Роберт Сильверберг - На дальних мирах (сборник)

Мы все потакаем капризам Никомастира, но не до бесконечности. Я молча кивнул.

В грязно-коричневых небесах Сидри Акрака плавают сумрачные, зеленые, сальные на вид тучи. Солнечный свет жидковат и сероват, тоже с прозеленью. Воздух липкий, сладковатый, попахивающий перезрелыми фруктами, влажность такая, что не поймешь, то ли сеется мелкий дождь, то ли нет.

Объявились мы в границах какого-то города, судя по всему. На другой планете такое место считалось бы парком, но здесь это был плоский, почти квадратный, поросший травой пустырь метров двухсот в поперечнике. Слева тянулась кривоватая улица из двухэтажных почерневших домов, справа стояла густая роща асимметричных, неуклюжих деревьев; спереди и сзади — опять-таки некрашеные здания без всякого порядка и неряшливый кустарник.

— Смотрите!

Мэйфлай указывала пальцем на образчик местной фауны, выскочивший из леса, первый на нашем пути.

Круглое мохнатое тело, две несуразно длинные тошие ноги, покрытые желтой чешуей, голова из ночного кошмара: выпученные горящие глаза, как блюдца, отвисшие красные наросты вроде петушиной бороды, торчащие черные клыки — и все этой скачет в нашу сторону, очень быстро. При этом еще воет, гнусно и свирепо.

У нас, конечно, есть оружие, но применять его не пришлось. Мгновение спустя стало ясно, что тварь просто убегает от другой, еще более гнусной и отвратительной. Эта последняя стлалась низко по земле на многочисленных коротеньких ножках; круглую голову украшали мелко ветвящиеся рога с извивающимися щупальцами на отростках. Редкая щетина на длинном теле стояла дыбом, а щупальца... щупальца, несомненно, оканчивались ядовитыми жалами.

Друг за другом твари пересекли пустырь и исчезли в кустах, откуда тут же послышались визг, ядовитое шипение и треск сучьев. На нас они внимания, похоже, не обратили.

Никомастир безмятежно улыбался. Несомненно, эпизод пришелся ему по вкусу. Мэйфлай тоже, по-видимому, была в восторге, и даже Велимиль хлопала в ладоши. Велимиль, такая близкая мне и родная. Велимиль, чьи вкусы по части удовольствий почти нормальны. Похоже, мне одному «цивилизованный» мир, где такие чудовища бегают, где захотят, не понравился.

Впрочем, так оно всегда и выходит. Моя доля — следовать немного в стороне за этой троицей, странствующей по Вселенной. Доля, которую не отвергнешь и от которой не откажешься.

С Мэйфлай мы были любовниками — две жизни тому назад. Еще до матрицы. Теперь, разумеется, плотские отношения немыслимы, но я и сейчас дорожу воспоминаниями. По-прежнему чувствую твердую, маленькую грудь в своих ладонях, по-прежнему охватывают меня длинные стройные ноги. Хотя между нами больше нет секса, остальное никуда не ушло, напротив — душевно мы ближе, чем когда-либо. Мы остаемся неразделимой парой, несмотря на мои серьезные и глубокие отношения с Велимиль. Несмотря на искрометный роман Мэйфлай с Никомастиром. Но превыше и крепче всего остается единая цепь: та, что делает нас особым миром, где каждый — гражданин вселенной на четверых. Куда один, туда и все. Даже на Сидри Акрак.

Вскоре появились двое таможенников, чтобы произвести досмотр. Сидри Акрак — мир Империума, и система слежения иммиграционной службы сработала автоматически, когда мы прибыли на планету.

Из фыркающего тупоносого экипажа выбрались двое в мешковатых коричневых мундирах — мужчина и женщина. На вопросы за всех отвечал Никомастир: его неотразимое обаяние действовало даже на аборигенов Сидри Акрака.

Один за другим следовали не слишком вежливые допросы на империале; время от времени таможенники обменивались несколькими словами на родном языке, звучавшем как радиопомехи. Женщина была смуглая, плосколицая и коренастая, мужчина еще того непривлекательнее; туристов, судя по манерам, они рассматривали как нежелательных пришельцев.

Вопросы все не кончались: как долго вы намерены пробыть на Сидри Акраке? Можете ли доказать сдою финансовую состоятельность? Не намерены ли заниматься политической деятельностью?..

Никомастир отвечал гладко и убедительно; помаленьку накрапывал дождь — розоватый, маслянистый, липнущий к одежде, как машинное масло. Мимо промчалось чудовище вроде холма на коротких ножках, с многочисленными горбами и выпученными лиловыми глазами. Людьми оно не интересовалось; когда земля перестала дрожать под ногами, донесся густой запах тления.

Через некоторое время я перестал прислушиваться к вопросам, и конец подошел незаметно: нам посветили чем-то в глаза, сравнивая рисунок сетчатки с данными паспортов, и Никомастир объявил, что нам выдали визы на шесть месяцев, а гостиница в трех кварталах отсюда.

Гостиница оказалась мрачной трущобой, а хозяин держался не любезнее таможенников, но позволил-таки нам снять весь верхний этаж. Окна наших с Велимиль комнат смотрели на садик, находившийся на задах, вернее — на пустырь, заросший кустарником, где, хрюкая и ворочаясь, лениво пасся какой-то лохматый монстр. Подняв голову, зверь недоброжелательно посмотрел на меня, будто предупреждая, что чужакам следует держаться подальше от его угодий. Я помахал рукой, давая понять, что у меня и в мыслях не было; отвернувшись от окна, принялся разбирать багаж. Пока я возился, со стены смотрели на меня выпученными глазами какие-то слизняки с прозрачными, как стекло, раковинами. Твари медленно ползли колонной по диагонали, от верхнего угла к нижнему. Мне даже показалось, с хихиканьем.

Никомастир и Мэйфлай, однако, были счастливы, да и Велимиль не жаловалась; я остался в меньшинстве. Велимиль громко объявила, что собирается изобразить Никомастира на фоне пышной растительности гостиничного садика.

Велимиль пишет, только будучи в приподнятом настроении. Стало быть... Они сбежали вниз по лестнице, держась за руки, как счастливые детишки. Сверху я смотрел, как Велимиль, установив мольберт, занимается грунтовкой психосенситивного холста. На мохнатую зверюгу, что пасется совсем рядом, они внимания не обращают, будто аборигены. Приняли местные условия, и как быстро...

— Тебе здесь так скверно, милый? — Мэйфлай погладила меня по щеке кончиками пальцев.

— Привыкну,— улыбнулся я стоически.— Наверняка найдем что-нибудь интересное. Никомастир нас сюда привел не просто так...

— Но сам ты в это не веришь?

— Сказать по правде — не верю.

С одной оговоркой. Я часто говорю себе, что жизнь не должна быть вечным праздником. Несмотря на то, что наша жизнь именно такова. Потеряв осторожность, легко самого себя потерять в кошмаре совершенства.

Настала эпоха, когда возможно все. Мы живем, как боги. Чтобы удовлетворить любую прихоть, довольно протянуть руку. Красота и молодость достаются даром, стоит попросить. Ни дряблой кожи, ни животиков, ни седых волос, ни слабеющего зрения, ни теряющих эластичность артерий — никаких ужасов, преследовавших наших далеких предков. Вместо того — великолепие всей Галактики, доступное в любой момент. Достаточно ввести координаты. Во вселенной никто и никогда не жил так легко, как сегодня живет род человеческий.

Меня как раз эта легкость и пугает. Боюсь, что когда-нибудь настанет час расплаты. Мысль эта не дает мне покоя.

Мэйфлай, знающая меня едва ли не лучше меня самого, пробует утешить:

— Милый, посмотри на это так: даже уродство может преподать важный урок. Путешествуя, мы ведь хотим приобрести ценный опыт. Тогда нам нельзя ограничиваться прекрасными мирами. Сидри Акрак — ужасное место, но что, если именно здесь нам откроется какая-то истина?

Мэйфлай права. Конечно. Знает ли она, что произносит вслух мои мысли, или просто хочет поднять настроение? Я действительно ищу смысла в наших странствиях — или, по крайней мере, пытаюсь себя убедить, что ищу. Кажется, именно это отличает меня от остальных: Никомастир, Мэйфлай и Велимиль принимают жизнь такой как есть.

Вот они возвращаются из «сада» — Никомастир и Велимиль. Велимиль откладывает свернутый в трубку холст, не показывая мне. Она чем-то недовольна, и даже легкомысленный Никомастир мрачен.

Неприятности. Расспрашивать, однако, себе дороже.

Ужинаем мы в гостинице. Хозяин грубо стучит тарелками, почти с вызовом. Содержимое тарелок неаппетитно: зеленоватая кашица, тушеное мясо, расползающееся на волокна, разваренные овощи. Мясо по вкусу напоминает шнурки от ботинок, овощи отдают болотом. Я пытаюсь убедить себя, что мы вернулись на Ириарте, где кулинария — высокое искусство, а каждая трапеза — симфония. Или на Набомбу Зом, в роскошный отель на берегу алого моря. Моря, которое, встречая голубой рассвет, подает божественный голос, подобный удару в гонг.

Только обмануть себя не получается: мы на Сидри Акраке. Велимиль ровно дышит рядом, а я до утра не могу заснуть. За окнами визжат, воют и трубят ночные твари. Сквозь тонкие стены слышно, как возятся, стонут и смеются Мэйфлай и Никомастир.