Журнал «Если» - «Если», 2003 № 04

— Спасибо, — поблагодарил Толстиков и засобирался домой. — Желаю вам успеха. У меня еще куча дел.

Когда за ним закрылась дверь, Сергей Павлович прислонился спиной к стене и с облегчением вздохнул. Он выполнил свое обещание, вдова оказалась зрячей, а значит, финал можно было считать вполне удачным.

Был уже глубокий вечер, когда Толстиков наконец добрался до своего дома. На душе у него почему-то сделалось муторно, словно после разговора с головой Бурыгина, а потом с его внезапно прозревшей женой ему открылась некая доселе скрытая от него истина, суть которой сводилась к банальной формуле: жизнь прожить — не поле перейти.

Поднимаясь к себе на третий этаж, Сергей Павлович достал из портфеля магнитофон и перемотал пленку к началу вечернего разговора. Он делал это каждый вечер, по привычке, хотя супруга с самого начала их семейной жизни никого не узнавала и никак не реагировала на смену лиц и голосов.

Толстиков гнал от себя невыносимую по своей подлости догадку, что его прикованная к постели, парализованная супруга, с которой он прожил больше пятнадцати лет, на самом деле никогда не была женой Игоря Львовича Мамонова. Что в свое время, когда он изнемогал от холостяцкого одиночества, ему подсунули одну из лежачих подруг настоящей Софьи Петровны Мамоновой, и пятнадцать лет назад его дражайшая супруга носила совсем другое имя.

Сергей Павлович тихонько открыл входную дверь и вошел в квартиру. Из прихожей он успел заметить, как от окна к дивану метнулась крупная тень. Сразу обо всем догадавшись, Толстиков убрал приготовленный магнитофон и проследовал в комнату. Его большая, как аэростат, супруга неподвижно лежала на диване, смотрела в потолок и шумно дышала.

— М-да, — чувствуя себя обманутым и опустошенным, с горечью произнес Сергей Павлович и наконец поздоровался: — Ну, здравствуй, незнакомка.

Не могу сказать, чтобы вид напыщенной физиономии Вестера вызвал во мне что-либо, кроме отвращения. Его лысина сияла, подобно нимбу, на крошечном экране наручного телефона, так что я даже оглянулся, не слепит ли она глаза прохожих. «В чем дело?» — проворчал я, хотя, пожалуй, должен был радоваться, что такая акула изволила обратить внимание на столь мелкую рыбешку, как Марсель Дам, журналист без постоянного места работы.

— Не спешите, Дам, а то зашибете кого-нибудь, — неторопливо проговорил он, и я пожалел, что не могу стукнуть его по потной физиономии. — Лучше постойте, а то упадете от удивления, когда услышите новость.

— Меня не так-то просто удивить, кулек вонючий, — я нарочно употребил прозвище, которым обычно его величали за глаза. Оно намекало на вездесущую рекламу, превозносящую особую упаковку его печенья. Я предчувствовал, что будет дальше.

— Слушайте внимательно, Дам, а то превратитесь в студень раньше, чем этого жаждет наша общественность.

Упоминание о студне действительно заставило меня остановиться. Стоптанные подошвы моих сандалий буквально приросли к асфальту широкого тротуара перед зданием Министерства связи. Я не замечал, что мешаю движению толпы, хотя, собственно, следовало позаботиться о том, чтобы моего собеседника слышало как можно меньше народа. Но в тот момент у меня это просто вылетело из головы.

— Я вижу, вы меня поняли, это хорошо. Бросаю вам лассо, Дам. Сегодня в шестнадцать часов семнадцать минут. Коэффициент — сорок восемь.

Я с трудом перевел дыхание.

В мозгу замельтешили цифры и постепенно сложились в семизначное число. Сорок восемь — на это требовался миллион.

— Неужели я стою таких денег?

— Чего не сделаешь, чтобы развлечь массы.

Я напрасно силился вспомнить, когда и чем мог задеть его настолько болезненно, чтобы он решил выбросить на ветер такие деньги.

— Но ради всего святого, почему, Вестер?

Его одутловатое лицо стало еще шире от усмешки обманчиво беззубого рта.

— Скажем, речь идет о личной просьбе референтки Клаудии Росс. Аллергия на рыжих нахалов.

Он мог позволить себе оскорбления в адрес моей шевелюры. Прежде чем я успел ответить, его физиономия исчезла с экрана. Ведь он уже сообщил мне все, что хотел, и оповещение длилось предписанных тридцать секунд. Само собой, его уже зарегистрировали под соответствующим номером в Центре организации специальных рекламных акций.

Я попытался собраться с мыслями.

С шестнадцати семнадцати? Уже шестнадцать двадцать!

Это значит, что лассо уже начало за мной охоту. Но откуда?

Я затравленно огляделся, может быть, слишком поспешно. Теперь все зависело от того, заметил ли кто-нибудь, в каком я ужасе. А в ужасе я был, можете не сомневаться. Марсель, надо как следует все обмозговать. Речь идет о твоей жизни. О причинах будешь думать после, если у тебя хватит на это времени. Вестер, конечно, знает, где я нахожусь. Не сомневаюсь, что некий мужчина с лассо наготове уже пустился в дорогу и спешит сюда, как «скорая помощь». А я не готов к двухдневной гонке. Совсем не готов. Не говоря уж о том, что хорошая спортивная форма мне вообще не свойственна, я еще прибавил за зиму три килограмма и теперь задыхался даже на обычной лестнице. Кроме того, я не выспался, а при забеге наперегонки с лассо ничего хуже и придумать нельзя. Следующие сорок восемь часов мне не светит даже подремать, разве что удастся как следует спрятаться на пару часов.

Меня удивило, что я способен хладнокровно рассуждать в такую минуту. Я спрячусь там, где Вестер наверняка не станет меня искать. Под днищем подсвечника темно.

Я бросил телефон на тротуар и раздавил каблуком. Если Вестер станет мне звонить, он услышит лишь сигнал нарушения связи. Я знал, что за умышленное отключение от сети полагается изрядный штраф, но это казалось смешным, по сравнению с тем, что меня ожидало.

С притворным, но весьма убедительным спокойствием я двинулся вперед. Пока еще никто не обращал на меня внимания. Я был безымянным прохожим, как и все вокруг. А ведь уже через пару часов для тысяч людей я стану приятнейшим развлечением.

Вестеру и в голову не придет, что я решусь спрятаться дома. Это покажется ему величайшей глупостью. И он горы свернет, чтобы меня найти. Остановит все такси, проверит поезда, он способен вообще парализовать транспорт, отправить на поиски полицейских собак. Разумеется, рано или поздно до него дойдет, что я залег именно там, где он меньше всего ждал, но я уже буду как огурчик и в полной боевой форме. Потом пусть бросает лассо, сколько влезет.

Я обошел квартал и забрался в подвал собственного дома за три подъезда от того, в котором жил. По темному коридору (свет зажечь было страшно) я дошел до лестницы. Она упиралась в дверь, от которой у меня был ключ. Остановившись на секунду, я прислушался, но в доме стояла тишина. Тогда я мгновенно взлетел на шестой этаж, открыл и тут же захлопнул за собой дверь квартиры. Прислонился к ней и постарался перевести дух.