих корней — на восток, то пусть и там он тоже будет своим.

Океан снова зашумел, подарив берегу очередной белопенный поцелуй. Песчаный замок Джина стоял на самой кромке прибоя, но мальчика казалось это нисколько не волновало. Не взирая на подбирающееся близко, пульсирующее море, он продолжал заниматься своим делом. А Илья продолжал любоваться сыном, отхлебнув еще немного холодного напитка.

Редкий ребенок не слышал от своей матери, что он один в один копия своего мерзкого папаши. Сам компьютерщик неоднократно слышал подобные отсылки к своему отцу. Но сейчас, как и многие разы до этого, глядя на сына, он видел в нем если не копию, то уж точно сосуд, вобравший в себя и хранящий форму своей родительницы. Да это был мальчик и поэтому, по определению он не мог быть точной копией матери, все-таки мужественность накладывает отпечаток, но схожесть внутренняя или, если так можно сказать, дух, прослеживался четко. Очень часто, глядя на Джина, Илья чувствовал перед собой его мать. Юки жила в выражении его глаз, озорным огнем вспыхивая в их синей глубине, в интонациях и обертонах его высокого детского голоса, даже предложения мальчик очень часто формулировал так, как по мнению Ильи, сказала бы Юки.