Андрей Морголь - Арсенал эволюции

одиночестве. В том, что он умирал,  лично у меня не возникало  никаких

сомнений. Также, судя по отсутствию до сих пор врачей и горстей пилюль

вокруг,  я  окончательно  убедился  в  желании  заботливой  племянницы

любимому дяденьке доброго здравия.

    — Что нам теперь делать? — подала она голос.

    А то ты не  знаешь! Конечно, кричать: «Шампанское  в студию!» —  и

петь песню «Мечты сбываются», подумал я, а вслух сказал:

    — Вы знаете,  Мария Федоровна, боюсь,  что ни мы  с вами, ни  даже

специалисты сейчас уже  сделать ничего  не смогут, так  что звоните  в

«скорую» или вызывайте врача из поликлиники.

    — З-зачем? — От удивления она  даже начала заикаться и еще  больше

выпучила глаза. Видимо, заподозрила что-то неладное.

    — Чтобы составить свидетельство о смерти или, может, забрать  тело

на вскрытие, это же врачи — мало ли что им там в голову взбредет…

    — А-а… — Мария Федоровна  понимающе кивнула и торопливо  удалилась

из зала.

    Пока она  по телефону  договаривалась  с диспетчером  «скорой»,  я

решил от нечего делать проверить умирающему пульс. У себя я обычно без

труда находил на запястье отбивающую такт сердца артерию, но с Палычем

проделать этот  простой  прием  оказалось  проблематично.  Лишь  через

некоторое время  стала ощущаться  едва уловимая  ниточка  пульсирующей

крови.

    — Сказали, что через несколько  минут будут. — Мария Федоровна  из

дверного   проема   недоверчиво    таращилась   на   мои    сложнейшие

диагностические манипуляции.

    — Надо спуститься вниз, встретить — у вас же домофон до сих пор не

работает.

    — Ах, ну да, точно. Конечно, Арсенчик.

    Я незаметно  скривил  презрительную  рожу. Еще  раз  назовет  меня

Арсенчиком — и квартира достанется более дальним родственникам соседа!

Арсенчик,  тьфу   ты!   Меня   от  подобной   модификации   всего   аж

передергивает.  Да  я,  случалось,  шикарнейших  женщин  из-за  такого

обращения с моим  именем бросал,  не задумываясь (ну,  было один  раз,

правда, после пары заводных  коктейлей). То ли  дело меня называют  на

работе — Арсенал! Гордо, мужественно, да и одноименный футбольный клуб

сам по себе солидный — не какой-нибудь там «Шинник».

    Мария Федоровна зашуршала  на выход, а  я остался один  на один  с

умирающим Палычем.  Смотреть на  его изможденное  мучениями лицо  было

грустно и скучно, поэтому я решил включить телевизор — в субботу утром

обязательно  должны  были  крутиться  какие-нибудь   жизнеутверждающие

мультики.

    Пока  я  прикидывал,   входит  ли  пульт   в  комплектацию   моего

ровесника-телевизора,  Палыч  издал  громкий  душераздирающий  хрип  и

замолк. Я внимательно уставился на него, пытаясь вспомнить, чем  живой

человек внешне  отличается от  мертвого.  Старик лежал  тихо,  грудная

клетка перестала вздыматься,  и все его  тело неподвижно обмякло.  Уже

отработанным движением я  схватил его  запястье, но  как ни  старался,

ниточки жизни нащупать не удавалось.  Тут же вспомнилось, как в  одном

фильме в похожей ситуации мужика вернули с того света мощным ударом  в

грудину. Замахнувшись,  я прикидывал,  в  какое место  вмазать,  чтобы

завести мотор старика. Но вдруг он  открыл глаза и уставился на  меня!

Такого фокуса от соседа я никак не ожидал. Пришлось резко  проделывать

трюк из  другого фильма,  почесывая  затылок замахнувшейся  для  удара

рукой.

    — А-а… Э-э-э… Леонтий  Павлович, а мы уж  думали, что вы  помирать

собрались... — Да,  ситуация сложилась не  самым приличным образом.  —

Племянница ваша Мария  Федоровна «скорую» вызвала,  меня вон  привела.

Сейчас врачей внизу встречает.

    — А, Арсений.  — Голос Палыча  был очень слабым,  едва слышным.  —

Послушай, я  чувствую  —  у  меня  совсем  мало  времени.  Помнишь,  я

рассказывал тебе, как летом сорок третьего попал в другую галактику, в

совсем другой мир, когда забрел в немецкую лабораторию? Мы тогда  Оршу

освобождали... — Ничего себе,  старик опять взялся за  свое! — Там,  в

ином мире, был погреб  среди чистого поля.  Я в него  зашел и попал  в

фашистскую  засаду,  помнишь?  —  Ну  да,  старик  рассказывал  что-то

подобное, посему  я  утвердительно кивнул.  —  У меня  тогда  еще  две

гранаты были, я  со страху,  когда в них  кидал, с  первой чеку  забыл

сорвать. Зато вторая рванула так, что у меня уши заложило, а  фашистов

на куски разнесло, даже  трупов не осталось!  Помнишь, я говорил,  что

были там  рыцарские  доспехи: меч  как  у японцев,  щит,  шлем,  латы?

Говорил?

    — Говорили, Леонтий  Палыч, говорили... —  Нашел что  рассказывать

перед смертью — сказки!

    — А то, что меч тот я с собой унес, — этого я никому не говорил… —

Голос его становился все тише, и звуки Палыч издавал с явным  усилием.

— Этот меч — он здесь… то есть в подвале… я его спрятал… Там, коробка…

с двойным дном… ключ на рогах… Маше скажи… пусть продаст… он  дорогой…

должен быть…  не подведи…  — Сосед  шумно выдохнул  и направил  взгляд

сквозь меня.  Зрачки  старика медленно  расширились,  и,  по-видимому,

фраза «не подведи» стала последней в его жизни.

    В эту же минуту с дежурными соболезнующими лицами в квартиру вошли

два работника «скорой»  в сопровождении  кудахтающей Марии  Федоровны.

Они поздоровались  со  мной,  вежливо сместили  в  сторону,  светанули

Палычу в  глаза  фонариком,  чуть-чуть пощупали  его  в  области  шеи,

удовлетворенно покивали  друг другу  —  мол, не  зря  их вызвали  —  и

принялись расспрашивать нас, как все произошло.

    Вяло отвечая на вопросы медиков, я отчего-то задумался о  слабости

человеческого разума.  Ведь  непонятно, почему  некоторые  люди  вдруг

спонтанно и начисто забывают свои личные данные, имена,  родственников

и время, в котором  живут, а другие  бродят непроглядными вечерами  по

темным подворотням, потому что неодолимое осеннее обострение гонит  их

искать очередную невинную  жертву. Кто-то не  выдерживает и секунды  в

закрытом лифте,  а кто-то,  непонятно по  какой причине,  ловит  кураж

белой горячки и крушит все  вокруг. Хотя нет, сорокаградусная  причина

последнего как раз-таки ясна.

    Но вот  Палыч: откуда  в его  несчастной лысой  башке вылезли  эти