Робин Хобб - Ученик убийцы. Королевский убийца (сборник)

Баррич оторвал взгляд от возбужденной мордочки Востроноса.

– Что ж, Фитц. Думаю, хватит с тебя всего этого на сегодня. Удрал, напугал бедного Коба до смерти. Ну, теперь-то опомнился? Что, кто-то задирал тебя? Следовало бы мне знать, что найдутся и такие, кто захочет свалить на тебя всю эту суматоху. Давай иди сюда.

Я замялся, а он подошел к матрасику из одеял, устроенному у огня, и похлопал по нему:

– Смотри. Вот место для вас, оно готово. А на столе хлеб и мясо для вас обоих.

Его слова заставили меня обратить внимание на прикрытую тарелку на столе. Мясо, которое уже давно учуял Востронос. Теперь и я тоже остро почувствовал аппетитный запах. Баррич засмеялся над тем, как мы бросились к столу, и молча одобрил то, что я выделил Востроносу изрядную порцию, прежде чем сам взялся за еду. Мы наелись до отвала, – похоже, Баррич хорошо представлял себе, как голодны могут быть щенок и мальчик после целого дня обид и горестей. И потом, несмотря на наш недавний долгий сон, одеяла у огня стали вдруг ужасно соблазнительными. Наполнив желудки, мы свернулись калачиками, подставив спины жарким волнам от очага, и заснули.

Когда мы проснулись на следующий день, солнце стояло уже высоко и Баррича с нами не было. Прежде чем покинуть его комнату, Востронос и я съели горбушку вчерашнего хлеба и дочиста обглодали кости. Никто не остановил нас, когда мы шли к выходу из конюшен, – собственно говоря, на нас вообще не обратили внимания.

Начинался новый день суеты и гуляний. Замок был полон людьми. Сотни ног месили дорожную пыль, гул голосов перекрывал шум ветра и отдаленный рокот волн. Востронос впитывал каждый запах, каждый звук. Его чувства передавались мне, мои собственные глаза и уши тоже ловили все вокруг, и от такого удвоения у меня голова шла кругом. Из обрывков разговоров я понял, что наше прибытие совпало с каким-то весенним праздником и народными гуляньями. Отречение Чивэла все еще было главной темой пересудов, но это не мешало выступлениям кукольников и фокусников. В одном из кукольных представлений отречение Чивэла уже было подано как похабная комедия. И я стоял, неузнанный, в толпе и гадал, что же было такого смешного в диалоге о посеве на соседском поле, что взрослые вокруг рыдают от хохота.

Но очень скоро толпы народа и шум начали угнетать нас обоих, и я дал понять Востроносу, что хочу уйти от всего этого. Мы покинули крепость, выйдя из ворот в толстой стене мимо стражников, увлеченно заигрывавших с какими-то развеселыми девицами. Еще один мальчик с собакой вышел вместе с семьей торговца рыбой, стоит ли обращать на него внимание! Более предпочтительных попутчиков видно не было, и мы пошли вместе с этим семейством по направлению к городу. Мы все больше и больше отставали от них. Востронос исследовал каждый незнакомый запах и поднимал лапку на каждом углу, и в конце концов мы окончательно потеряли семью торговца из виду и стали бродить по городу вдвоем.

Город Баккип был в те времена ветреным и неуютным. Улицы были крутыми и кривыми, камни мостовой шатались и вылетали под колесами проезжающих повозок. Ветер ударил мне в ноздри непривычным запахом выброшенных на берег водорослей и рыбьей требухи; пронзительный крик чаек и других морских птиц казался некой потусторонней музыкой, перекрывающей ритмичный плеск волн. Город цеплялся за черные каменистые скалы, как моллюски и рачки лепятся к сваям мола, стоящего на заливе. Дома были каменные и деревянные, причем последние, сделанные более тщательно, стояли выше на каменистой поверхности и имели более основательные фундаменты.

Все казалось тихим и спокойным после праздничных толп в замке. Нам же не хватило ума и опыта понять, что прибрежный город – неподходящее место для прогулок щенка и шестилетнего мальчика. Я осматривался по сторонам, а Востронос жадно обнюхивал все по пути через улицу Булочников и почти безлюдную рыночную площадь вниз, к лодочным сараям, стоящим у самой воды. Там нам пришлось шагать по деревянным пирсам так же часто, как по песку и камню. На берегу кипела обычная будничная жизнь с небольшими уступками карнавальной атмосфере замка наверху. Корабли должны швартоваться и разгружаться, когда это позволяют прилив и отлив, и те, кто зарабатывает на жизнь ловлей рыбы, подчиняются ритму моря, а не людской суете.

Вскоре мы встретили детей. Некоторые из них выполняли мелкие поручения родителей, но другие, как и мы, лентяйничали. Я легко сошелся с ними, не испытывая потребности во взрослом этикете представления или других подобных глупостях. Кое-кто из них был гораздо старше меня, но встречались и мои одногодки. Некоторые были даже младше. Никто из них, казалось, не находил странным, что я брожу по городу сам по себе. Меня познакомили со всеми достопримечательностями, включая раздувшийся труп коровы, который принесло приливом. Мы посетили строящееся новое рыбацкое судно в доке. Оно было завалено кудрявой стружкой и опилками, от которых исходил сильный смолистый дух. Оставленная без присмотра коптильня с рыбой обеспечила полуденное пиршество полудюжине ребятишек. Если эти дети и были более оборванными и грязными, чем те, кто проходил мимо, спеша по делам, я этого не заметил. И если бы кто-нибудь сказал мне, что я провел день в стае нищих сорванцов, которые нечисты на руку, и потому им заказан вход в крепость, я был бы потрясен. В то время я знал только, что это был неожиданно прекрасный день, когда в достатке было куда пойти и чем заняться.

Было несколько юнцов постарше и более отчаянных, которые не упустили бы случая поизводить новичка, если бы Востронос не был рядом со мной и не скалил зубы при каждом их неосторожном жесте. Поскольку я не выказывал ни малейшего желания покушаться на их права лидеров, мне было позволено следовать за ними. На меня произвели впечатление их тайны. Пожалуй, я даже осмелюсь утверждать, что к концу этого вечера знал беднейшие кварталы города лучше, чем многие из родившихся в замке.

Меня не спрашивали об имени и называли просто Новичком. У остальных были самые обыкновенные имена, как, например, Дирк или Керри, или говорящие прозвища – типа Рыбный Воришка или Расквашенный Нос. Последняя была девчонкой и могла бы быть прелестным маленьким существом, попав в более благоприятные условия. Она была на год или два старше меня, прямодушная, с острым и живым умом. Она ввязалась в спор с двенадцатилетним мальчиком, совершенно не испугавшись его кулаков, и благодаря ее острому язычку вскоре все над ним смеялись. Она приняла свою победу спокойно и заставила меня благоговеть перед ее твердостью. Но синяки на ее лице и тонких руках цвели всеми оттенками фиолетового, синего и желтого, а корочка запекшейся крови под левым ухом только немного не соответствовала ее имени. Несмотря на это, Расквашенный Нос была веселой и голос ее был звонче голоса чаек, кружившихся над нами. Поздним вечером Керри, Расквашенный Нос и я сидели на каменистом берегу за станками для починки сетей, и Расквашенный Нос учила меня, как очищать камешки от крепко прилепившихся моллюсков. Она счищала их со знанием дела заостренной палочкой и показывала мне, как при помощи ногтя выгонять маленьких съедобных жильцов из их раковин, когда нас окликнула какая-то девочка.