Скотт Вестерфельд - Корабль для уничтожения миров

По мере того как уровень ее эмпатии нарастал, Нара начала ощущать динамику перемен. Тысячи бюрократов возвращались по домам, когда ночь наступала на населенных континентах в нескольких световых годах от Родины, а тысячи просыпались, чтобы рассеяться по невысоким, лишенным окон административным зданиям, когда занимался день над каким-нибудь мегаполисом на другой из восьмидесяти планет. Военная лихорадка по-прежнему будоражила столицу в целом, однако звуки мыслей этих бесчисленных малых мира сего не были способны перекричать грохот шестеренок Империи.

Нара задумалась о том, а чем же занимались представители надзора на Легисе – теперь, когда планета отрезана от имперской информационной сети. Вся планета, за исключением нескольких военизированных учреждений и «Рыси», была намеренно превращена в черное пятно с тех пор, как власть над инфоструктурой Легиса захватил риксский гигантский разум. Император отказался от прямого правления над целой планетой только ради того, чтобы ненавистное детище риксов оказалось в изоляции.

Какое оскорбление для имперской гордыни!

В огнях столицы тускнел свет звезд на ночном небе, и Нара почувствовала, как далеко от нее Лаурент и как она беспомощна. Если «Рысь» погибла слишком внезапно и не успела передать последнее сообщение, то пройдет восемь часов, прежде чем с ленивой скоростью константы весть об этом происшествии доберется до телескопов Легиса. Почти целый день неведения.

Военный совет проголосовал несколько часов назад. А сейчас сражение уже могло начаться.

И ее возлюбленный уже мог быть мертв.

Эмпатия нарастала и нарастала, и сенатор Нара Оксам начала ощущать отчаянные мысли, доносившиеся со стороны Парка Мучеников, контуры которого были усеяны светящимися точками. Адепты культов почитания предков воздвигли в этом парке фигуры женщин-риксов с пустыми глазницами – высоченные статуи, наполненные карикатурными искусственными органами. Статуи пылали, и во все стороны расползался запах горелой пластмассы. Выступления фанатичных приверженцев Императора со времени убийства его сестры с каждым днем становились все более многолюдными.

Даже Нара, закоренелая секуляристка, все еще ощущала шок, пережитый в то мгновение. Дитя-императрица Анастасия, в конце концов, была Первопричиной, главной героиней детских сказок и стихов. Какой бы ненавистью Нара Оксам ни пылала к тому процессу, с помощью которого давным-давно была излечена болезнь Анастасии, но Дитя-императрица и ее брат были неотъемлемой частью того мира, в котором Нара жила. И не важно, что возраст Анастасии исчислялся шестнадцатью столетиями. Она до сих пор выглядела двенадцатилетней девочкой – такой, какой была в день своей смерти.

На любой нормальной планете она бы умерла давным-давно, но теперь казалось жутким и несправедливым то, что она вообще ушла из жизни.

В этот поздний час большая часть столицы спала. Дикий зверь коллективной человеческой психики вел себя на редкость спокойно, и сенатор Нара Оксам наслаждалась минутами собственного психического здоровья. Она попробовала ощутить излучение, исходящее от Алмазного Дворца, но почти ничего не почувствовала – слишком холодны были умы бессмертных сотрудников Аппарата, а у солдат императорской элитной гвардии мысли были вышколены, как и поведение.

– Почему? – тихо произнесла Нара, думая о плане Императора.

Город внизу закружился. Война взбудоражила даже сны столицы.

Нара представила себе ядерный взрыв в небе над головой – то, как там расцветает внезапная яркая звезда. В то же мгновение должна была распространиться волна электромагнитного импульса, и тогда погасли бы все огни, и вся столица превратилась бы в скопище черных силуэтов, подсвеченных только заревом взрыва и пожарами, пылавшими в парке. Несколько секунд спустя, какими бы «чистыми» ни были бы боеголовки, ударная волна сотрясла бы этот дом, разбились бы стекла, наверняка пострадала бы система защиты балкона, и на улицы обрушился бы дождь осколков.

Вот такая участь ожидала далекий Легис в том случае, если бы Лаурент Зай проиграл сражение.

Ядерная атака могла уничтожить риксский гигантский разум, но при этом Легис был бы отброшен назад, в пучину темных веков. После авиакатастроф и отказа медицинских систем, после эпидемий, волнений и просто-напросто голода – всего того, что сопровождает разрушение инфраструктуры, на Легисе, по оценкам Аппарата, должно было погибнуть сто миллионов человек.

Для планеты, население которой исчислялось двумя миллиардами, это было все-таки лучше, чем соотношение «один из десяти». Но как бы то ни было, все это означало страшную уступку смерти, Древнему Врагу.

Нара снова посмотрела в ту сторону, где стоял Алмазный Дворец. Что же могло стоить гибели ста миллионов человек?

Эмоциональный шум, исходивший от столицы, становился все громче. Сознание Нары теряло защиту, и в ушах у нее звучал сердитый хор голосов. Она чувствовала, как в бессонных башнях на юге – центрах свободного рынка – нервно напрягается ситуация с фьючерсами трудовой занятости, как невидимая волна сметает на своем пути титулы и извинения, как все быстрее крутятся жадные колеса военной экономики. Шум набирал частоту, превращался в скрежет, и вновь перед мысленным взором Нары предстало старое видение: похожая на огромное облако стая чаек кружилась в небе над окровавленным, умирающим существом, и этим существом была Империя.

Наре Оксам показалось, что она почти уловила нечто фатальное, нечто тайное в эти мгновения безумия, когда, отказавшись от лекарства, она приняла на себя эмоциональный удар всей массы столицы – этой уменьшенной копии Империи. Нара понимала: что-то в Империи окончательно сгнило, коррупция изгрызла те нити, которые связывали между собой восемьдесят миров. И еще она понимала, что, как бы страстно она ни боролась с засильем императорской власти, мысль о том, насколько безнадежно все в Империи разрушено, пугала ее. Перед Оксам возник темный силуэт и заслонил собой огни города. Сенатор моргнула, пытаясь избавиться от этого видения, но безмолвный крылатый призрак не исчез. Оксам отступила на несколько шагов. На мгновение она была почти убеждена в том, что кроме эмпатического слуха у нее появилось и эмпатическое зрение, и теперь это видение поглотит ее.

Но вдруг вторичным слухом Оксам уловила знакомый звук. Он настойчиво пробивался к ней сквозь шумы города. Нара закрыла глаза, и некая нетронутая безумием часть ее сознания узнала его: это был сигнал, призывавший ее на заседание военного совета.

Пальцы Оксам потянулись к браслету, и она рефлекторно ввела себе дозу лекарства, снижавшего уровень эмпатии.