Ганс Доминик - Лучи смерти

Она не слышала приближения Дианы, которая тихо подошла и положила ей руку на плечо.

Яна вздрогнула и попыталась сунуть бумагу в груду белья.

— Яна, детка моя… Опять телеграмма?

— Ах Диана… Вы не знаете, что значат для меня эти слова. Я нахожу утешение в этих строках. Эта телеграмма разослана во все концы света… Я вижу перед собой того, кто ее послал.

Диана села против молодой женщины. Она увидела, как та покраснела; как в открытой книге прочла она на ее лице радость, что муж жив, гордость — по поводу гениального открытия и счастливую надежду — скоро заключить его в объятия.

— Дитя мое! Только я вас понимаю. Я горжусь тем, что могу назвать своей приятельницей жену Сильвестра Бурсфельда.

Яркая краска залила лицо Яны. Она беспомощно улыбнулась.

— Я должна была бы гордиться этим. Но что я составляю для Сильвестра? Чем выше ставят моего мужа и его изобретение, тем мельче и незаметнее кажусь я самой себе. Я страшусь встречи с ним. Вместо моего Сильвестра, я найду человека, на которого смотрит мир. Что я составляю для него?

Диана встала.

— Что вы говорите, Яна? Разве вы не его жена?.. Вы подарите ему наследника… Вы продолжите его род, и слава Сильвестра Бурсфельда не заглохнет. Он этого не знает, но как бы он радовался, если бы знал.

— Вы думаете?..

— Конечно!

— Но вы, Диана?..

— Я?..

— Почему лорд Гораций не знает, что…

Диана Мейтланд быстрым движением повернула к парку. Яна видела, как покраснел ее затылок.

Тяжелое молчание продолжалось некоторое время, наконец, леди Диана снова обернулась к Яне, избегая отвечать на ее вопрос. Она взяла бумажную полосу из рук молодой женщины.

— Да… телеграмма… она возвещает человечеству мир. Я знаю политику, ее средства и пути… Я могу представить себе душевное состояние тех тысяч людей, которым эта телеграмма дарует жизнь. Потом я словно грежу и начинаю сомневаться, правдивы ли слова таинственной власти… Да, Яна… Я сомневаюсь… Но… нет, это правда… ведь это слова Эрика… Эрик… не лжет.

— Эрик? Вы имеете в виду Трувора?

— Да.

— Вы знаете его?

— Да… Я много лет назад познакомилась с ним в Париже.

— Вы знаете Эрика Трувора, лучшего друга моего мужа?

— Да, знаю… Знала его очень хорошо.

— Но вы никогда о нем не говорите, хотя его имя часто упоминалось в наших разговорах.

— Оставьте, Яна… Это воспоминание, которое я бы хотела похоронить… забыть. Я теперь думаю только о его работе… Удастся ли ему… сумеет ли он дать людям мир, перестроить существующий порядок на благо человечеству. Думаю, что да… Он исполнит свою задачу и затем настанет новая эра в политике и истории Европы… Или даже всего мира…

Лорд Гораций внезапно появился в зале. Диана чувствовала некоторую робость, не зная, какую часть разговора слышал ее муж, что именно дошло до него из этого обмена мыслей.

— И здесь политика? А я искал тут покоя.

— Это неизбежно, Гораций! Во дворцах и в хижинах, в отдаленнейших уголках земного шара всех волнует один и тот же вопрос. Может ли быть что-либо возвышеннее мысли, что свет, наконец, успокоится, что бессмысленным убийствам наступит конец?..

— Ты, кажется, становишься космополиткой. Тебе безразлично, что будет с Великобританией. Конечно… ты не прирожденная англичанка.

— Но я всегда чувствовала себя английской патриоткой, всегда чувствовала… — леди Диана вскочила и подошла к мужу… — что я — жена лорда Мейтланда.

— Ты чувствовала себя англичанкой?

— Всегда, Гораций.

— И несмотря на это, ты одобряешь планы этой власти?..

— Да.

— Да… Но разве ты не понимаешь смысла этой телеграммы?

— Конечно же понимаю. Это радостная весть о мире.

— Так… Так… И больше ничего?

— Разве этого не довольно?

— Радостная весть!.. Кто может счесть это известие радостным, когда оно означает рабство для целой страны!..

— Гораций!.. Гораций, что ты говоришь?

— Разве тебе нужно напомнить содержание телеграммы?.. Прочесть тебе ее еще раз?

Война окончена…

Власть требует повиновения…

Непокорство будет караться.

Радует ли это тебя, как англичанку?

Его тон звучал совершенно иначе, чем тот, которым Диана читала телеграмму. Теперь отдельные слова свистели, словно удары хлыста, угроза, усиливаясь с каждой фразой, в конце концов грубо обнаруживалась. С каждым словом Диана машинально отступала, но и он потерял свое обычное спокойствие. Его покрасневшее от волнения и гнева лицо подергивалось.

Как радовалась Диана этой телеграмме вместе с Яной… а теперь… ее охватил ледяной озноб. Она закрыла глаза руками. Неужели она так обманулась?

Супруги безмолвно стояли друг против друга. Диана медленно опустила руки. Что это? Не кажется ли ей?.. Не уловила ли она в его глазах легкого торжества?

Нет, он неправильно прочел слова Эрика Трувора. Их нужно читать именно так, как она с Яной.

— Гораций!.. Неужели ты не можешь отделить человека от его работы?

— Я достаточно хладнокровен, чтобы не смешивать человека с его делом, — спокойно, почти устало, ответил он. — Будущее покажет, кто прав. Я от души хотел бы, чтобы правой оказалась ты…

Когда Диана обернулась, лорд Мейтланд уже покинул зал.

Диана была одна. Ее лицо изменилось, исказилось болью. Она уставилась на то место, где стоял лорд Гораций. Едва слышно сорвалось с ее губ: «Эрик Трувор… Эрик Трувор».

Долгий полярный день подходил к концу. Над горизонтом солнце совершало свой суточный оборот. Все ближе подходило оно к линии, где ледяное поле сливается с небом. Хрустящий мороз предвещал наступление ночи.

Эрик Трувор вышел из горы. Держа в руке тяжелую альпийскую палку, он быстро поднялся по ледяным ступеням, пока не достиг верхушки. В прошедшие дни солнце ласкающими лучами изменило форму ледяной горы и превратило верхушку, отливающую голубовато-зеленым светом массива, в сооружение, напоминающее формой кресло с высокой спинкой, готический трон времен Меровингов.

Он остановился и посмотрел на этот трон. Потом опустился на него. Палка, словно скипетр, была прислонена направо от него. Он сидел, опершись на ручки этого странного трона, облитый красным сиянием солнца, подобно статуе. Сидел и думал.

Его мысли беспорядочно теснились в голове, перегоняя друг друга.

В горе, в ледяной пещере, возле радио стоял Атма, пропуская сквозь пальцы бумажные полосы.

С возрастающим беспокойством следил он за переменой в Эрике. Что будет дальше, чем это кончится?

Атма вскочил и вышел из горы. На пылающем алом вечернем небе вырисовывались гигантские очертания ледяного массива. Он увидел темный силуэт Эрика Трувора, устремившего взгляд вдаль.