Ольга Громыко - Космотехнолухи. Том 1

Пока они шутливо препирались, Ланс молча запрограммировал кофеварку и включил чайник для Полины. Ему нравилось выполнять простые нейтральные задания, в которых сложно напортачить. Главное, что Тед не заставлял его пить эту горькую слаботоксичную жидкость, да и вообще не придирался по ерунде, так что до появления девушки киборг чувствовал себя куда спокойнее. Ну зачем она так рано встала?! Ланс думал, у него есть время провести еще один опыт и тоже сделать себе «энергетический напиток»: кружка теплой воды с семью ложками сахара, едва подкрашенной чайной заваркой. А теперь придется обреченно жевать бутерброды – снова сказать Полине «нет» Ланс опасался, не тот повод.

Кофеварка и чайник пискнули одновременно, прервав спор. Тед все-таки встал, но не из раскаяния, а решив поискать в холодильнике что-нибудь на закуску. Ланс достал из кофеварки дымящуюся кружку и замер, как вышколенный дворецкий. Последний хозяин вдолбил ему понятие «неподходящего момента» – надо подождать, пока человек закончит действие, и для верности выдержать трехсекундную паузу. Можно, наверное, поставить чашку на край пульта, но вдруг Тед не вернется в кресло, а сядет за стол?

Пока Ланс размышлял, заметит ли пилот чашку на пульте, а если заметит, то пойдет за ней или прикажет принести, корабль внезапно вздрогнул, под днищем утробно заскрежетало, и пол плавно, но быстро приобрел наклон в тридцать семь градусов.

Полина взвизгнула и ухватилась за столешницу, Теодор – за выдвижную полку холодильника и упал вместе с ней, а также с масленкой, куском сыра и миской почти размерзшегося фарша для обеденных котлет.

Наклон больше не увеличивался, зато скрежет усилился, и появилось странное, крайне неприятное ощущение медленного движения хвостом вперед.

– Что происходит?!

Тед на четвереньках пополз в гору, к пульту, а Котька, напротив, вниз, к фаршу. Когда они поравнялись, под днищем скрипнуло особенно противно, и движение прекратилось. Пилот замер, не зная, насколько это равновесие хрупкое, и боясь вновь его нарушить, кошка же твердо решила не упускать, возможно, последнюю радость в своей жизни.

– Самопроизвольное движение по наклонной поверхности под действием силы тяжести. – В пультогостиную быстро, как по ровному, вошел Дэн. Босые ноги, в отличие от носков Теда и тапочек Полины, почти не скользили, а уклон киборг компенсировал корпусом.

– А кто ее наклонил?!

– Под песком оказалась верхушка утеса. – Дэн кивнул на голографическую подставку, над которой медленно закружилась трехмерная проекция корабля и окружающего его рельефа, сильно изменившегося с ночи. – Когда трава улетела, хвостовая часть перевесила.

Полина глянула на голограмму и содрогнулась: если бы перевесил перед, корабль воткнулся бы носом в землю под куда более острым углом.

Теодор выругался, сел и принялся стягивать носки, по очереди комкая их и швыряя в обнаглевшую кошку.

Ланс решил, что пауза выдержана достаточная.

Пилот ошалело уставился на протянутую ему чашку с кофе, целехонькую, даже пенка к одному краю не сбилась. Потом осторожно взял ее за ручку, отхлебнул и торжествующе крикнул Полине:

– Вот видишь – а если бы я сам за ним пошел, то и пролил бы, и обжегся!

Девушка осуждающе покачала головой и, перебирая руками по столешнице, отправилась спасать остатки обеда.

В тонизирующем кофеине Тед уже не нуждался, но честно все выпил, вернул чашку Лансу, поблагодарил и продолжил восхождение к креслу. Когда в пультогостиную взобрался капитан, предварительный отчет был готов: корабль до упора сполз по склону, повреждений вроде бы нет и взлету ничто не мешает, но лучше дождаться, когда земля окончательно очистится, а воздух прояснится.

Станислав уселся (технически – полуулегся) за капитанский пульт и печально покосился на кофеварку, но припрячь Ланса не сообразил. Ланс, в свою очередь, охотно погулял бы вверх-вниз по горке, она забавная, но задать вопрос на упреждение приказа ему даже в голову не пришло, как и сходить за кофе по собственной инициативе. Чайник включить еще куда ни шло, а за напрасно приготовленный напиток можно огрести, как и за вовремя не поданный.

Так что Ланс просто погрустил о несостоявшемся задании и пошел к пилотскому креслу по самой длинной траектории, чтобы растянуть удовольствие. Туда киборга тоже не звали, но можно прикрыться штатным сбором информации.

Информация продолжала поражать воображение: «снегопад» ослабел, и появилось ощущение, что рассвет начинается по новой, в тех же малиновых тонах, хотя небо сплошь заволокло «тучами». Атмосфера быстро прогревалась, растения поднимались все выше, и пелена становилась все прозрачнее. Пробивающийся сквозь нее свет был очень мягким, ровным, красноватым. Как в инкубаторе, сообразила Полина, которой почему-то навязчиво вспоминалась школьная биостанция. Дэн в тот же момент зябко передернул плечами и отвел взгляд. Ланс продолжал завороженно смотреть.

– А ведь без этого воздушного планктона планета, пожалуй, превратилась бы в настоящую пустыню, – задумчиво сказала девушка. – Похоже, он играет роль озонового слоя и частью поглощает, частью отражает солнечный свет и тепло, но их все равно вон как много остается, снаружи уже плюс двенадцать. Ой, а это на грибницу похоже!

На уровне иллюминаторов остались только единичные «травинки», либо слишком старые для покорения небес, либо «приземный» вид. Обнажившиеся, как во время отлива, бока скал покрывали затейливые рельефные узоры всех оттенков красного и зеленого – круги, спирали, «ветки папоротника», переползающие на землю. Там, правда, они сильно тускнели, облепленные «песком», но все равно оставались заметны.

– А это – на разозленных алькуявцев, – в тон подруге, но куда более мрачно заметил Теодор.

У остальных возникли те же ассоциации, потому что обступившие корабль существа действительно были алькуявцами не в лучшем расположении духа. Особенно самый крупный, метра три высотой, а судя по белесой бахроме – еще и самый старый.

Станислав подумал, что, пожалуй, тоже не пришел бы в восторг, если бы на центральную площадь Нового Бобруйска сел инопланетный корабль, креативно дополнив собой памятник адмиралу Алькорру. Скала под брюхом «Космического мозгоеда» заметно отличалась от других – и темно-синим цветом, и гладкой, блестящей поверхностью, а чуть поодаль, вкруговую, виднелись «вытаявшие» из-под песка жилища. Алькуявские дома традиционно начинались с головной камеры – утопленного в землю колонизационного модуля с четырьмя выходами, к которым пристраивались, точнее, прикапывались следующие «комнаты». Над поверхностью возвышались только полукруглые крыши без окошек – алькуявцы предпочитали свет определенного диапазона, фиолетовый на грани ультрафиолета. Но и при обычном, судя по всему, видели очень даже хорошо.