Надя Яр - Тень от башни

Вертолёта не было слышно. Испания, край сиесты… Герман снова завёл мотор — и услышал с другого конца бухты эхо.

— Видишь, уходит, — сказала Надя. — Тосса его прогнала. Герман, мне холодно.

Он снял рубашку и сорочку, присел и стал обтирать сорочкой девушку, слушая, как чужой мотор уходит всё дальше, в открытое море. Потом помог Наде сесть и набросил рубашку ей на плечи.

— Ты его видишь? — Он крепко сжал ей руки и посмотрел в глаза, здоровенные зрачки, чёрные. — Он в лодке? Или пустил её в море и ждёт нас на берегу? — Сам бы он так и сделал.

— Он убегает, не беспокойся. Хозяйка выгнала его вон.

Глядя, как неторопливо, будто сонно Надя возится с рубашкой, Герман уверился: Враг уже не вернётся. Отель, действительно, лучший сейчас вариант. Поколебавшись, он дал отбой вертолёту. Интересно, там на площадке кто-нибудь есть?.. Он подождал, пока другой мотор окончательно стихнет вдали, и повёл лодку к берегу.

Они прошли по мосту, мимо кинотеатра на площадь и увидели полицейскую машину с мигалками. Герман спрятал пистолет в кобуру, обнял Надю за плечо и повёл к машине. Он хотел ей кое-что показать. Сиреневый свет метался по асфальту перед пивной, где двое полицейских стояли над чем-то тёмным, большим. В дверях стоял пожилой мрачный хозяин пивной, по лицу у него тёк свет. Через несколько шагов стало видно, над чем сгрудились эти люди — в луже собственной крови у входа лежала зарубленная собака. Герман сразу узнал её: это был пожилой пёс, помесь овчарки, который обычно дремал в дверях или под столом в пивной, положив седую голову на жёлтые лапы. Собаку убил сильный хирургический удар: голова развалилась надвое, являя взору влажный красный срез черепной коробки, мозга, пасти, горло и разрубленный язык — тайную внутренность тела, которую Бог для взгляда не предназначил.

Надя застыла и ахнула. Полицейские обернулись. Один из них что-то сказал по-испански; его глаза метались между кобурой и лицом Германа.

— Sorry, no hablo espanol[25], - сказал Герман и продемонстрировал удостоверение ФСБ. Испанец приблизился, рассмотрел документ и произнёс какую-то фразу более уважительным тоном.

— Do you speak English? — ответил Герман. — Sprechen Sie Deutsch?[26] Вы говорите по-русски?

Полицейский покачал головой, посмотрел на Надю и жестом пригласил их к машине. Его напарник всё ещё беседовал с хозяином пивной. В машине нашлись полотенца, которыми Герман укутал Надю, и термос с горячим кофе. Герман налил ей полкружки и сам отхлебнул из горлышка. Кофе был сладкий, крепкий, густой.

— Бедная собака, — горестно сказала Надя. — Она была уже старая. Бедный пёс.

И заплакала.

— Говоришь, этот тип ушёл? — сказал Герман.

Надя кивнула, сжимая горячую кружку бледными пальцами. Слезинки текли по щекам к подбородку, застывали там и падали в кофе.

— Жаль, — сказал Герман. — Жаль, что ушёл. — Можно было закончить всё это.

Надя шмыгнула носом, вытерла слёзы полотенцем и сказала, обращаясь к полицейским:

— Era Sasha. El es un terrorista. Sabe usted de el? Sasha Plater. El es un terrorista internacional.[27]

Полицейские повернулись и вытаращились на девушку.

— Sasha Plater?!

— Si[28], - подтвердил Герман и помахал ФСБ-шной маркой. Он мог бы представить им Надю, московскую ведьму, но до них, кажется, дошло и так.

— Sasha es en el mar, — сказала Надя. — Busquele en el mar[29]. — И добавила, помолчав: — El es poseido por el diablo[30].

Полицейский вынул рацию и быстро затарахтел в неё. Из пивной вышел хозяин с пластиковым мешком в руках и хотел накрыть им собаку. Второй полицейский остановил его, и они заспорили. Убитый пёс покоился на асфальте, раскинув лапы. Кошмарное уродство, нанесённое ему убийцей, поневоле притягивало взгляд.

— Надя, — сказал Герман, — посмотри на эту собаку.

Она вздрогнула, повиновалась и измученно уставилась на Германа.

— Пёс попытался защитить свой дом и не сумел. Если бы я не смог защитить тебя и ты бы погибла, мне оставалось бы только пустить себе в голову пулю. Вот так.

Он подставил два пальца себе под челюсть, глядя ей прямо в глаза. Надя с силой вздохнула, моргнула и снова уставилась в кофе. Или на что-то незримое, мимо кружки. Что это — упрямство, стыд, чувство вины?.. Поняла ли она, что сделала, представив себе его мёртвым? На это Герман мог лишь уповать.

Откуда-то донеслось ещё несколько полицейских сирен. Герман надеялся, что хоть кто-то из едущих говорит на известном ему языке. Предстояла ночь объяснений.

Часа полтора Саша просто гнал лодку на юг, подальше от берегов, скал и башен. Когда давление от удара твари ослабло, он глянул на бензометр и выругался опять. Потом отключил мотор и лёг в дрейф, а сам откинулся на скамью. Спина заныла, и только тут Саша понял, что во время погони за ведьмой почти не чувствовал боли. Он горько улыбнулся и положил голову на борт. Море было спокойно, гладко, играло лунными бликами до самого горизонта. Боль нарастала, она не дала насладиться зрелищем. Саша перевернулся на спину, взялся руками за борта и повис дугой через скамью, глядя в небо. Сначала звёзд было мало, самые яркие, потом глаза привыкли, и звёзды высыпались обильно, как бриллианты на чёрный бархат. Темно-синий. С восточного края уже начинало сереть. Сил разышлять у Саши не было, он мог только держать перед собой расклад: они показали мне, где граница. Моих умений, усилий, возможных действий — всего. Вот тебе колесо, крутись, крыска. И чтоб ни на шаг. Было бы хорошо им что-нибудь подорвать, как шахид — набрать грузовик взрывчатки — но ведьма увидит. Она прозревает такие планы. Он мог попросить товарищей всё подготовить и выбрать цель, но это угробит их, а ему не поможет: ячейка в Барселоне всё тоже спланировала сама.

Одной из звёзд не сиделось на месте. Она ползла, золотая мушка, на север — ночной африканский рейс. Насчёт самолётов у Саши давно уже народилась идея: угнать и использовать как таран. Снести к бене-матери Кремль. Достойный был бы венец… Эдди бы этого не одобрил, он хотел, чтобы Саша делал иначе — затаился, вписался в рамки игры, часа своего ждал. По-змеиному мудро. Но, может, и оценил бы. Кто знает, чего хотел Эдди. Он этого, может, не знал и сам. До самолёта же всё равно не дорваться — досмотр с имплантатами не пройдёшь. Разве вот притвориться техником или рабочим — …

К югу от лодки маячил белый корабль. Как привидение среди ночи. Саша сел, скрипнув зубами от боли, и присмотрелся. Яхта. Огни не горят — нет, вон на носу. Один. Судно, кажется, дрейфовало, и Сашину лодку сносило наперерез. Саша ждал, не проявит ли яхта признаков жизни. Всё было тихо. Он вспомнил про топливо и решил сменить транспорт. Завёл мотор и подошёл вплотную. Ни звука. Ветер и то не гудел. Гул лодочного мотора не мог не быть слышен, но никто не глянул в иллюминатор, не появился у борта. Саша выбрался на нос лодки, попробовал ногой ветровое стекло — выдержит или нет? Упади он здесь в воду — и всё, конец. Лодка надёжно пружинила под ногами. Саша немного раскачал её, прыгнул на яхту и ухватился за борт.

На палубе под навесом стояла пляжная раскладушка. На ней кто-то лежал, укрытый белым покрывалом. Саша припал спиной к борту, выхватив меч. Лезвие подчинялось, как будто его и не предало. Спящий не двигался. На палубе больше не было ни души. Саша подошёл к раскладушке. Женщина, коротко стриженая, в бикини. Она спала, раскинув руки в стороны, спала, видимо, очень крепко. На палубе под рукой валялась смятая книга корешком вверх, на столике у изголовья стоял стакан. Саша понюхал его, отхлебнул. Минералка. Он прислушался. Дышит поверхностно, редко. Саша склонился и оттянул ей веко. Она и от этого не проснулась, и он увидел расширенный мутный зрачок. Наркота.

Рубка была пуста, и Саша спустился по трапу вниз, не выпуская из руки меч. Навстречу в нос ударил спирт, а в уши — храп. Свет в коридоре был приглушён, как делается в ранних сумерках. В каюте вповалку спали трое мужчин — один и двое соответственно на койку. Саша цокнул языком. Он понятия не имел о правилах движения судов на море, но даже ослу было ясно, что вахтенный нужен всегда, чтобы слепую посудину ночью не потопил какой-нибудь танкер.

Саша остановился, прислонившись к косяку каюты, и решил подумать, что делать дальше, но думать не смог, потому что адски устал. Он просто принял более-менее безболезненную позу и впал в ступор. Провёл он так секунду или полчаса, Саша сказать не мог, но решение принялось. Он внезапно пришёл в себя, сжал оружие — оно чуть не выпало из расслабившейся ладони — и перенёс своё громоздкое тело в каюту, сбив ногой пару пустых бутылок. Бутылки покатились к борту. Саша поднял меч и, взрезая по ходу стены, с размаху зарубил пьяниц. Отёр с лица тёплые красные брызги — в вашем спирте крови не обнаружено — отряхнул меч, спрятал. Повернулся, вывалился обратно на палубу, подошёл к спящей женщине, подхватил её, как была, с покрывалом, на руки и понёс к борту. Наркоманка спала, как сурок. Она была молода, лицо чистое, а короткие волосы светлые, как у Эдди. На мгновение Саша заколебался, но у неё было слишком мягкое тело, округлые формы. Сашу всего передёрнуло от одной мысли о её крупных красных сосках, волосатой дыре между ног, её тупой безмозглой жизни и еретических глупостях, которые переполняли головы всех бикинистых женщин и которые ему пришлось бы слушать, реши он оставить её в живых. Ну, можно и отрезать ей язык… нет. Нет и нет. К чёрту эти грехи. Саша выбросил спящее тело за борт. Оно плюхнулось в воду без крика и сразу пошло ко дну, как желанная жертва морю. Саша зажмурился, а потом опять глянул вниз, на бегущие водяные круги. Море утратило лунные блёстки и потемнело. Белое покрывало плыло по едва заметным волнам.