Ольга Смайлер - Тростниковая птичка

Мы подавленно молчали.

– Иногда я ненавижу Кериму, – сказала Уна, – она, словно проказа, дотягивается и заражает унынием все светлое, что есть вокруг меня, высасывая из него радость и счастье. Наверное, я должна ненавидеть эту девочку, ради жизни которой ты должен умереть. Должна – но не могу, потому что мне до сих пор иногда снится темнота и боль и я боюсь не проснуться, а еще потому, что если ты позволишь ей умереть – это будешь не ты.

– Я давно принял решение, – улыбнулся я матери, – она улетит, как только мы с ее отцом сумеем это организовать. Как ты думаешь, много у меня времени?

Уна вздохнула:

– Это знают только она и храмовницы. С некоторых пор Храм предпочитает подстраховываться, а капля крови может рассказать многое. Если вы не появитесь в Храме в первые два дня нового цикла – они придут за Соней сами. – И, вглядевшись в мое расстроенное лицо, погладила меня по плечу. – Ничего, сынок. Я узнаю это сама. Хоть в чем-то смогу помочь.

И вот теперь я лежал в неудобной позе, боясь пошевелиться – рядом со мной, устроившись щекой на моей руке и доверчиво прижавшись ко мне спиной, спала моя Птичка. А внутри вел обратный отсчет часовой механизм: тик-так, завтра-завтра-завтра. Нет, мама говорила что-то о том, что сроки могут сдвинуться, что женский организм не процессор и имеет право быть неточным. Но я слишком долго жил, чтобы разувериться в благосклонности Праматери, и теперь судорожно искал выход и не находил ни одного. А потом Соня неожиданно вскинулась с громким криком, я метнулся ее успокаивать, и все мысли высыпались из головы, как сушеный горох из дырявой коробки.

Я не успевала и знала об этом. Флайбус двигался не быстрее улитки, мне казалось, что если я побегу пешком – я легко его обгоню. И все-таки мы приземлились, и мне было все равно, как я припаркую эту долбаную медлительную колымагу, потому что сразу после посадки я рванула ремень, открыла дверцу и выпала в дождь. Он должен был стоять за забором, но его там не было, и опять резануло по сердцу мыслью, что я не успеваю! Бежать, бежать, к нему, туда. Ноги словно вросли в чавкающую грязь, в которую превратилась тропинка, а это значит, что дождь льет уже давно, и я не успеваю. И все-таки я вбегаю в дом, не разуваясь, бегу вверх по лестнице, оставляя мокрые грязные следы, но мне все равно, потому что это не важно, все не важно, а важно только одно – успеть. Вот и наша спальня, дверь открыта, я вижу, что Сайгон лежит на боку, и успеваю обрадоваться, что он не придумал себе глупостей, а просто лег спать. «Сай! – кричу я ему. – Все хорошо! Я успела!», но он молчит, и тогда я обхожу кровать, уже зная, что увижу, но не желая поверить в это. Плечо под моей рукой ледяное и каменное, глаза Сая открыты и пусты, а из груди торчит нож, на рукоятке которого повязан мой шарф. Крови нет, и я плача пытаюсь тормошить мужа, кричу, бью его кулаками. И пустые серые глаза ловят мой взгляд. «Почему ты опоздала? Мне так холодно», – говорит мне этот чужой, мертвый Сай и тянет ко мне руки.

Я проснулась, захлебываясь криком, чувствуя, что меня бьет озноб, а по щекам текут слезы. И Сай, мой живой, горячий Сай, обнял меня, прижал к себе и стал гладить по голове, а я цеплялась за него и все спрашивала: «Я же успела? Я же правда успела вернуться?» – «Да, да», – баюкал меня Сай. Теплый. Живой. Мой.

Сайгон почему-то решил, что лучший способ борьбы с кошмарами – это плотный обед. Я не имела ничего против – пары ложек хлопьев, которые мне едва удалось впихнуть в себя утром, организму было недостаточно. Поэтому я сосредоточенно ела, прикидывая, что можно предпринять, чтобы Тару никто не смог сманить – готовила она божественно. Сай сидел напротив, держал вилку на весу и смотрел на меня. Каждый раз, когда я поднимала глаза и выразительно смотрела на него в ответ, он, будто очнувшись, принимался за еду, но стоило мне снова сосредоточиться на собственной тарелке, как мой муж впадал в созерцательное настроение.

– Сай!

– Мм-м?

– Ты просмотришь во мне дырку!

– Прости. Ничего не могу с собой поделать.

– Тогда хотя бы попробуй совместить этот процесс с принятием пищи.

Наш разговор прервал дверной звонок.

– Я никого не жду, – выразительно посмотрела я на Сая, – а ты?

– Можешь поверить, я не назначал встреч на сегодняшний вечер… Как-то даже и в мыслях не было, – покачал головой он, – да и вряд ли нас кто-то сейчас решится потревожить.

– А давай не будем открывать? – предложила я заговорщицким тоном.

В дверь снова позвонили. Сай вздохнул:

– Очень заманчивое предложение. Ужасно жаль, что оно неосуществимо.

Муж пошел открывать дверь, я же торопливо принялась за обед – мой опыт подсказывал, что неожиданные визиты могут нести с собой любые неприятности. Так и вышло – я услышала, что в холле завязался разговор, потом поняла, что Сай повысил голос, бросила вилку – и побежала выяснять, что же происходит. В холле обнаружился злой Сай, совершенно спокойная храмовница Юстимия и обеспокоенный Эд.

Сай, увидев меня, мгновенно переместился и задвинул меня к себе за спину.

– Я не позволю ей войти в Храм! Раз я нужен на этой крастовой церемонии прощания – я буду там и выполню свой долг! Но Соня останется дома.

Я закатила глаза. Он опять делал это – решал за меня.

– Ты никуда не пойдешь один! – возмутилась я и для верности уперла руки в бока, хотя это никому не было видно. – Имей в виду, если ты не возьмешь меня с собой, я просто не выпущу тебя из дома, так и знай!

Сай глухо выругался, повернулся ко мне, схватил за плечи и легонечко встряхнул.

– Соня, послушай меня! Это не игрушки – тебе опасно находиться в Храме! Просто поверь! Мы там бессильны, я не смогу защитить тебя, если что-то пойдет не так.

Молчавшая до этого Юстимия прошла к дивану и устроилась на нем уставшей, нахохлившейся черной птицей.

– Сайгон, – устало сказала она, – если бы я хотела смерти твоей землянки, поверь, она бы не дожила до свадьбы.

– Но как?! – вырвалось у Эда раньше, чем он успел взять себя в руки.

Юстимия молча выудила из складок одежды мини-бук, очень похожий на тот, что жил теперь у Мии, и покрутила его в воздухе.

– Информация, Эд, информация. Кто владеет информацией – владеет миром. – Она спрятала бук и вздохнула. – Мне кажется, что я столько раз доказывала лояльность твоей семье, Эд, что ты мог бы для разнообразия начать доверять мне. Но я готова гарантировать Сонину неприкосновенность – мне нужны в Храме вы все, включая ваших гостей из внешних миров. Некоторые слова стоит произносить только в проверенных местах. Мы должны отдать дань памяти Найны, ибо даже те, кто не заслуживал уважения в жизни, заслуживают уважения к своей смерти. Кроме того, трудно найти более удобный повод…

Я долго всматривалась в жрицу. Как назло, в памяти всплыла Мунирская ярмарка и безумная бакычу-апа, что так напугала меня в тот день.

– Я поеду, – кивнула я Юстимии, наконец приняв решение. – Не могу же я упустить возможность поучаствовать в подобном фарсе.

И побежала наверх, чтобы переодеться соответственно случаю. Сайгон поднялся следом.

– Ты уверена? – Он сердился, и это было заметно.

– Нет, – призналась я, – но и сидеть сложа руки, опасаясь невидимой и непонятной опасности, я больше не могу.

Храм Праматери почти разочаровал меня – ни куполов, ни минаретов, ни нефов, ни портиков – просто большое квадратное здание мышиного цвета. Из необычных деталей я сперва заметила только высокие окна в верхней части здания. Но когда мы, объехав небольшой регулярный парк, подъехали со стороны фасада – я ахнула. Парадный вход был огромен – золоченые двери, щедро украшенные орнаментом, а по бокам витражные окна – яркие и нарядные. Впрочем, в Храм мы попали через почти незаметную дверь запасного входа. Тело Найны, лежащее на богато устланном мехами постаменте у огромной статуи, изображающей Кериму Мехди, было почти полностью закутано в темную ткань. Видно было только лицо, которое обрамляла расшитая серебряной ниткой и отделанная камнями накидка, да кисти рук с щедро нанизанными на пальцы перстнями. Почему-то я ждала, что смерть даст Найне облегчение, но на ее мертвом, искусно загримированном лице застыло выражение брезгливого недовольства, которое она носила при жизни. Я не смогла устоять и воровато потрогала длинный серебристый ворс, причудливо играющий в неровном освещении Храма.

– Меха с брачного ложа, – перехватил и сжал в ладони мою руку Сай, – их убирают в сундуки после первой ночи и достают потом несколько раз, по особым случаям.

– Но ведь мы… ведь у нас… – Я неожиданно почувствовала, что заливаюсь краской. Оставалось надеяться, что в полумраке этого не было заметно. – Мы же не убрали, так и спим.

– Птичка моя, – вздохнул Сай рядом, – ты должна была улететь, поэтому беречь меха было глупо. А еще рядом с тобой каждый день был особенным.