Стефан Петручо - Дэдпул. Лапы

– Выведи всех отсюда. Я сам разберусь со своими малютками. Счастливо, Эми.

Она что-то говорит, но я не слышу, потому что стены лаборатории снова сотрясаются. Огромные мечущиеся тени заслоняют свет из туннеля. Монстры объявляют о своём прибытии:

– Я… я… я…

Да уж, эти ребята не из тех, кто может тихо подкрасться сзади.

Последние слова, которые я слышу от Эмили Престон, – команды, которые она раздаёт агентам:

– Хватайте щенков и бегите! Все назад!

Они послушно отступают. Эми повторяет:

– Назад! Назад!

И остаюсь только я – ваш покорный слуга, главный герой этой книги. Я на одной ноге прыгаю навстречу собственной судьбе. Скачу навстречу року. Вприпрыжку отправляюсь на свидание с фортуной. Сверху снова осыпаются куски потолка, и я не вижу, что творится за спиной. Остаётся верить, что все благополучно выбрались.

А вот то, что у меня перед носом, я вижу отлично. Это заслуживает как минимум картинки на разворот. Чёрт побери, я готов сам доплатить издателям, чтобы они напечатали это на специальной вклейке, как в «Плейбое»! Передо мной вырастает разъярённая, ощерившаяся громада. Когда она бросается на меня, невозможно разобрать, где кончается Фангу и начинается Ссерпо, где коготь Друма, а где нога Оррго. Да это и неважно.

Пока у меня ещё достаточно мышц, чтобы двигаться, пока моё сердце ещё не растеклось липкой лужицей, я напрягаю все силы и прыгаю в самую гущу монстров, на лету паля в них из УРА. Я хотел бы сказать, что в этот миг достиг просветления. Что в моём последнем прыжке воплотилась вся моя сила, вся воля к победе. Что в последний миг своей жизни я наконец достиг совершенства.

Но на лету я страшно пержу. Вонь поднимается такая, что даже скунс сбежал бы в ужасе. Хотя, может быть, это вовсе не газы, а содержимое кишок.

А, неважно. Гравитацию я всё равно победил. Я пролетаю над какими-то неведомыми отверстиями в телах монстров. Мысли, желания, злость – всё осталось позади. Боль, правда, до сих пор со мной – наверное, потому, что тело продолжает растворяться. Но мы с болью – старые добрые друзья, и она никогда не перестаёт меня удивлять.

Я стреляю – снова, снова и снова. Монстры у меня на глазах превращаются в розовую слизь, и в голове эхом отдаются их предсмертные крики:

– Я… я… я…

Я смотрю на УРА. Сверкающая капля нанокатализатора словно бы подмигивает мне, маня в бездну. Знаете, задним числом я понимаю, что мог бы просто отрубить руку, пока эта зараза не распространилась, – но, когда ты превращаешься в лужу, за всем не уследишь. Мне остаётся только прожить свои последние секунды на полную катушку, не уходя смиренно в сумрак вечной тьмы. Но потом реальность – если это, конечно, она – берёт и ускользает.

Передо мной проносится хит-парад галлюцинаций – только почему-то в обратном порядке. Сначала я стою возле школы рядом с Софи Макферсон. Потом смотрю, как собака вырывается и бежит на дорогу. Затем оказываюсь дома, в ожидании телефонного звонка.

И, наконец, я снова на баскетбольной площадке.

Софи смотрит на меня и в восторге выкрикивает моё имя:

– Уэйд! Уэйд!

Всё как прежде – толпа, огни, крики. И всё-таки чуть-чуть иначе.

Прежде всего – и это очень странно – голос Софи превращается в лай.

– Тяв! Тяв!

Вместо Софи Макферсон, моей единственной любви, передо мной Бетти Фарфилд – девочка из параллельного класса. Я заставил её присмотреть за щенком во время игры, потому что папа сказал, что убьёт собаку, если я хоть на миг оставлю её без присмотра.

Мой щенок сидит на коленях у Бетти и лает, как будто зовёт меня.

Замахиваясь для броска, я смотрю на собаку.

Как только я вспоминаю, что её зовут Софи, мяч залетает в кольцо.

Но я не приземляюсь на скрипучий пол спортзала. Огни мигают и исчезают. Крики толпы сливаются в неясный гул. По щекам стекает солёный пот – мне кажется, будто это кислота.

Я лежу на спине. Надо мной склонилась Престон с огромным шприцем в руках. Она бормочет какую-то научную абракадабру, объясняя, почему я до сих пор жив, и втыкает иглу мне в шею. Её голос похож на писк назойливого комара – комара с недюжинными познаниями в биохимии.

– С помощью здешнего оборудования я сделала сыворотку, которая либо смешается с нанокатализатором, остановит его действие и позволит тебе регенерировать, либо превратит тебя в лемура.

Я скашиваю глаза, пытаясь разглядеть, что же от меня осталось и что так болит, но ничего не вижу. Где моё тело?

Эл подходит и цокает языком:

– Стоило оставить от него одну голову.

Я снова проваливаюсь в страну Фантазию.

Я стою на заднем дворе возле могилы Софи и переживаю, что надгробие, которое я сделал, получилось таким неказистым. Я сам вырыл яму, пока папа играл в боулинг.

Софи – её человеческое воплощение – стоит рядом со мной. От неё пахнет клубникой. Своей тоненькой рукой она обнимает меня за плечи.

Я смотрю на неё.

– Сам не знаю, зачем я это спрашиваю, – но тебя же никогда не существовало, да?

Она смеётся:

– Спроси лучше, была ли я по-настоящему живой.

– Ладно. Была?

– Нет.

Я киваю на маленькую могилку:

– А она? Она была?

– Знаешь, Уэйд, в чём штука с теми, кто живёт по-настоящему? Почти все они могут по-настоящему умереть.

В КОНЦЕ КОНЦОВ, откуда мне знать, что всё вокруг не сон? Всякая философская муть в духе «я мыслю, следовательно, я существую» не шибко помогает. «Не думаю», – сказал Декарт и исчез. Если даже такой тупица, как Боб, может вырастить нового Дэдпула, то что такое «я»?

И что такое реальность, чёрт бы её побрал?

Знаешь, сынок (или дочка, или ещё кто – я не знаю, какая версия меня читает эту книгу), я кое-что для себя решил. Я решил, что рассуждения на тему «вся наша жизнь – иллюзия» – полный бред. Слова имеют смысл только в контексте, а контекст появляется, когда сравниваешь одно с другим. Так что у всего не может быть контекста. Если сказать, что всё вокруг сон, то само слово «сон» потеряет смысл.

Это не менее глупо, чем утверждать, что всё вокруг реально.

А значит, отныне я живу моментом и перепроверяю факты по мере необходимости. Огромный монстр? Если я могу просунуть сквозь него голову, то, скорее всего, это и вправду сон – или передо мной призрак. Как сказал бы GPS-навигатор, рассчитываю, рассчитываю…

С одной стороны, Престон и её рояль в кустах сработали – я спасён. С другой – возможно, смерть не так страшна, как её малюют. Уж по крайней мере в сравнении с жизнью. Моё тело отрастало обратно целую неделю – и это была та ещё неделька, скажу я вам. Всякий раз, когда на свет появляется новый нейрон, он не упускает случая об этом сообщить.