Джаспер Ффорде - Неладно что-то в нашем королевстве, или Гамбит Минотавра

Папа взглянул на часы.

— Ладно, мне пора. Нельсон опять взялся за старое. Как у нас говорят, время никого не ждет!

Вчера неандертальцы, некогда вымершие двоюродные братья homo sapiens, получили статус охраняемого вида одновременно со съедобной соней и чомгой. Новоизбранный канцлер мистер Редмонд Почтаар из Партии тостов оказал им эту честь в знак признательности за их участие в финальном матче Суперкольца между командами Суиндона и Рединга. Мистер Почтаар встретился с неандертальцами и прочел специально подготовленную речь. «Лично мне ваш статус до лампочки, — заявил он, — но политически целесообразно помочь низшим существам вроде вас получить нечто вроде ограниченной свободы. К тому же это привлечет избирателей». Неандертальцы тепло приняли его речь, поскольку ожидали полуправды и вранья. «Заявление о признании вас исчезающим видом, — продолжал мистер Почтаар, — парламент рассмотрит по существу в будущем году — если время найдется».

Спустя три недели я достаточно окрепла для участия в торжественном приеме у мэра. Лорд Скокки-Маус наградил всю команду-победителя Суперкольца особой медалью «Суиндонская звезда», отчеканенной специально по этому случаю. Брек единственный из неандертальцев явился на церемонию, поскольку понимал, как это важно для меня, хотя и не мог до конца осознать концепцию индивидуального возвеличивания.

За награждением последовал обед, где всем хотелось поговорить со мной. Спрашивающих в основном интересовало, намерена ли я делать карьеру профессионального крокетиста. На глаза мне попался Шелки О'Пер. При виде меня он нервно вскочил и опрокинул в себя выпивку.

— Я решил не убивать императора Зарка, — торопливо заявил он. — Я как раз хотел прояснить этот момент, на случай если кто-то думает, будто я перестану писать романы о Зарке. Так вот, не перестану. Ни за что! Никогда!

Он затравленно огляделся.

— Извините, но я не совсем понимаю, о чем идет речь, — пробормотала я.

— О, конечно, — с горькой иронией в голосе отозвался О'Пер, попытался отхлебнуть из пустого стакана и потопал к бару.

— В чем дело? — спросил Лондэн.

— Откуда я знаю.

Кол тоже присутствовал на приеме и бочком подобрался ко мне, когда я направилась за очередной порцией выпивки.

— Что она сказала тебе, когда заняла твое место?

Я повернулась к нему лицом. Его знание о принятом Синди решении меня не удивило. В конце концов, Кол специализировался по нежити.

— Она жаждала хотя бы отчасти искупить причиненное ею зло и к тому же понимала, что больше никогда не обнимет ни тебя, ни Бетти.

— Ты могла и отказать ей, но, к счастью, не отказала. Я любил ее, но она была порочной до мозга костей.

Он умолк, и я коснулась его руки.

— Не совсем так, Кол. Она очень любила вас обоих.

Стокер поднял глаза и улыбнулся.

— Я знаю. Ты правильно поступила, Четверг. Спасибо.

Он обнял меня и ушел.

Я отвечала на вопросы по поводу Суперкольца, пока не решила, что с меня хватит, и тогда попросила Лондэна отвезти меня домой.

Лондэн вел «спидстер», Пятница сидел сзади рядом с Пиквик, которая с момента отбытия Алана не желала оставаться одна.

— Лонд…

— Мм?

— Тебе не кажется странным, что я вообще выжила?

— Я, разумеется, очень этому рад и…

— Остановись на минутку.

— Зачем?

— Просто сделай, как я прошу.

Он затормозил. Я осторожно выбралась из машины и направилась к двум знакомым фигурам, сидевшим на тротуаре рядом с голиафовским кафе. Молча подойдя к ним, я незаметно уселась рядом с более крупной из них. Он оглянулся и аж подскочил при виде меня.

— Однажды, — произнес знакомый печальный голос, — вы не сумеете незаметно подкрасться к Грифону!

Я улыбнулась. Голова и крылья ему достались от орла, а тело — львиное. Очки и тренчкот с шарфом несколько смягчали его жутковатую внешность. Конечно, он принадлежал Книгомирью, но при этом возглавлял команду юристов беллетриции и был моим адвокатом — и другом.

— Грифон! — с некоторым удивлением сказала я. — Что вы делаете По Эту Сторону?

— Вас повидать пришел, — шепнул он, оглядываясь по сторонам и понижая голос. — Вы знакомы с Черепахой Квази? Она теперь мой первый заместитель в юротделе.

Он показал туда, где лежала, печально уставившись в пространство большими влажными глазами, черепаха с головой теленка. Она, как и Грифон, сошла со страниц «Алисы в Стране чудес».

— Как поживаете?

— Полагаю, неплохо, — вздохнула Квази, вытирая глаза платочком.

— Так в чем дело? — спросила я.

— Дело серьезное, слишком серьезное, чтобы обсуждать его по комментофону. К тому же мне требовался повод кое для каких исследований По Ту Сторону насчет островков безопасности. Очень увлекательно!

Меня вдруг бросило в жар. Естественно, не из-за дорожной разметки, а из-за обвинения. Вторжение в повествование! Я изменила конец «Джен Эйр», и Червонный суд нашел меня виновной. Не хватало только приговора.

— И много мне впаяли?

— Да не очень, — отозвался Грифон, щелкнув пальцами, и Черепаха Квази протянула ему залитый слезами лист бумаги.

Я взяла документ и пробежала взглядом полуразмытые строчки.

— Согласен, довольно необычно, — произнес Грифон. — На мой взгляд, постановление насчет бумазеи чересчур сурово. Тут вполне можно апелляцию подавать.

Я уставилась на бумагу.

— Двадцать лет проходить в синей бумазее, — пробормотала я.

— И еще вы не сможете умереть, пока не прочтете десять самых нудных книг, — добавил Грифон.

— Моя бабушка тоже не может, — заметила я, испытывая некоторое замешательство.

— Невозможно, — возразила Квази, утирая глаза. — И приговор, и преступление уникальны. Свои двадцать лет в бумазее можете отходить, когда угодно, не обязательно начинать с сегодняшнего дня.

— Но такое наказание возложено на мою бабушку!

— Вы ошибаетесь, — твердо ответил Грифон, забирая у меня бумагу, складывая ее и убирая в карман. — Нам пора. Вы будете на золотой свадьбе Брэдшоу?

— Д-да, — все еще растерянно отозвалась я.

— Отлично. «Брэдшоу и Алмаз М'шалы», страница двести двадцать один. С гостей выпивка и бананы. И мужа с собой тащите. Я знаю, он настоящий, но у каждого свои недостатки. Нам всем очень хочется с ним познакомиться.

— Спасибо. А как насчет…

— Господи! — воскликнул Грифон, сверяясь с большими карманными часами. — Неужели уже так поздно? У нас же через десять страниц устричная кадриль!

Услышав это, Черепаха Квази немного оживилась, и в следующий миг они исчезли.

Я медленно вернулась к машине, где меня ждали Лондэн и Пятница.

— Па! — громко произнес Пятница.

— Вот! — обрадовался Лондэн. — Он наверняка сказал «папа»!

Тут он заметил мою хмурую физиономию.

— В чем дело?

— Лондэн, моя бабушка по матери умерла в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году.

— И?

— Но если она умерла в шестьдесят восьмом, а папина мама — в семьдесят девятом…

— Ну?

— То кто же тогда живет в голиафовском доме престарелых «Сумерки»?

— Ты нас так и не познакомила, — пожал плечами Лондэн. — Я думал, «бабушка» — это просто ласковое прозвище.

Я не ответила. Я считала ее своей бабушкой, но это не соответствовало действительности. На самом деле мы общались всего три года. Прежде я в глаза ее не видела. Но может, я ошибалась? Я видела ее постоянно — в зеркале, просто намного моложе. Бабушка не была бабушкой. Это была я.

Лондэн довез меня до «Сумерек», и я вошла туда одна, оставив Лондэна с Пятницей в машине. С бешено колотящимся сердцем я поднялась к ней в комнату и увидела сиделку, склонившуюся над старой-старой женщиной, которой я когда-нибудь стану.

— Она очень страдает?

— Болеутоляющие средства делают свое дело, — ответила сиделка. — Вы ей родня?

— Да, — ответила я, — и очень близкая.

— Она замечательная женщина, — прошептала сиделка. — Просто чудо, что она еще не покинула нас.

— Это наказание такое, — сказала я.

— Извините?

— Ничего. Уже недолго.

Я подошла ближе к постели, и бабушка открыла глаза.

— Привет, малышка Четверг! — сказала она, слабо помахав мне рукой.

Она сняла кислородную маску, сиделка ласково пожурила ее, и старушка надела маску обратно.

— Ты ведь мне не бабушка, верно? — медленно проговорила я, присаживаясь на краешек кровати.

Она ласково улыбнулась и накрыла мою руку своей маленькой, розовой, морщинистой ладошкой.

— Я — бабушка Нонетот, — ответила она, — просто не твоя. Когда ты догадалась?