Екатерина Чернявская - Хозяин зеркал

Кей заставил себя встать на ноги. Крыса была громадна, ее туша заполняла все пространство кладовки. Всюду были клочковатый мех, зубы, усы и запах помойки.

Губы не подчинялись Кею, судорога скрутила левую часть лица – и все же он сумел выговорить:

– Я так не думаю.

– Что?

– Не думаю, что вы съедите меня, а затем и всех остальных.

– Почему?

– Вас остановлю я. А Войну может остановить поражение.

Он провел рукой по рубашке, стирая с пальцев кровь. Слева в груди что-то билось: отчаянное, живое и суматошное, разгонявшее по венам тепло и боль. Он позволил себе еще минуту наслаждаться этим забытым чувством. Лед сковывал сердце так долго…

– «Когда любовь станет льдом, лед – любовью, а поражение – победой…» А я-то считал, что Пустынник бредил. Наверное, он и вправду был святым…

– О чем ты? – забеспокоились крысы.

– Поражение. Defeat. Орфографически выходит неверно, но, надеюсь, достаточно и правильного звучания.

С этими словами Кей повел кистью, и в ладонь скользнул прохладный осколок. Быстро сжав пальцы, юноша размахнулся и всадил кусок ледяного стекла туда, где билось горячее и живое. Сердце стукнуло еще раз, одарив прощальным теплом – и замолчало навсегда. Из этой раны кровь не текла, зато Кей почувствовал, как уходят боль и страх, отчаяние и усталость. Холодное спокойствие сковало его, как лед сковывает истомившуюся от морозов землю.

– Defeat. Death и T – думаю, этого хватит. А сейчас ты пойдешь со мной.

Крыса взвизгнула и метнулась к двери, однако не тут-то было. Тонкопалая рука вцепилась в сросшийся у основания хвост. Крысиный Король забился, заклацал зубами, но Кей уверенно и безжалостно потащил добычу в черный провал изгрызенного зеркала R.

…Она шла. На пути ее вставали армии – и она проходила сквозь ряды солдат, оставляя позади искромсанные трупы. Она шла. На пути ее вставали города, зеленые парки, сады и просвеченные солнцем проспекты. Позади оставались руины. Она шла, и каждый шаг давался все тяжелее. Уже много дней она шагала по разоренной и выжженной земле, где не было ничего живого. Она опустилась бы на груды обломков, она присела бы отдохнуть, но Голос за спиной подгонял.

«Иди, – говорил он. – То, что ты ищешь, впереди».

И она шла. Она верила Голосу.

Иногда через дорогу тянулась цепочка собачьих или человечьих следов. Иногда попадался лагерь с лохмотьями брезентовых палаток и ржавыми жестянками, в которых копилась дождевая вода. Иногда в тучах впереди мерещилось солнце, но это было лишь пламя далеких разрывов. Ниже, над самым горизонтом, сходились и расходились какие-то точки – то ли воронье, то ли вражеские аэропланы. Оттуда доносился сухой стрекот, словно сверчки или цикады решили устроить концерт. Но кажется, здесь давно уже не было ни сверчков, ни цикад.

Через миллион миллионов лет, а может, и больше, она очутилась в разрушенном городе. Город был похож и одновременно не похож на что-то из прошлого. В центре вздымался к низкому небу обугленный клык – развалины высокой башни. Идущая откуда-то знала, что башня звалась Смотровой, но откуда – сказать не могла.

Она побрела по широкому проспекту, изрытому воронками. В воронках стояла тухлая зеленая вода. Позади осталась изувеченная бомбежкой площадь, где раскинулись щупальца мертвого кракена – городского фонтана. Бассейн заполняла черная жижа.

Не решившись подойти к бассейну, она свернула налево, в один из проулков. Здесь даже сохранились дома. Нижние этажи покрывала копоть, но выше краснели черепичные крыши. За рядом домов показалась широкая улица, и на другой ее стороне – старинный особняк, окруженный садом. Чугунные завитки ограды, засохшие деревья за ней – все это было знакомо и в то же время отдавало чужиной, словно правое сменилось левым, а прямое – кривым.

«Не ходи туда, – предостерег Голос. – Там нет того, что ты ищешь».

«А что я ищу?» – хотела спросить она, поднимаясь на крыльцо и переступая через высокий порог. Голос за спиной зашипел почти по-змеиному.

В холле ее встретили мрак и паутина, запах сырости и плесени, известковые потеки на стенах. Дальше, вверх по лестнице и сквозь путаницу переходов. Она шла, ведя рукой по стене, и пальцы узнавали штукатурку, словно оглаживали ее уже не раз. Так не гладят стену дома. Так гладят лицо… чье лицо?

Свет лился из-за угла. Тусклый, неровный, он то вспыхивал тревожно, то снова гас, превращаясь в чуть заметный отблеск на половицах.

Дверь. Открытая дверь. Она вошла.

Тесная комнатушка. Лампочка под потолком. У левой стены разбитое зеркало – казалось, стекло выгрызли из рамы зубами. У правой, спиной к вошедшей, стоял человек.

Высокий. Сухопарый. В изодранной закопченной рубашке.

Человек развернулся на звук шагов.

На месте его левого глаза зияла дыра. Правый глаз прикрыт веком, и не разобрать, какого он цвета. Заострившиеся черты, желтая, изрезанная ранними морщинам кожа. Светлые – или седые? – волосы по плечи. И все же в высоком лбу, в разлете бровей, рисунке губ осталось что-то юношеское – словно человек постарел на двадцать лет за один день. Приглядевшись, она подумала, что незнакомца грызет какая-то тяжелая болезнь, точит изнутри тысячами острых зубов.

За спиной человека в раме светилось высокое и узкое зеркало. Зеркало, собранное из осколков. Паутиной расходились трещины, показывая места стыка. Руки незнакомца были изрезаны в кровь, так что зеркало, наверное, собрал он.

– Я ждал тебя, – тихо сказал человек. – Миллион миллионов лет, а может, и больше.

Голос за спиной прошипел: «Он лжет! Он всегда лгал!»

Странница не знала, прав ли Голос, – ведь этого человека она совсем не помнила.

Пожав плечами, она развернулась и шагнула к двери. Надо было идти дальше. Какое ей дело до уродливого калеки?

– Стой.

Непонятно как человек снова очутился перед ней и заступил дорогу.

Она усмехнулась. Что ж, одним мертвецом больше. Ее не остановит никто.

Она шагнула вперед – и наткнулась на невидимую стену. К незнакомцу невозможно было приблизиться. И нельзя его обойти. Ноги словно завязли в трясине. Тягучая резина сдавила со всех сторон, хотя комната оставалась пустой – не считая ее и калеки.

– Дальше ты не пойдешь, Дафна.

Странница недоуменно вскинула голову. Человек обращался к ней, и давление чуть ослабло. Она поднесла руки к лицу: маленькие, но крепкие ладони в жестких мозолях, пахнущие пороховой гарью. Справа почудилось движение. Резко обернувшись, она увидела в зеркале свое отражение.

Тощая, смуглокожая, угловатая девчонка с раскосыми глазами, в растянутой майке с одной-единственной буквой на груди. «R». Буква «R» что-то означала, но что?