Елена Асеева - Коло Жизни. Зачин. Том первый

– Не могу и не буду, – нескрываемо раздраженно откликнулся старший сын Небо.

Владелина легохонько покосила глаза и узрела стоящего в нескольких шагах от кресла, Седми, недовольно хмурившего свои тонкие, островерхие пшеничные брови, напоминающие двухскатные крыши изб. Еще маленько, и в воздухе просквозила искристая россыпь огня, точно желающего поддержать потухающую искорку, впавшую на охапку соломы, и тотчас от златой кожи Седми во все стороны брызнули ядрено красные капли света. И по красивому лицу Бога с прямыми границам и вроде квадратной линией челюстей, подобно судороге пробежала малая рябь, исказив его.

– Я не сплю, – торопко вставила девочка, не желая подслушивать разговор, явственно касающийся лишь Зиждителей.

Небо медлительно перевел взор с сына на юницу и ласково ей просияв, вельми по теплому протянул:

– Я ведаю, моя милая. Полежи пока… – засим тем же умягченным, успокаивающим голосом продолжил, сызнова направляя молвь к старшему сыну, – Седми, прошу тебя не негодуй по всякому пустяку. Сколько раз меж нами то было обговорено. Не можно так себя вести в присутствии младших. Да и зачем… к чему?.. Зачем все, что я не скажу принимать столь враждебно, точно мы не единая печища. Разве я стараюсь не для нас… не во имя нашей печищи и вас всех.

– У нас с тобой Небо слишком разные взгляды на происходящее кругом, – дюже обидчиво дыхнул Седми и теперь кожа его лица и вовсе заалела, поглотив всякую белизну, золотистое свечение, покрывшись, выскочившими изнутри бусенцами густых рдяных искорок. – Оттого и эта враждебность.

– Малецык, ну, что ты такое говоришь. Ты себя слышишь, – огорченно вставил в толкование Дивный, и встревожено да как-то весьма резко повел головой в сторону притихших справа от него сидящих в креслах Воителя и Словуты. – Тут же младшие, что ты в самом деле. Никто не собирается… никоим образом задевать Першего. Нашего любимого Отца, но нам надобно защитить лучицу, ты же это понимаешь. В-первую очередь, потому как она важна самому Першему… самому Отцу. И прошу тебя, умиротворись… ты сейчас воспламенишься и пострадает от твоего гнева только наша дорогая девочка, ибо ни чем не защищена.

Те слова, по-видимому, возымели над Седми надобное действо, оттого он враз и весьма порывчато тряхнул головой и данным движением сбросил с кожи не только рдяность искорок, но и всю алость. Миг спустя вновь возвернув положенную коже бледную молочность, совсем чуть-чуть подсвеченную золотым отливом. Старший сын Небо торопливо перевел взор на недвижно лежащую на руках Отца юницу и нежно ей улыбнулся так, будто видел в ней родственное создание.

– Ты, успокоился, мой дорогой, – голос старшего Раса теперь и вовсе звучал по любовно, верно, это была не первая стычка с сыном, каковая его вельми расстраивала. Седми воззрился на Отца и легонько кивнул. – Хорошо, мой милый. И теперь самое важное… – дополнил Небо, лаская словами своего непокорного сына. – И это я могу поручить одному тебе… Тебе, наш малецык, наш драгоценный малецык. Попроси, убеди, настои на том, чтоб покуда я не разрешил затруднение с Асилом, Перший не заявлял прав на соперничество. Ждал от меня вестей… Все днесь будет зависеть от тебя, мой любезный… мой сын, – Бог сделал особое ударение на последнее слово, стараясь тем выделить Седми в собственной печищи, вроде придавая ему особый статус. – Перший непременно тебе уступит, – дополнил он, – ежели ты попросишь, поелику я уверен, чувствует свою вину, за отказы во встречах с тобой, да и вообще. – Седми гулко хмыкнул, и тяперича искривил уста, судя по всему, не слишком жаждая пользоваться той сугубой расположенностью старшего из Димургов.

– Ты думаешь, Родитель разрешит Першему вступить в соперничество за лучицу? – медлительно и с расстановкой вопросил Дивный таким тоном, словно это была постановочная игра пред непокорным Седми и медлительно поднявшись с кресла, направился в его сторону.

– Не сомневаюсь. Родитель простит Першего, – не мешкая отозвался Небо и его бас-баритон наполнил залу собственной мощью, заколыхав, по всему вероятию, не только волосы находящихся в нем Богов, но и сами долгие белые волоконца облаков, схватившихся своими концами за свод залы. – Как всегда происходит, ибо это Перший… И я не сомневаюсь, что брат будет главным в соперничестве за лучицу. Но сейчас я хочу облыжничать Асила… Точно так, как когда-то он сделал с нами в отношении Круча… Абы проучить его… Абы он запомнил и более так не поступал… Слышишь Седми, дабы Асил не поступал с тобой и всеми нами, как поступил в тот раз. – Старший Рас сказал уже более приглушенно, так словно шепнул одному сыну, лицо коего стало сызнова покрываться алостью, судя по всему он вновь начинал гневаться. – А для того, – досказал Небо, – нам надобно, чтобы поколь… Чтобы поколь Перший не заявлял прав на вступление в соперничество за лучицу.

– Хорошо, – наконец протянул согласие Седми, и чудилось, принятое им решение обрадовало обоих старших Расов, поелику они густо засияв золотыми переливами света, переглянулись. – Сделаю, как просишь, Отец, – определенно, молвив то, чтобы примириться с Небом, ибо весьма редко так называл его.

– Можешь погостить у Першего, – мягко проронил Дивный, останавливаясь обок Седми. Бог вскинул руку и легохонько провел дланью по пшеничным волосам сына, на которых все поколь плясали искорки полымя, иноредь выскакивающие с под кожи. – Только не долго… Нужно, чтобы ты потом проверил Отлогую Дымнушку, да побывал в Весее, Мор тебя ждет. Давеча мы с ним виделись, и он просил тебя к нему заглянуть.

– Я помню просьбу брата, – весьма сухо процедил сквозь сомкнутые губы Седми. – И уже столковался обо всем. Но случилась эта беда, – отметил он и малеша качнул головой, в сторону лежащей на руках Небо девочки, – и потому я не сумел направиться в Весею, поспешил сюда.

Дивный заботливо обхватил за плечи старшего сына, ибо любой из малецыков Расов считался на равных и его сыном, и привлек к себе. Он крепко обнял такого строптивого, мятежного Бога, да нежно облобызав его висок, трепетно добавил:

– Я провожу тебя, мой дорогой. И прослежу за чревоточиной сам… так, что не тревожься Небо.

Кажется, так и не расплетая объятий, Дивный и Седми более ничего не говоря, развернувшись, вмале пропали в серебристо-голубоватой завесе. И только они ушли, как в зале сызнова повисла тишина, дотоль сдерживающая себя Владу, страшась от слабости и какой-то не свойственной ей вялости уснуть, негромко вопросила:

– А кто такая лучица? Почему тот зверь назвал меня лучицей?

– Потому как ты лучица, – Небо заботливо поправил голову юницы на левой своей руке и дотронулся перстами правой до ее лба. И от этого нежного и, одновременно, резкого движения Владелина надрывисто дернулась всем телом, и тотчас застонала от острой боли, вроде на маленько притихшей в раненному боку. – Наша дорогая, бесценная лучица… Это ты… ты, девочка… Воитель, – голос старшего Раса сызнова погрубел… таковым гласом он говорил лишь с Воителем и Словутой, точно всяк раз им приказывая. – Призови альвинок, девочке нужна их помощь, сухая одежда, еда… Пусть все незамедлительно принесут, а после сходи, малецык, проверь на хуруле Дажбу, побудь с ним перед отбытием. Оно как ты поколь подменишь Седми, и отправишься в Блискавицу, а потом возможно и в Синее Око.