Блейк Крауч - Сосны. Заплутавшие

– Нам нужно встретиться, – сказал Итан. – Нужно поговорить о том, что будет дальше.

– Несущий Свет. Вот какое новое прозвище я вам придумал. Это перевод с латинского «Люцифер». Вы знаете миф о Люцифере? Он полностью подходит к случаю. Люцифер был ангелом Господа. Самым красивым созданием из всех ангелов. Но его красота ввела его в заблуждение. Он начал думать, что так же прекрасен, как и его создатель. Что, возможно, ему следует стать Богом.

– Пилчер…

– Люцифер возглавил отряд ангелов и поднял восстание против Всемогущего. А теперь я хочу задать вопрос… Чем это для них закончилось?

– Вы – больной. Эти люди заслуживают свободы.

– Поделюсь тем, что закончилось это очень скверно. Знаете, что с ними сделал Бог? Он изгнал их. Он создал место под названием «ад» для Люцифера и его падших ангелов.

– И кто я в этой сказке? – спросил Итан. – Люцифер? Полагаю, в таком случае вы – Бог?

– Очень хорошо, шериф.

Было слышно, как Пилчер улыбается, говоря по телефону.

– И если вы гадаете, куда пойти, чтобы найти место вечных мук, которое я собираюсь для вас создать, скажу: больше не ищите.

– О чем вы?

– Ад сам идет к вам.

Две секунды в ухо Итану трубили гудки.

Потом все огни замерцали и погасли.

Заплутавшие Сосны, Шестая улица, 1040

Три года и семь месяцев назад

В тот последний день, который они провели вместе, она приготовила его любимые блюда. Весь день провела на кухне – резала, помешивала, добавляла.

Простая работа, которой занимались ее руки, каким-то образом помогала ей жить от одного момента до другого.

Но требовалось усилие воли, чтобы сосредоточиться, потому что стоило утратить бдительность, как в тот же миг на нее разом наваливалось все.

Три раза она теряла самоконтроль.

Падала на колени.

Ее всхлипывания наполняли пустой дом.

Здесь было так трудно жить.

Страшно, и одиноко, и, конечно же, безнадежно.

Но потом появился он. Как сон.

Они нашли утешение друг в друге, и на некоторое время все стало лучше. Она и впрямь была счастлива в этом странном маленьком городке.

Передняя дверь открылась и закрылась.

Она положила нож на кухонную доску.

Вытерла глаза посудным полотенцем.

Повернулась к нему лицом.

Он стоял напротив нее по другую сторону стола.

– Ты плакала, – сказал он.

– Немножко.

– Иди сюда.

Она подошла к нему, обхватила его руками и заплакала, уткнувшись ему в грудь, а он пропускал ее волосы сквозь пальцы.

– Ты поговорил с ними? – спросила она.

– Да.

– И?..

– Без изменений.

– Это нечестно.

– Я знаю.

– Что, если бы ты просто сказал…

– Тут у меня нет выбора.

– А ты не можешь…

– Не проси меня. Пожалуйста.

Он понизил голос и прошептал ей на ухо:

– Ты же знаешь, я не могу об этом говорить. Знаешь, каковы будут последствия.

– Не понимать – это меня убивает.

– Посмотри на меня.

Он взял ее лицо в ладони и уставился сверху вниз в ее глаза. Никто никогда не любил ее так, как этот мужчина.

– Мы все это преодолеем.

Она кивнула.

– Надолго? – спросила она.

– Не знаю.

– Это опасно?

– Да.

– Ты вернешься?

– Конечно, вернусь. Он наверху?

– Он еще не вернулся из школы.

– Я пытался поговорить с ним об этом, но…

– Ему нелегко будет это пережить.

Он обхватил ее за талию.

– Послушай, все уже сделано, и мы ничего не можем тут предпринять, поэтому давай радоваться тому времени, которое у нас есть. Хорошо?

– Хорошо.

– Поднимемся ненадолго наверх? Мне бы хотелось получить от тебя немножко кое-чего на память.

– Я не хочу, чтобы сгорел обед.

– К чертям собачьим обед.

Она лежала в постели, в его объятьях, наблюдая в окно за темнеющим небом. Потом сказала:

– Даже представить себе не могу, каково это будет.

– Ты сильная. Сильнее, чем думаешь.

– А если ты ко мне не вернешься?

– Тогда знай вот что. То время, которое я провел с тобой в этой долине, в этом доме, было лучшим в моей жизни. Лучше, чем вся моя жизнь в прошлом мире. Я люблю тебя, Тереза. Безумно и навечно и…

Она поцеловала его и притянула его к себе, поверх себя…

В себя.

Она снова плакала.

– Просто будь здесь, рядом, – сказала она. – Я люблю тебя. Господи, я так тебя люблю, Адам, не оставляй меня, пожалуйста, не оставляй меня…

При последних бликах дневного света Тобиас открыл свой дневник в кожаной обложке и прочитал первую страницу с посвящением – наверное, уже в тысячный раз.

«Когда ты вернешься – а ты обязательно вернешься, – я трахну тебя так, солдат, будто ты только что вернулся домой с войны».

Он пролистал три четверти тетради до того места, на котором остановился.

От карандаша остался последний дюйм.

Трубка угасала.

Тобиас примял пепел и сделал последнюю затяжку, собираясь с мыслями, а река с журчанием текла мимо.

Там, где он сидел, солнце покинуло здание[45], хотя все еще касалось вершины горы по другую сторону реки, в полумиле отсюда.

Стая аберов, похоже, уходила.

Он слышал, как аберы вопят и визжат, двигаясь по долине, освобождая ему дорогу к дому.

Тобиас написал: «День 1308. Я буду краток. Моя последняя ночь в глуши и так много эмоций. Из своего лагеря я вижу горы, окружающие Заплутавшие Сосны, и, если повезет, уберусь из холодины завтра днем. Я столько всего предвкушаю… Теплую постель. Теплую еду. Я снова буду разговаривать с другим человеческим существом. Сидеть с бокалом виски и рассказывать людям обо всем, что видел.

Только у меня есть ключ к тому, что всех нас спасет. Я в буквальном смысле слова единственный человек в мире, который может спасти мир. Я несу на плечах груз знаний, но все это не столь важно.

Потому что чем ближе я к Заплутавшим Соснам, тем больше мои мысли заняты лишь тобой.

Нет ни единого дня, когда бы я о тебе не думал.

О времени, которое мы провели вместе. О том, что я чувствовал, обнимая тебя в ту последнюю ночь.

А завтра я снова тебя увижу.

Мой милый, дорогой ангел…

Чувствуешь ли ты, что я близко? Чувствуешь ли каким-то образом, нутром, что всего спустя несколько часов мы снова будем вместе?

Я люблю тебя, Тереза Бёрк.

Всегда.

Никогда не думал, что доживу до того, чтобы написать эти слова, но…

Засим подписывается

Адам Тобиас Хасслер».

Подожженная машина все еще дымилась. Светофор не горел, и уличные фонари погасли. Теперь, когда во всей долине не горела ни одна лампа, звезды светили с яркой ледяной силой.