Лариса Петровичева - Следы на воде

— Да, слушаю.

В горле моментально пересохло.

— Здравствуй, Анна. Это Кирилл Каширин.

В трубке воцарилась космическая тишина. Я ждал коротких гудков, но Анна вздохнула и сказала:

— Привет.

Ее голос был настолько теплым и добрым, что я испытал боль почти физическую.

— Как ты?

Отчего-то мне почудилось, что Анна улыбнулась.

— Живу. Пою. Сессия опять, все дела. А ты?

Я пожал плечами. Что тут, в самом деле, можно было ответить?

— Потихоньку.

В трубке снова послышался вздох.

— Я видела тебя по телевизору, когда был взрыв. Ты как?

Как? Просто шикарно. Выложил пять минут назад свою полугодовую зарплату за очень верное средство. Вот и спросите у меня, как там я.

— Отхожу потихоньку, — ответил я как можно спокойней.

— Вот и славно, — сказала Анна. Я загривком чувствовал разделяющий нас провал, видел его как туго натянутый грязно-белый шнур. — А я о тебе думала… видишь ли, в чем дело, мне надо объяснить…

— Анна, — перебил я. — Анна, послушай. Прости меня.

Показалось ли мне, или же Анна действительно охнула?

— Кирилл, ты… Конечно!

Я закрыл глаза. Мимоходом подумал о балансе своего счета.

— Я псих, Анна. Воспринимай меня как психа, а на дураков не обижаются. Тогда у меня не было права так себя вести. Ты же не виновата в том, что произошло. Прости.

Горячее ласковое солнце. Радость. Радуга.

Ампула в кармане.

— Кирилл… Мы снова друзья?

Висок опять начало колоть. Придется доставать аккуратную упаковку таблеток, глотать капсулу и капсулу и стараться не думать о том, что…

— Конечно. Как насчет кофе?

Два часа до нашей встречи я провел на прудах в парке. Крошил уткам белую булку, щурился на солнце, размышлял о том, что прогуливаю работу, и Милена сейчас в одиночку корпит над сводками аналитиков, когда ей лучше бы съездить на Адриатическое море, поправить здоровье. А потом мысли как-то сами по себе перескочили на Ирину; я вспомнил, как мы ездили в Спасское-Лутовиново по весне, как на следующий день подтвердился диагноз врачей, в который я не хотел верить, а Ирэн знала точно, даже без бумажек.

Она сгорела за двадцать семь дней. Из красивой молодой девушки превратилась в обтянутый серой кожей скелет. Химиотерапии лишили ее волос, и Ирина, обвязывая голову алой косынкой, шутила, называя себя пиратом.

Я чувствовал ее боль как свою. Двадцать семь дней огонь, испепелявший Ирину, жег и меня тоже; если ад существует, то вряд ли там смогут выдумать большую муку. А обреченности, какую я видел в глазах остальных обитателей хосписа, соседей по палате, у нее почему-то не было. Спокойствие и смирение; держа Ирэн за тонкую, почти нематериальную руку, я с суеверным страхом ощущал, что моя девушка, моя женщина уже не здесь, что каждую минуту я теряю ее навсегда и никогда не смогу догнать. А она ждала неминуемого без паники и истерик, полная странного умиротворения и внутреннего достоинства.

Если вдруг допустить, что Джибрил прав, и у каждого свой срок, то, прижав подушку к лицу Ирины, я стал орудием судьбы.

Ты все сделал правильно, сказал мир голосом Ирэн. Спасибо, и не вини себя.

— Ты всегда была ко мне снисходительна, — произнес я вслух. — Каково это: умирать?

Мне не ответили. По верхушками деревьев босыми ногами пробежал ветер. Утки перебирались на другой берег.

— Был ли я прав? — спросил я напоследок и задумчиво побрел к выходу из парка.

«Яrus» был одним из моих любимых заведений. На это уютное кафе, где собиралась в основном интеллигенция, я наткнулся совершенно случайно, когда однажды бесцельно шатался по городу, а в итоге очень полюбил за ненавязчивый сервис, лучшее в городе кофе и приятную обстановку, узнав впоследствии, что именно тут Аскольд Каменюк, тогда еще не отец Серапион, познакомился с Мариной. А самым большим плюсом было то, что здесь не подавали спиртное, и, посещая «Яrus», я не опасался запить по новой.

Анна опаздывала.

Я выбрал самый дальний столик, сел лицом к двери и заказал две чашки кофе. Ожидая официантку, вертел в пальцах ампулу, понимая, что скоро все закончится, и от этого понимания было вовсе не больно, а светло и грустно. Вот она, положительная сторона логически приятно решения: говоришь себя, что так надо и не мечешься. Просто сидишь на удобном деревянном стуле, разглядываешь фрески на потолке — рыцари, мерлины, кентавры, феи — и знаешь: через часа с небольшим по экрану побегут титры.

— Что-нибудь еще?

— Спасибо, нет, — кивнул я, отсылая официантку (очень милая девушка, наверняка студентка, подрабатывает на каникулах), и, помедлив несколько секунд, отломил ампуле верхушку. На мгновение испугался, что расплескаю, но — обошлось, и я вылил содержимое в чашку до капли. Еще и помешал для верности.

Безболезненная смерть через четыре часа после приема.

Остатки ампулы я бережно убрал в карман. Потом где-нибудь выброшу потихоньку.

Гарантированное качество. Потекаев профессионал.

В окно я увидел, как Анна выходит из маршрутки. За ушедший год она повзрослела, стала чуть выше и слегка поправилась, не потеряв при том памятного мне изящества и хрупкости. Густые кудрявые волосы стекали по ее плечам огненной волной, и, судя по всему, Анна забыла о футболках с жуткими рожами и потертых портках; легкое летнее платье с яркими цветами очень ей шло.

Преображение свершилось. Год назад это была пацанка и соплячка. Сейчас же в кафе входила девушка. Красивая девушка.

А вот улыбка ее совсем не изменилась. Та же искренность и радость, то же сияющее солнышко… Мне хотелось запомнить Анну именно такой: молодой, яркой, летящий. Мне хотелось запомнить…

— Привет.

— Привет, — я встал, усадил Анну за столик. Ее волосы пахли степью, терпким вином кочевников, солнцем; мне хотелось запомнить.

— Как дела?

— Идут, — ответил я. — Давим ересь.

Анна понимающе улыбнулась.

— Ко мне позавчера пристали двое свидетелей Иеговы. Ты делаешь нужное дело.

Да, подошли ребята поболтать с Богом о Боге… Интересно, если Анна способна видеть суть вещей, помешает ли она мне или нет?

— Стараюсь. Как твоя учеба?

Анна неопределенно пожала плечами.

— Сегодня с утра сдала историю религий. В пятницу русская литература, и каникулы.

— Как на новом месте живется?

Анна улыбнулась снова.

— Классно. Мы с Марусей месяц назад переехали, до института пять минут пешком. И очень уютно.

Я взял чашку. Сделал глоток.

— А музыка?

— Чудесно! — просияла Анна. — Я диск записываю, возможно, поеду в Питер на фестиваль классической музыки. Слушай, ну что я все о себе, — ее глаза блеснули. — А ты?