Кир Булычев - Похищение чародея (сборник)

– Травиата? — В моем голосе, видно, прозвучало столько всего, что Костик тревожно спросил:

– Ты чего, Ваня?

– Надеюсь, тебе есть о чем подумать, Ваня, — сказал Григорий Сергеевич.

Он протянул длинную руку, схватил за плечо своего помощника и повлек к ординаторской.

– Вы хотите сказать?… — спросил я.

– Именно это я и хотел сказать.

– Но этого быть не может!

– Поверь мне — это решение ученого совета. И я не в силах его изменить. Завтра операция.

– Мне надо вам все объяснить!

– Ой, только не это, — раздраженно бросил доктор. — Мне все это ужасно надоело.

– Ему надоело! — Блох поднял палец к потолку. — На-до-е-ло!

Григорий Сергеевич потащил Блоха по коридору и, когда спиной почувствовал, что я все-таки иду следом, крикнул, не оборачиваясь:

– Я тебе не помогу! Уйди! Я с тобой вообще разговаривать больше не желаю!

Доктора исчезли за дверью, а Костик удержал меня за локоть.

– В самом деле, пустой номер. А что, твою красотку принесут на алтарь Отечества?

– А она, дура, думает, что ее готовят к счастливому браку.

– Браки заключаются на небесах, — заметил Костик.

У нас у всех вместо чувства юмора получилось чувство иронии.

– Там совокупятся ваши физиологически неполноценные души, — закончил он сентенцию.

– Души не бывают неполноценными, — возразил я.

– Что будешь делать? — спросил Костик.

– Думаю.

– Думай скорей. Ужин близится.

– Она решила, что мы с ней должны пожениться, — признался я. — И ей Мария Тихоновна разрешила. Значит, их главврач уже знала, что Дашку выбрали. Назначили на операцию.

– Сердце?

– Сердце.

– Сволочи!

Клон на глазах терял лояльность к власти. Это было плохо для власти, но куда хуже для клона.

– Мы становимся людьми, — сказал я. Костик кивнул.

– Я пойду к Марии Тихоновне, — заявил я.

– И ничего не добьешься.

– Я скажу ей, что если они не остановятся, то я уйду в город, у нас ведь даже паспорта есть.

– В охране, у полковника, а он скажет, что тебя не существует.

– Но вы-то меня поддержите?

– А не проще им будет нас усыпить — и в мусоросборник?

– Через пять минут здесь будет полно охранников.

– Я побегу к своим, — сказал Костик. — Мы постараемся закрыться. И будем думать. Тем более что многих придется убеждать. Ведь у нас один добрый всемогущий бог — Григорий Сергеевич.

– Я еще вчера был его рабом… И погубил Лешеньку.

– Лешеньку погубил его язык. Беги, пока не поздно. Только не к врачихе. Лучше постарайся проникнуть к ним в клон и рассказать девочкам, какая на самом деле их ожидает семейная жизнь.

Он толкнул меня в сторону хирургии.

И убежал к спальням.

Так началась война клона и людей. Хотя разве это война…

Он еще не успел скрыться с глаз, как я уже сообразил, куда пойду.

Туда, где меня не будут искать. Никто не подумает, что я смогу туда направиться.

Я быстро прошел по коридору между операционными. Там уже было людно, но никаких сигналов еще не поступало. Наверное, охране было приказано изъять меня без шума.

Они опасались лишних свидетелей. Возможно, в бригаде хирургов были люди, которые не подозревали, что чужие органы попадают в наш Институт не случайно, а выращиваются вместе с людьми.

Ах, как много было болтовни по поводу появления на свет овечки Долли! Клонирование опасно! Клонирование ужасно! Не ходите, дети, в Африку гулять! Так будут создавать солдат!

Пока что солдат создавать нерационально, потому что ценность нынешнего солдата определяется не его мышцами, а знаниями, которые передать клону сразу не удается. Может, когда-нибудь научатся, и тогда сперма полковника «N» станет продаваться на международных рынках по цене бриллиантов. А пока оказалось, что деньги под клонирование можно получить, если клон тоже будет платить за право существовать.

Я дошел до боксов.

Прошел мимо палаты с маршалом, который оказался другим. Возможно, старшим лейтенантом запаса, не более того. А вот в одном из дальнейших боксов должна лежать, и ее готовят к операции, сама певица Травиата, кумир толпы.

Я отыскал ее бокс.

По оживлению вокруг нее, по суете, закрывающей мне путь внутрь.

Напротив и чуть наискосок была кладовка.

Такие кладовки появляются в нужном месте и в нужный момент, чтобы герой авантюрного романа мог в них спрятаться и дождаться того момента, когда коридор опустеет.

Так случилось и со мной. В конце концов я и есть герой авантюрного романа.

Напротив палаты, в которой поместили Травиату, и чуть наискосок был стенной шкаф, где хранились щетки, швабры, пылесос, банки с краской от какого-то из последних ремонтов и еще масса ненужных вещей, которые не давали возможности уютно устроиться, но по крайней мере помогли мне укрыться от преследования. Охрана отчаянно искала меня по закоулкам нашего отделения, перевернула все у женщин, в бассейне — где только они не рылись! Даже в кабинетах врачей, но вот хирургическое отделение, особенно тот отсек, который был выделен для завтрашней операции, казался им бесперспективным.

Я даже соснул немного. Потому что суета в коридоре никак не утихала.

Движение времени было для меня условным.

Я вылавливал какие-то мгновения, но точно о его течении не знал. Например, уже глубоко вечером в коридоре остановились две сестры, одна из них уходила домой и стала говорить товарке, что спешит, потому что боится опоздать на метро. Метро, я слышал, закрывают за полночь. Я пытался считать, вспоминал стихи, дремал…

Наконец я убедил себя, что пора идти.

Позже Институт уже начнет просыпаться.

Тело мое, хоть и затекло, умоляло меня еще повременить, ему так не хотелось решений и поступков.

Я вылез.

Постоял, готовый в любой момент нырнуть обратно в чуланчик.

Никого. Даже в концах коридора никого.

Я медленно открыл дверь в палату.

На обыкновенной койке лежала обыкновенная девушка.

Она была совсем не похожа на ту Травиату, которую я видел по телевизору и в журналах.

А похожа она была на Дашу.

Волосы прямые, русые. А почему она блондинка на сцене? Лицо бледное, скорее миловидное, но не более того.

Она была подключена к капельнице, за кроватью стояли мониторы — видно, они хотели перед операцией знать все, что происходит у нее внутри.

Я подошел к кровати.

Кровать была высокая. Куда выше той койки, на которой мы чуть было не поженились с Дашей.

Когда я подошел к ней. Травиата открыла глаза.

– Я не сплю, — сказала она. — Извините. Я знаю, что нужно спать, но ничего не получается.

– Это хорошо, — сказал я. — А как тебя вообще зовут?

– Вообще? Полина.

– А в самом деле?

– И в самом деле… Лариса, а что, не нравится?

– Нормально.

Она устало прикрыла глаза.

Я смотрел на нее и думал: ну ничего в ней особенного, тем более того, что показывают по телевизору. Даже имени у нее своего нет.

– Дышать трудно, — сказала она, приподняла слабую руку, показала на монитор. — Видишь, как прыгает?

– Вижу.

– Мне должны операцию сделать, — сказала она. — А сейчас состояние стабильное.

– А что у тебя?

– У меня врожденный порок, а недавно в нем что-то случилось, и у меня уже клиническая смерть была, честное слово!

Она же совсем еще молодая!

– Мне сердце будут пересаживать, — сказала Травиата. — Интересно, я завтра могу проснуться, а могу и не проснуться. А ты тоже здесь лежишь?

– Нет, — сказал я. — Я здесь работаю.

– А ты садись, — предложила Травиата. — Посиди со мной. Я сестру отпустила поспать. Представляешь, она призналась, что на свадьбе гуляла у подруги и совсем не спала. А сказать никому нельзя — выгонят. Смешно?

У Травиаты был южный говор, она даже ударения ставила неправильно.

– Ты с юга?

– Не, — сказала она, — с Краснодара. А ты?

– Я здешний.

– А я Москву не люблю, — призналась Травиата.

Я понял, что мне хочется говорить с ней и, может, даже подружиться. Хорошая девочка, нормальная. Но у меня совсем мало времени.

– У меня здесь квартира есть и коттедж в Барвихе. Я маму сюда хотела привезти, а она не поехала. У нее там хозяйство. Я ей говорю: на фига тебе хозяйство? А она мне говорит: ты лучше мне материально помогай, а я буду в банк деньги дожить. А то пропадет твой голосок, на что жить будем? Смешно?

Я пожал плечами.

– Ты замужем? — спросил я.

– А ты разве не читал в журналах? Ну, ты смешной. Я же разошлась. Он миллионер, такие букеты мне приносил! Но я в кино решила устроиться, а он стал к режиссеру ревновать, дурачок какой-то, у нас ведь за все платить надо.