Лякмунт - Основание

Оказалось, что весь мир состоит из нитей Дхармы. Небо с облаками, солоноватый тибетский чай, который мы пьем, мы сами, пьющие этот чай, и всё остальное без исключения — это переплетение таких нитей. Всё, кроме нитей Дхармы, иллюзорно. Иллюзорны вожделения и страдания человека, иллюзорна сама человеческая личность, иллюзорны даже пространство и время. Если посмотреть поглубже, то и сама Дхарма есть кажущееся и иллюзорное, причем кажется она самой себе.

— Понятно? — поинтересовался УЗГ.

Траутман никогда не лжет без особой необходимости. Но выглядеть полным тупицей мне не хотелось, поэтому я постарался ответить обтекаемо:

— Ну, так… В общих чертах. Не до конца, пожалуй.

Уж не знаю, каким гениям он преподавал до меня, если кто-то из них усвоил хоть что-нибудь. Может быть, этого никто не понимает, включая самого УЗГ? Просто достаточно эти высокие слова запомнить и повторять другим. Не слишком обременительный способ завоевать всеобщее уважение.

Похоже, УЗГ не увидел следов понимания на моем лице, поэтому предложил упрощенную схему устройства мира. В этой схеме он заменил нити Дхармы цветными кристаллами. Где-то, не будем уточнять, где именно, имеется громадная гора этих кристаллов. А тот мир, что мы наблюдаем, это огромный проекционный экран. Кристаллы посылают цветные лучи на этот экран, и на экране появляется изображение, скажем, облака.

— Скажи мне, такое облако иллюзорно? — задал вопрос УЗГ.

— Это как посмотреть, — осторожно ответил я.

— Совершенно верно, отличный ответ! — обрадовался УЗГ. — Такое облако существует только когда на него смотришь ты или кто-то еще, знающий, что такое облако. А когда на него никто не смотрит, это просто набор цветных точек на экране. Допустим, на экране изображены два облака, — продолжил он, — и в какой-то момент одно из облаков исчезает. Скажи, что в этом случае увидит второе облако?

— А как одно облако может видеть или не видеть другое? — удивился я, — они же ведь всего лишь проекции.

Лицо учителя выразило бесконечное терпение, и он продолжил объяснение:

— Это не обычные оптические проекции, эти проекции могут ощущать другие проекции и взаимодействовать с ними. Взаимодействие между проекциями происходит по правилам, которые мы воспринимаем, как законы природы. А если одно облако исчезнет не по причине такого взаимодействия, второе облако воспримет это, как чудо. Точно так же, если лучи кристаллов вдруг образуют какой-то новый образ, это будет чудом для всех проекций, которые это наблюдают. Добавлю, что один кристалл может посылать на наш экран не один луч, а множество. А возможно, его лучи не пересекаются с нашим экраном.

Я ощутил, что окончательно запутался. Проекции, которые видят друг друга и могут взаимодействовать, я себе никак не мог вообразить. Но сдаваться было рано, и я спросил:

— А мы с вами тоже являемся проекциями?

Кажется, я попал в точку. УЗГ утвердительно кивнул и подтвердил:

— Да, именно так. Причем, хотя проекции могут взаимодействовать друг с другом, кристаллов они не видят. Я бы сказал, что учение Будды помогает увидеть кристаллы.

— А кристаллы сами светятся или они отражают и преломляют какой-то внешний свет?

— Они преломляют мировой свет, причем свет — это единственное, что существует в этом мире. Свет это и есть кристаллы.

Час от часу не легче, с грустью подумал я. Неужели он сам понимает, что рассказывает?

Я решил повернуть беседу в более понятную мне сторону технических подробностей:

— А экран, он плоский или трёхмерный?

— Экран — это весь ощущаемый нами мир. Наш экран не единственный, существуют и другие. В то же время, можно сказать, что ни одного экрана не существует, их роль выполняет чувственный мир.

Не могу сказать, что последнее высказывание УЗГ прибавило мне понимания. Но и не убавило — куда там убавлять. И я снова постарался перевести беседу в более понятную плоскость:

— Вы говорили, что бывают чудеса, не обусловленные взаимодействием проекций. А пример не могли бы привести?

— Зарождение жизни — пример таких чудес. Но человек эти чудеса наблюдает каждый день и ему кажется, что это естественный ход вещей. Мужчина любит женщину, и она становится матерью. Нам кажется, что мы понимаем причину появления новой жизни так же, как понимаем, почему нагретый лед плавится. На самом деле зачатие — только видимая причина, и чудо зарождения новой жизни всего лишь следует за зачатием, не являясь его прямым следствием. Нужно заметить, что зачатие представляет собой особый вид чуда — количество кристаллов, направляющих лучи на наш экран не меняется. Вместо этого часть кристаллов, проекции которых принимали участие в зарождении новой жизни, начинают посылать новые лучи.

— Значит ли это, что дети являются проекциями кристаллов, каждый из которых участвует в проекции одного из родителей?

УЗГ, как мне показалось, немного поморщился и произнес:

— Я начинаю понимать, что метафора с кристаллами несколько грубовата. Однако можно сказать, что в её рамках всё именно так и происходит.

Из предыдущих объяснений я не слишком много понял, но решил, пользуясь средствами логики, обобщить слова УЗГ:

— То есть чудо — это то, что получается в результате взаимодействия проекций, но в принципе не может быть до конца объяснено таким взаимодействием?

— Да, это так, — печально согласился УЗГ. — Но, мне кажется, что моя метафора уже себя исчерпала, а мне так и не удалось ощутимо приблизить тебя к пониманию устройства мира.

— Нет, ну почему же? — вежливо сказал я.

УЗГ поручил меня заботам парня в красной монашеской мантии, лет тридцати. Молодого монаха звали Ваджра, и мы с ним быстро сделались приятелями. Ваджра не настаивал на обсуждении проблем Дхармы, зато с удовольствием отвечал на вопросы, которые меня действительно интересовали. Выяснилось, что его одежда, которую я мысленно называл мантией, носит название пали. Цвет пали зависит от степени ограничений, которые монах на себя накладывает. У тех, что красная, ограничения помягче. Запрет, который он мне привел в качестве примера, не показался мне слишком суровыми: не спать на мягком и не сидеть на высоком. С этим вполне можно смириться. В то же время в части женщин у них всё совсем строго. К женщине монах не должен прикасаться вне зависимости от цвета мантии, пардон, пали. Я не стал уточнять, что такое «прикасаться», убоявшись ввести Ваджру во искушение. В пище, по большей части, монахи себя не ограничивают, лопают, например, за милую душу священных для индуистов коров. Правда, известны великие учителя, не принимающие пищу годами. Я решил заострить внимание на последней фразе и поинтересовался, не собираемся ли мы последовать их примеру. Ваджра оказался парнем понятливым, посмотрел на наручные часы, которые странно сочетались с пали, и объявил, что через час мы сможем поужинать. Я продолжил тему питания и поинтересовался, что нас ожидает на ужин. Ваджра ответил, что будет рисовый суп и бобы с рисом, оставшиеся от обеда. Я спросил, нравится ли ему такая пища, и он ответил, что вполне. Еду, как оказалось, монахи готовят по очереди, правда, для молодых послушников эта очередь выпадает почаще. Ваджра посетовал, что население монастыря маленькое, и готовкой пищи приходится заниматься часто.

Я спросил про УЗГ — почему его так называют. Ваджра рассказал, что много лет назад Учитель жил в монастыре на территории Китая. Несмотря на то, что монастырь располагался в высокогорье, та гора, на которой он стоял, в отличие от окрестных гор, на несколько месяцев в году покрывалась растительностью, точнее говоря, довольно чахлой травкой. Оттуда и пришло имя — Учитель Зеленой горы.

Мы продолжали прогулку в окрестностях монастыря, пока не зазвонил колокол, приглашающий на ужин. Трапеза прошла в полном молчании, а по ее завершению все хором прочитали молитву. Молитва у буддистов называется сутра. Названия этой сутры мне запомнить не удалось.

Роберт Карлович, пожалуй, на этом я свое послание закончу. Впредь буду писать гораздо чаще, возможно, каждый день. Завтра около трёх у меня рейс в Нью-Йорк, надеюсь, еще напишу что-нибудь в самолете.

Ваш А. Траутман

Я трижды перечитал свой отчет. Первый раз полностью, а два раза — только места, относящиеся к изложению учения УЗГ. Жизнерадостный оптимистичный обормот, автор письма, вызвал у меня некоторую зависть. При этом ни понимания, ни сопереживания картина мира, состоящего из кристаллов и их проекций, по-прежнему не вызывала. Но кристаллы определенно были те самые, из сна. Я был уверен, что УЗГ со своими кристаллами и Ирина в моем сне говорили об одном и том же. Потом я подумал, что Учитель, рассуждая о чудесах, явно имел в виду секвенции и удивился, как об одних и тех же вещах можно говорить так по-разному. Я перечитал свое убогое изложение учения еще раз, и тут меня озарило. Я понял, что именно Ирина со своими коллегами ощущают, как смерть монад. Кристаллы, до сих пор не связанные с нашим миром-экраном, в результате секвенции начинают посылать к нам свои лучи, которые образуют мираклоид, а чувствительные грасперши воспринимают это, как смерть новых кристаллов-монад. Наверное, их ощущение боли вторично и происходит от этого заблуждения о разрушении основ мира. Я подумал, что если бы Учитель объяснил граспершам, что никакого уничтожения монад нет и не может быть, исчезла бы вековая вражда между буллами и медведями.