Джон Робертс - Конан и сокровища Пифона

— Как хочешь, — сказал Конан. — Когда ты намерен выступать?

— Ожиданием ничего не добьешься. Передовой отряд выходит сегодня в сумерки!

— Ты из тех, кто быстро принимает решения, — одобрил Конан. — А что мне делать?

Гома усмехнулся:

— Пойдешь со мной? Мы, старые боевые псы, покажем молодым, что такое настоящий бой.

— Да, я пойду с тобой.

— Прекрасно. Оставь себе это копье, оно тебе пригодится. У меня есть еще кое-что для тебя: — Он крикнул что-то через плечо, и из домика появилась женщина, она несла что-то в руках. Гома взял у нее этот предмет и передал его киммерийцу. Конан стал внимательно его рассматривать. Это было медное кольцо, с которого свисали три блестящих черных пера.

— Это значит, что ты принадлежишь к доверенным лицам правителя, — сказал Гома. — Любой воин должен уступить тебе дорогу, если на тебе эти перья.

Конан примерил головной убор.

— Завтра мы омоем в крови свои копья, — сказал он.

Гома перевел, и эти слова вызвали у всех бурю кровожадного веселья.

Заходящее солнце заливало долину пурпурным светом, когда передовой отряд начал свои сборы. Для этой миссии Гома выбрал полк красноперых воинов. В нем в основном молодежь, которая жаждет проявить себя в деле и как раз подходит для этого тяжелого задания. Гома распорядился, чтобы весь день они провели на отдыхе, что, впрочем, выполнить было не так-то легко, потому что для многих этот бой был первым. Они должны сытно поесть, потому что с собой, кроме оружия, ничего брать нельзя, им надо лишь пройти по долине быстрым маршем и драться бок о бок со своим царем, пока он не взойдет на престол или не погибнет вместе со своими солдатами.

Над головой мерцали первые звезды, когда Гома отдавал последние распоряжения, переводя их и для Конана.

— Во время марша никакого пения и выкриков. Если кто-то споткнется и упадет, он должен молчать и так же в полной тишине подняться, если сможет. Если укусит змея, — страдать беззвучно и умереть молча.

Воины с суровым видом выслушали эти приказы.

— Пора, — сказал Гома. — Идем.

Конан был в полной готовности. Ему выдали большой кусок леопардовой шкуры в качестве набедренной повязки и узкие браслеты длинного обезьяньего меха. Единственное, что теперь отличало его от остальных воинов, — длинный меч и нездешняя внешность. Щита у него не было, но, если понадобится, он всегда сможет позаимствовать его у противника.

Цепь красноперых воинов продвигалась сквозь собравшуюся толпу. По приказу правителя не было ни пения, ни приветственных выкриков, но люди подбадривали воинов низким звериным рычанием, звучавшим куда более воинственно, чем любые льстивые восхваления.

Миновав стены форта, отряд двинулся быстрее, потом еще быстрее, потом перешел на бег, поглощавший милю за милей. Впереди шли самые молодые, те, кто хорошо знал окрестности, потому что пас здесь скот. За ними шел Гома и его черноплюмажная охрана, включая и Конана. Потом — все остальные; бег сопровождался воинственным пением, которое звучало, впрочем, как шепот.

Взошла луна и залила долину бледным светом. Для юношей с крепкими ногами ее свет был так же привычен, как и дневной, ведь они множество ночей в своей жизни провели под открытым небом, оберегая свой скот. В кустах притаились огромные хищники: припав к земле, они удивленно смотрели на непонятную процессию. Инстинктивно они чувствовали, что этой командой, вооруженной звенящей сталью, насытиться не удастся. Глупые подслеповатые носороги фыркали и отворачивались, не желая иметь дело с чужими.

Гома молчал. Ночь была прохладной, но люди вскоре были мокрые от пота, и пение слышалось слабее. Однако ни один даже не споткнулся. Именно поэтому Гома и остановил свой выбор на самых молодых. Время шло, и луна продолжала свой привычный путь по небосводу. Кое-кто начал уставать, но из строя ни один не вышел. Дышать стало тяжело, вот уже слышатся хрипы, но остановиться — значило бы обречь себя на несмываемый позор.

Когда они добрались до северной оконечности долины, даже у самых крепких силы были на исходе. На широком лугу Гома приказал устроить привал, и люди в изнеможении попадали на траву. Конан и Гома, однако, дышали почти спокойно, и только их тугие мышцы блестели от пота. На правителе не было никаких украшений. В левой руке он держал маленький круглый щит из шкуры бегемота, а правой небрежно поигрывал своим неизменным топориком.

— Солнце восходит, — сказал Гома, пристально вглядываясь на восток, где над цепью гор появилась тонкая полоска бледного света. — Совсем скоро откроется его светлый лик. Но прежде мы должны начать бой. Это последняя заря правления Набо. Когда солнце сядет, долиной будет править истинный царь.

— Не хотел бы я быть здесь царем, — сказал Конан. — Земля прекрасная, но ее красоту отравляет озеро.

— Это правда. В своих странствиях я видел многие земли и подумываю теперь о том, что надо увести отсюда мой народ, подальше от этого озера. Мы найдем другую землю, такую же плодородную и благодатную, где есть пахоты и пастбища и где нашему скоту будет вольготно.

— На такие места обычно есть претенденты, — заметил Конан.

— Такова жизнь. Но за все это время я ни разу не встретил воинов, которые были бы сильнее моих. Когда мы найдем подходящее место, мы прогоним тех, кто там живет, и займем его сами. Богатства — награда сильных и смелых. Так было всегда.

— Да, так было. Что ж, пора. Я уже вижу на полмили.

— Да. Будем убивать. — Гома отдал приказ, и воины вскочили на ноги. Они готовились к битве, и на их лицах сверкали свирепые усмешки. Издав последний боевой клич, Гома высоко поднял свой топорик и побежал вперед. Воины с теми же криками последовали за своим правителем.

Конан бежал рядом с Гомой, его длинные ноги несли его так же легко и беспечно, как несут ноги скаковую лошадь. Через несколько минут они увидели первый лагерь. Он стоял на берегу небольшого ручья. У костров сидели несколько человек, которые уставились в полном изумлении на открывшееся зрелище, возникшее, наверное, из кошмарного сна. Они вскочили и подняли крик. Из хижин выскакивали люди, полусонные, они хватались за оружие, но красноперые воины не давали им опомниться.

Это была не битва, а бойня. Царю даже не понадобилось взять в руки свой топорик. Он просто стоял в стороне и смотрел, как его воины пускают в ход копья. Не принимал участия в битве и Конан. Работа неизбежная, но унылая, такая не для него. Когда в живых не осталось никого из противников, отряд вновь выступил в путь. От вида крови молодые воины пришли в еще большую ярость. Те, кому еще не удалось окропить свое копье кровью, жаждали поскорее восполнить этот недостаток.