Андрей Льгов - Олаф Торкланд в Стране Туманов

— Эй, Хлов, ты проиграл! — крикнул он рыжебородому. — Я нашел настоящую монету.

Горм под всеобщие возгласы одобрения подъехал к Хлову и разжал ладонь. На его могучей руке лежала маленькая медная монетка, настолько затертая, что на ней трудно было разглядеть достоинство. Однако чеканка была двусторонней, что было редкостью, и на второй, гораздо лучше сохранившейся стороне красовался человек с довольно мужественными чертами лица, но завернутый в какую-то тряпку и с веником вокруг коротко остриженной головы.

— Он что, только из бани? — пошутил кто-то из столпившихся викингов.

Раздался всеобщий смех, шутка понравилась. Воины не заметили, как сзади подошел Кабни, как всегда не принимающий участия в подобной утехе, и, протиснув голову у кого-то под мышкой, проговорил:

— Вот это да! Кто хозяин монеты? Меняю этот медяк на серебряную.

— Ну я хозяин, — вызывающе ответил Горм. — Давай монету.

Кабни не задумываясь извлек из кармана серебро и бросил викингу, тут же, получив свой медяк с изображением мужика с веником, довольный, собрался было уходить.

— Эй, Кабни, постой, — окликнул его наблюдавший эту сцену король. — Покажи мне ту безделицу, за которую ты отдал целый серебряник.

Кабни молча повиновался.

— Кто это нарисован? — удивленно спросил Торкланд. — Никогда не поверю, что ты, старый пройдоха, купил себе в убыток.

— Это Гай Юлий Цезарь, самый великий император священного города Рима, — нацепив на лицо торжественную мину, заявил еврей.

Лицо конунга вытянулось от удивления.

— Кабни, я хочу иметь эту монету, предлагаю тебе золотой, — проговорил Олаф.

Кабни не стал торговаться с королем, он был и так доволен. Еврей действительно никогда не заключал сделки себе в убыток.

Дав своим людям немного развлечься, Олаф приступил к делу. Он решительно въехал в круг всадников и остановился среди перепуганных селян.

— Эй, парни, хватит валять дурака и заткнитесь, — проревел он на весь лес.

Керлы уже поуспокоились, видя, что с ними ничего страшного не происходит. Даже все их ценности, кроме медной монеты, грозные пришельцы, посмеявшись, вернули, бросив на землю под ноги владельцам. Но вид этого великого, наверняка беспощадного воина, особенно голос, заставивший тут же замолкнуть всех этих грозных людей, окутал их новой волной страха.

— Кто из вас говорит по-датски? — спросил Торкланд, обращаясь к простолюдинам.

Ответом было только растерянное молчание. Мужчины и женщины разводили руками и делали непонимающие глаза, а чаще просто опускали взор к земле, боясь встретиться взглядом с кем-нибудь из пришельцев. Олаф терпеливо повторил свой вопрос, но уже знал, что не дождется ответа. Эта голытьба до недавнего времени понятия не имела о существовании какого-либо языка, кроме их собственного. Олаф почувствовал, как, подогреваемая бессилием, в нем закипает великая ярость. Викинги, уловив перемену настроения конунга, потянулись к рукоятям мечей, с радостью предвкушая будущее кровопролитие. Но королевский советник все испортил.

— Мой король, разреши я попробую поговорить? — влез Кабни.

— Поговори, я и забыл, что ты умеешь болтать на мерзком языке этих треллов.

Олаф был обрадован.

«Как я только запамятовал, что у меня с собой есть этот умник?» — подумал Торкланд.

Настроение короля заметно улучшилось. Воины разочарованно опустили руки и стали с явным недовольством поглядывать в сторону Кабни.

Но королевский советник, не обращая никакого внимания на откровенно неприязненные взгляды, спокойно делал свое дело. Он-то знал, что, пока доволен король, никто и пикнуть не посмеет, хотя при королеве все же спокойнее. Ее не посещали безумные вспышки гнева, тогда как Олаф порой сначала рубил, а потом каялся в содеянном.

Кабни выехал вперед и остановил лошадь рядом со своим господином. Он поднял руку и произнес длинную фразу на саксонском языке. Крестьяне понимающе закивали. Тогда он сказал им еще что-то, указывая пальцем на Торкланда. Простолюдины неожиданно рухнули на колени, склонив перед Олафом немытые головы.

Этот жест простого народа пришелся особо по душе гордому монарху.

— Кабни, что ты им сказал? — больше из самодовольства, чем из любопытства спросил Торкланд.

— Я сказал им, что ты их король и если они будут послушными подданными, то ты ничего с ними не сделаешь.

— Молодец, — похвалил Олаф. — Спроси-ка у них, не проезжали ли здесь недавно разбойники?

Кабни опять обратился к крестьянам и передал королевский вопрос. Те наперебой заголосили, что-то рассказывая вельможе. Советник растерянно повернулся к Торкланду.

— Мой король, — заикаясь начал переводить Кабни, — они говорят, что вчера тут проезжали вооруженные люди, их было меньше, чем нас, но выглядели они так же грозно. Еще они говорят, — еврей замялся, набираясь решимости, — что вчера проезжали не разбойники, а тоже их король, во всяком случае, он так им сказал.

— Что?! — прокричал Олаф и заглох, не в силах произнести ни слова.

Викинги наблюдали редкостное зрелище, как над головой их конунга медленно поднимается его проверенный в боях шлем, подпираемый встающими дыбом рыжими волосами. Король замер как столб и долго не мог вернуться в нормальное состояние. У воинов снова зародилась надежда на кровопролитие.

Неожиданно для всех Торкланд разразился истерическим смехом.

— Этот наглец уже называет себя королем Ингленда! — говорил он в перерывах хохота. — Скоро придет время — и он представится самим Одином!

Смех вдруг застрял у конунга в горле.

«А ведь он и вправду может оказаться Самим, — посетила Олафа мысль. — Великий запросто может выкинуть подобную шутку».

Уж кто-кто, а Торкланд был знаком с Одином не понаслышке. И все-таки эта мысль не поколебала решимости конунга преследовать незнакомцев.

— Эй, Кабни, отдай этим простофилям монету с моим ликом, которую я тебе только что дал, я буду тебе должен. Пусть черви знают своего короля в лицо, — проговорил Олаф и ударил коня под ребра.

Жеребец пошел вперед, разгоняя пугливых керлов.

«Знаю я твои долги», — зло подумал еврей. Кредитовать короля было равносильно выбрасыванию денег в мусорную яму. Кабни был уверен, что монарх забыл свое обещание вернуть золотой, едва договорив последнюю фразу. Но ослушаться приказа не посмел. Обозленные на него викинги ехидно следили за исполнением королевской просьбы.

А Олаф, ошарашенный наглостью пришельцев, погнал отряд дальше, даже не остановившись в деревне, да еще увеличил скорость. Хорошо хоть колючий терновник больше не опоясывал дорогу. С обеих сторон теперь росла густая невысокая трава, вперемежку с яркими цветами клевера и листьями подорожника. Подлесок здесь был редкий, и взгляд путников проникал в глубину древнего леса.

Следующая деревня попалась только вечером, но конунг не остановил отряд.

Лес уже окутала непроглядная мгла, небо было, как обычно, пасмурным. Невозможно было ничего разглядеть на расстоянии вытянутой руки. Люди находили путь только по гнилушкам, в изобилии светящимся вдоль дороги. Ехали, конечно, шагом. Впереди шли три спешившихся воина, проверяя дорогу.

В полной темноте отряд чуть не проехал мимо деревни, мирно притихшей на обочине дороги. Местные жители, словно дневные обитатели леса, подымались с первыми лучами восходящего солнца, а на закате всякая жизнь в деревне замирала, как в хорошем муравейнике.

Только предательский визг поросенка в хлеву, которому во сне наступил на ухо его же собственный собрат, заставил усталых людей встрепенуться и внимательнее вглядеться в окутавшую их ночь.

Викинги радостно зажгли факелы, сделанные ими тут же из деталей разбираемых крестьянских хижин.

В деревне начался переполох. Но, на счастье керлов, воины были слишком утомлены дорогой, чтобы предаваться любимым утехам. Они лишь выкинули деревенских на улицу коротать ночь, так как хижины были до неприличия малы и с трудом могли принять всех желающих. Впрочем, многие предпочли спать на свежем воздухе, нежели нюхать провонявшие обмотки своих товарищей. Благо лето было в разгаре.

Незаменимый Кабни втолковал и без того испуганным простолюдинам, что если что-то случится хоть с одной из лошадей, то здесь не останется камня на камне. Но похоже, они и так это прекрасно понимали и всю ночь не смыкали глаз.

Утром викинги ограничились лишь резней местных свиней, поскольку времени на большее не хватало. Олаф торопил своих людей. Подгоняемый жаждой отмщения, король был готов выехать даже на голодный желудок, но хирдманы подняли бунт, и Торкланд был вынужден уступить.

Не доверив грязным саксонским керлам приготовление еды, воины сами взялись за это тонкое дело. Костер разложили прямо посредине деревни, и веселые языки пламени лизали нежное мясо, истекающее шипящим жиром.