Борис Немировский - Сказки

— Вы вот что, товарищи… Можно, я лягу?

Все переполошились, а голован успокоил:

— Не беспокойтесь, он всегда так. Это Глеб… э-э… Леонид Ильич… э-э… Андреевич Горбовский.

Старик задумчиво наступил головану на хвост. Тот замолчал, а ракопаук коротко взвыл и пояснил публике:

— Это вой меня, приветствующего всех.

Все успокоились, хотя не понятно, почему.

Горбовского положили под стол, рядом с несчастным доном Руматой, глаза которого лупали с методичностью земснаряда. Горбовский повозился, устраиваясь, и сонно пробормотал:

— Валькенштейн, дайте мне эльфу… То есть, арфу. И еще дайте помереть спокойно. Саёнара, товарищи…

Ракопаук безутешно взвыл. Голован пояснил:

— Это вой ракопаука, ищущего своих создателей.

Кто-то бородатый из угла осведомился:

— А ежели, скажем, шерсть на носу, найдет, то что будет, шерсть на носу?

Голован секунду подумал и, пренебрежительно подняв заднюю лапу, ответил:

— Моему народу это не интересно.

Тут с жутким грохотом и дымом, потеснив голована с ракопауком, из воздуха вывалились двое бородачей. Один стал левитировать, как Зекс, у него по спине бегал маленький зеленый попугайчик, гадил на собравшихся и выпрашивал сахарок и рубидий. Другой держал на поводке рыжего бородатого комара, который урчал и пытался вставить хобот во все, что попадалось ему на глаза. В конце концов он добрался до розетки и запустил хобот в нее.

— Мы эта, — заговорил тот, что с комаром, — писателей ищем. Чаво эта удумали-та? Потребители всякие, значить, дерьмом набитые, да… Кес ке ву фет, значить, а?

Другой заметил сверху:

— А я так вовсе теперь хаммункулус. В меня начальство не верит. Вот в таком аксепте.

Тут забегалло Выбегалло, увидало комара и убегалло обратно. Комар живо всосал поводок и с лаем кинулся вслед. За ним, нецензурно телепатируя, улетел Привалов. Почкин грустно продекламировал:

— Вот по дороге едет «ЗИМ», и им я буду задавим… Поэты… Задавить из жалости.

И тоже исчез. Попугай высунулся из подпространства и прокаркал:

— Боррис, ты не пррав! Арркадий, ты не лев. Веррнее, не тигрр. К психиатрру, к психиатрру!

Затем исчез и он — сперва лапы, потом хвост, потом улыбка. Откуда-то послышалось: «Пятнадцать человек на сундук Погибшего Альпиниста» и все стихло.

За окном на пышной красотке гарцевал мерзостного вида старикашка и время от времени не без удовольствия стегал ее плетью по пластиковым ягодицам. В небе с грохотом промчался «Тахмасиб», из него торчал хвост Варечки, замимикрированный под отражатель. Из маневровой дюзы высунулся Моллар и восторженно завопил:

— Как жизьнь, как дедУшки, хорошёо?!!

Крепкая рука капитана втащила француза обратно, «Тахмасиб» улетел, оставив за собою крик Быкова: «Будет порядок в этой повести?!» — и запах мидий со специями.

Сидевший в углу Изя Кацман хотел пофилософствовать на эту тему, но в дверном проеме появилось типично арийское лицо и произнесло:

— Ну что ж, пойдем, мой еврей. Пойдем, мой славный…

Кацман ушел, на ходу поясняя, чей он еврей. А в комнату вбежал Марек Парасюхин по прозвищу Сючка, выстрелил в воздух из «вальтера», потом из него же полил себе ноги, пустил корни и зацвел, объявив:

— Жиды города… Тут врастаю! Побеги дасьта…

Однако за ним следом притащился Матвей Матвеевич Гершкович (Мордехай Мордехаевич Гершензон) и стал с жаром доказывать цветущему Сючке:

— Вы еще молодой человек, вы не понимаете, что значит хорошо устроиться с авторами! Я тут уже совсем почти договорился с двумя братьями, так они мне устроят свежие яички и другие молочные продукты вдохновения…

Сючка горько возрыдал:

— Да Госсссподиии!!! Ну везде же они, ну вездееее…

Плюнул, с треском выдрал корни и убежал. Привратник подал ему шляпу и подстриг веточки. Плевок попал в лупающие глаза Руматы, тот подпрыгнул и стал рубить мебель. Было в нем что-то от вертолета в тесной комнате. Все повскакивали, а Рыжий Рэд Шухарт с криком: «А вот, счастье для всех, даром!» — швырнул в комнату «зуду» и оторвал всем когти.

Тут-то все и началось.

Но это уже совсем другая история…

Писатель-фантаст В. Головачев проснулся оттого, что кто-то прямо над ухом глухо каркнул. Продрав глаза, он первым делом попытался вспомнить, что же было вчера. Не вышло. Голова Головачева болела. «Хмурое утро» — подумал В., но вспомнил, что это не его, и продолжать не стал. Он повел глазами по комнате и вздрогнул от удивления: на спинке стула сидел Страж и, склонив голову, одним глазом укоризненно поглядывал в сторону писателя. На стуле в уютном гнезде мирно покоилось гигантское яйцо Сверхоборотня. «Ах, орлуша, орлуша, большая ты…» — подумал Головачев, но Страж каркнул и писатель спохватился, что это тоже не его. Тут входная дверь с треском рухнула и из прихожей показался танк-лаборатория «Мастифф». Он коротко взлаял мотором и застыл. Люк откинулся и из танка вылез Диего Вирт.

— Что, тошно? — спросил Диего Вирт.

— А вы как узнали?

— Обостренная экстрасенсорная перцепция. Виртосязание, если угодно.

Головачев подумал: «И скушно, и грустно, и некому…»

Из танка он ухватил телепатему Лена Неверова:

— Это не ваше. Так что не продолжайте.

А события развивались стремительно. В окне вдребезги разлетелось стекло. Это неуловимый Зо Ли разбушевался и палил по окнам родного автора. Из воздуха появился «серый призрак» в сопровождении Габриэля Грехова.

— Эль! — воскликнул Диего Вирт, а Сверхоборотень приветственно заиграл что-то из «Битлз». Грехов вынул из кармана фляжку и бросил ее Вирту. Вирт скрутил колпачок и отхлебнул.

— Эль! — еще раз торжественно провозгласил он. И был прав.

Головачев с трудом заглянул призраку в… наверное, в глаза, решил он.

— Вы Сеятель?

— Да, это примерно отражает род моей деятельности.

— Скажите, а что вы сеете? Я как-то не успел придумать…

— Я сею разумное, доброе.

— Вечное, — иронически добавил Грехов.

— Не перебивай, Габриэль. Вечное противоречит второму закону термодинамики и права на существование не имеет. Но существует.

В окно заглянул глаз Спящего Джина, который только притворялся спящим. Глаз ехидно подмигнул и Головачев подумал: «Саурон!» Но кто это, В. Головачев не помнил. Но явно не его.

Разозленный Зо Ли выстрелил по глазу. Из глаза посыпалась всякая дрянь — иглоколы, ДМ-модули, крейсеры «Ильмус» и «Риман». Послышались далекие взрывы. Толпа народа повалила в ту сторону. Зо Ли обрадованно перенес на нее огонь. Сеятель завопил:

— Остановитесь, разумные!

Разумные остановились. Остальные побежали дальше. Зо Ли расстрелял остановившихся, приговаривая:

— Остановка в пути — смерть!

Сеятель превратился в быстролет и улетел, рассыпая на ходу что-то разумное, доброе и немножко вечное. Оно стукнуло Зо Ли по макушке и он замолчал.

— Вот видите, чего спьяну померещиться может. Похмелитесь, что ли… — заметил ворчливо Вирт.

— Не-ечем, — простонал Головачев и уронил голову на подушку. Изыди!

— Ну, эт'мы мигом, — промолвил Вирт, вынул ПГД-пистолет и выстрелил в Сверхоборотня. Тот с глухим хлопком превратился в запотевшую с холода бутылку «Жигулевского». Головачев, взвыв, потянулся к ней, зубами сорвал крышечку и стал, захлебываясь и рыча, пить.

Постепенно исчезли Грехов и Вирт, «Мастифф» и Сверхоборотень, Зо Ли со своим карабином… Каркнув укоризненно напоследок, пропал Страж. Головачев оторвался, глянул на бутылку, и, подумав: «Это-то мое!», продолжил.

В лучах закатного солнца по дороге среди крапивы шли двое — Магистр и мальчишка. Вообще, крапивы было полно — в поле, в лабиринте, но особенно в сюжете. Но видать, автор крапивы не боялся. А напрасно…

Когда солнце село, Магистр сказал:

— Все, проводил. Беги домой.

Из темноты на дорогу выступило нечто огромное и сопящее.

— Не бойся, это страж границы.

Пацан подумал, что никто и не боится, но промолчал. Страж тоже.

— Ну что, — спросил Магистр, — пропустишь? Сколько всякой дряни через границу шастает, а ты со мной возишься.

Страж обиженно засопел, но снова сдержался.

— Ну так как, пропускаешь? Мне некогда.

Страж подумал, посопел и ответил:

— Му-у-у!

— Вот и отлично! — обрадовался Магистр и быстренько исчез.

А Страж ушел пастись.

Симпсон проснулся в пустыне. Пустыня эта не очень-то хотела, чтобы какой-то Симпсон просыпался в ней, а не в кровати, но факт остается фактом — Симпсон проснулся именно в пустыне. Продрав глаза, он увидел прямо перед собой в лучах восходящего Солнца (а может, заходящей Луны) Угол. Он был кирпичный, со следами пуль на кирпичах. Угол был ко всему безглавый. Глава Угла валялась рядом. «Непорядок!» — подумал Симпсон, поднял главу и попытался пристроить ее на место. Два кирпича упали, но глава держалась прочно. Упавшие кирпичи уползли за Угол, особенно левый. Почему левый уполз особенно, Симпсон не понял. Наверное, решил показать характер. Симпсон заглянул за Угол, надеясь найти там табачный киоск, но там было только первое апреля. Из-за Угла, весело хлеща себя хвостом по полосатым бедрам, вышла старая Симпсонова знакомая, Тигра Николаевна Толстая (не путать с Львом Толстым, Татьяной Толстой и Н.Н.Озеровым). «Это из-за тебя она вышла» — мысленно сказал Симпсон Углу и произнес: