Игорь Мерцалов - За несколько стаканов крови

— Есть, — ответил тот. — Но это средства защиты моей жизни, о своей извольте беспокоиться сами. «Магум-365» — надежное решение проблемы! — машинально добавил он.

В этот миг из глубины помещения послышался громкий треск ломающихся досок, а передняя дверь распахнулась от удара ноги, и внутрь ввалились лесин и волколак. Оборотень обогнал товарища и бросился на Персефония. Упырь отпрыгнул, забыв про лавочника, и тот оказался один на пути нападающего, однако ни малейшего признака паники не проявил. Мгновенно вскинув нахваленный «магум», он всадил пулю в грудь волколака. От грохота зазвенели стекла.

По-видимому, пособники Жмурия и впрямь позаботились защитить себя чарами: яркая вспышка поглотила пулю. Однако сила удара была такова, что волколака развернуло и отбросило на несколько шагов. В другую сторону и примерно на такое же расстояние отлетел отброшенный зверской отдачей лавочник.

Лесин, не желая повторять ошибку приятеля, выхватил из-под полы студенческого сюртука маленький двуствольный пистолет и прицелился в Персефония, но тот ушел с линии выстрела, нырнув за ряд манекенов. Ему было видно, как лавочник, кряхтя, поднялся на ноги, но вместо того чтобы продолжать бой, он вдруг швырнул своего огнестрельного монстра через все помещение Персефонию, а сам, пригнувшись, нырнул за стойку.

Молодой упырь, конечно, был мирным существом, но опыт путешествия с Хмурием Несмеяновичем кое-чему научил его. Поэтому Персефоний ловко перехватил револьвер, оказавшийся неожиданно тяжелым, без колебаний взвел курок и выскользнул из-за манекенов, ловя на мушку противника.

Однако «студент» не собирался рисковать. Его пистолет бахнул повторно — пуля прошла левее Персефония и увязла в стопке сорочек. Оставшись без зарядов, лесин моментально скрылся.

Секунду спустя, грохоча сапогами, в торговый зал ворвались двое, проникшие с черного хода. Персефоний выстрелил наугад, заставив противников пригнуться, и тут же на них прыгнул откуда-то со стеллажа домовой, оседлал одного и закричал, размахивая топором:

— Сдавайся, сукин кот!

А Жмурий так и не появился. Только сейчас упырь осознал, что уже некоторое время на улице раздаются трели полицейских свистков. Он выпрямился. Волколак слабо шевелился на полу, лавочник стоял за стойкой, потирая спину.

— Бросьте оружие, — шепнул в ухо тощий фантом, по-прежнему невидимый.

Прежде чем Персефоний вдумался в его слова, в «Надел и пошел» стало тесно от полицейских. Упыря, домового и лавочника немедленно скрутили. Возможно, недоразумение разрешилось бы еще не скоро, однако вместе с полицией явился и Воевода.

— Отпустите его, — распорядился он, указывая на упыря правой рукой, на которой горела голубая печать.

Под его чутким — и, надо сказать, вполне толковым — руководством полиция сработала быстро. Перед лавочником и упырем извинились, плененных уголовников увели. Хотели еще извиниться перед домовым, но тот слушать не стал, всех обругал и удалился, прижимая к груди отнятый было топор. Ставшего наконец видимым тощего фантома Воевода похвалил.

Потом он велел сержанту полиции показать ему револьвер и хмыкнул:

— А, «магум»! Обеспечивает вашу безопасность триста шестьдесят пять дней в году… И чью же, хотелось бы знать, безопасность он обеспечивает сегодня?

— Это оружие господина упыря, — заявил лавочник с такой поспешностью, что Персефоний сразу усомнился в его уверениях, будто гладкоствольный «магум» в руках гражданского лица так уж законен.

— Твой, значит? — Воевода окинул его насмешливым взглядом и спросил: — А что ж не выбрал чего попроще? Вещь мощная, спору нет, но уж очень громоздкая, да и хлопот с ней… Впрочем, дело вкуса.

— А разрешение? — удивился сержант. — Вы не хотите спросить у него разрешение?

— Нет, не хочу. Держи свою артиллерию, — сказал он Персефонию.

Тот неловко засунул оружие за пояс, отчего штаны чуть не свалились, так что пришлось как бы ненароком вцепиться в них одной рукой. Потом оглянулся на бледного, трясущегося лавочника. Конечно, он прохвост, но все-таки спас ему жизнь… Персефоний сказал:

— Так, значит, гардероб обойдется мне в двести рублей? Позвольте, я заплачу вперед. — У него были при себе обмененные деньги, и он отсчитал требуемую сумму. — Кстати, когда на «Нашел и поделил»… тьфу, то есть на «Надел и пошел» напали, я вынул запасные заряды и, хоть убейте, не могу вспомнить, куда их положил. Вы случайно не видели?

Подобревший лавочник запихал деньги за пазуху, сунул ключ в один из ящиков под прилавком и достал оттуда две картонные коробки.

— Вот сюда вы их положили. Видимо, в сильном волнении. Премного благодарен за покупку, — со значением добавил он. — Приятно иметь дело с таким порядочным гражданином. Обращайтесь в любое время дня и ночи, можете рассчитывать на кредит и скидки…

— Это я вас должен благодарить, сударь…

— Ну, налюбезничались? — поинтересовался Воевода. — Идем со мной, Персефоний, нам надо поговорить.

Они вышли на улицу. Полицейские держали перед лавочкой оцепление, сдерживая толпу зевак.

Пройдя с упырем до конца квартала, Воевода заговорил:

— Дурацкое название, правда? По-ихнему — ладно еще, «дрессингоу», или как там, у них же язык примитивный, им склонять-спрягать слишком сложно, «моя твоя понимай» — и достаточно. А по-нашему — дурь выходит. Сколько раз ловил себя на том, что просклонять охота: сегодня ночью в «Наделе и пошеле»… Нешто и мы так скоро говорить начнем — «ням-ням, буль-буль»… — Персефоний вежливо кивал, но ворчания поддерживать не захотел, и Воевода резко сменил тему: — Ну что, засиделся на месте, изгнанник? Теперь твое присутствие в Лионеберге необязательно и даже нежелательно. Можешь хватать саквояж, и — скатертью дорога.

— Я нигде не видел Жмурия — он что, ушел? А Хомутия здесь и не было, как я понял.

— Это не твоя забота.

— Да нет, моя, — возразил Персефоний, остановившись. — Почему Хомутий не пришел за полумиллионом? Зачем Жмурий, отправляясь за мной, нанимал шпану? Тут что-то не так. Скажите правду: Хмурий Несмеянович здесь, в городе?

— Что ты за неугомонное существо? — вздохнул Воевода. — Думаешь, я тебе вот так, спроста, возьму и расскажу государственные секреты? Твое дело маленькое, и ты его уже сделал — считай, отслужил Королеве за доброту, а теперь выматывайся из страны, не путайся под ногами.

— Не надо со мной так говорить, — вспыхнул Персефоний. — Вы взялись, как видно, за государственные дела отвечать — что ж, отвечайте, только не беритесь решать, чьи дела большие, а чьи маленькие. Это я вам как гражданин говорю: есть у меня большие сомнения в том, что наше государство еще способно заниматься какими-то делами, кроме личных…

— Ох, вот только от сопливой философии избавь, пожалуйста, — поморщился призрак. — Да мне придется тебя убить на месте, если я только перечислю, чьи интересы в этом деле замешаны. Все, выметайся, чтобы духу твоего здесь не было, не путай мне карты!

Молодой упырь развернулся и зашагал прочь, высоко подняв голову, раздраженно стуча тростью по тротуару и нервно поддергивая штаны.

— Кстати! — донеслось до него. — Советую купить запасной барабан и всегда держать под рукой!

«Никуда не уеду», — первым делом подумал Персефоний, оказавшись дома. Но это, конечно, была не мысль даже, а так, оформившаяся в слова злость на все подряд: на Воеводу с его невесть откуда взявшимся государственным высокомерием, на Жмурия и вислоухого Хомку, на тяжеленный «магум-365», из-за которого он дважды по дороге чуть не попал в крайне неловкое положение, и на самого себя, на свое непонимание происходящего и нерешительность.

Нерешительность злила особенно. Персефоний никогда не считал это качество зазорным: если не дано быстро находить правильные решения, следуй народной мудрости и отмеряй семь раз. Но после знакомства с Хмурием Несмеяновичем сомнения стали источником мук. Он словно заразился от бригадира любовью к действию, хотя и понимал, что привычка действовать без лишних рассуждений и губила Тучко.

«Уеду, когда захочу», — решил Персефоний, несколько успокоившись.

За эту мысль ему тоже стало стыдно. Он изгнанник, и только по воле случая ему дозволено было не торопиться.

«Уеду, конечно. Разве мыслимо нарушить волю Королевы? А Хмурий Несмеянович… Конечно, если бы он пришел ко мне и попросил помощи, я не смог бы ему отказать, но, во-первых, как он придет, если понятия не имеет, где меня искать, а во-вторых… он не попросит. Не станет впутывать в свои дела, потому что они явно далеки от законности. Совесть он еще не всю растратил…»

Однако билет заранее он так и не купил, а ночь уже близилась к концу. Пришлось-таки опять взяться за карту, только теперь Персефоний, развернув ее на столе, отвернулся и, не глядя, ткнул пальцем. Попал в Закордонию. Может, так и лучше. В империи наверняка будет ходить слишком много разговоров про накручинские события, а в странах Запада всем будет безразлично, откуда приехал разумный, тем более разумный с деньгами.