Виталий Каплан - Струна (=Полоса невезения)

— Мысли их от вас скрыты, значит, смотрите на дела…

— А если наши взгляды на будущее страны не слишком совпадут? — заинтересовался я. — Тоже неудачное Восхождение?

Лена прыснула, словно девчонка-пятиклашка:

— Ты думаешь, тут мясорубка? Костик, ты правда поверил ему? Будто мы научились убивать неугодных Струной?

— Ну вот еще, — утешил я. — Силенок у вас на такое не хватит.

Я сделал еще один шаг, маленький шажок в сторону этих странных путчистов.

— Знаете, Константин Дмитриевич…

Я оглянулся и неожиданно понял, что Костик стоит на месте. Он не идет за мной, и скоро мне станет трудно его расслышать. Еще пара шагов — и за скрученным воздухом и пространством его ломающийся голос растает, развеется горьковатым дымком. Навсегда.

— Знаете, Константин Дмитриевич, — сказал мой рыжий тезка. — Они очень пекутся о тех, кто служит в обеспечении яруса. Из техников на Нижние Этажи опускалась лишь их бригадирша, ваш друг Маус и еще двое узких специалистов. Но и они никогда не входили в Мраморный зал… Правда, лифт и пограничный подвал… тот, куда уже не пускают, но связь со зданием еще есть… Вы сами увидите.

Странное чувство, будто весь мир вокруг вертится, точно взбесившийся вентилятор… Меня едва не сбило на черный, в зеленоватых прожилках пол, а глаза уже видели, видели…

Камера в стенке лифта, бесконечные провода. Пульт безопасности, не доверенный даже шефу охраны Гришину. Только Маус там, в верхних апартаментах аккуратно заливает на диск съемки происходящего в белой кабине. Но и у него нет времени просматривать постоянно растущий файл, к тому же приходится проверять — не желает ли это же сделать кто-то другой. Увы, Технический Хранитель, твое искусство сейчас бесполезно — я ведь все равно вижу. И неважно, чьей силой — Струны ли, рыжеволосого ли призрака. Вижу.

Кабина медленно, с гулом катилась вниз. Ее почти не трясло, свет не дрожал. Это был люкс, на котором обратно, в Тональность, повезут короля.

— Все будет в порядке, он же неглупый парень. Покричит, повздыхает — и поймет, что иначе нельзя.

Это Лена. Усталое, совсем пожухлое лицо. То ли так упал свет, то ли слишком намучилась за последние дни — но ей сейчас можно дать и сорок, и больше.

— Не факт, — возразил худощавый. — Этот товарищ непредсказуем.

— Другого не было. — В голосе Лены шелестит осенняя трава.

— Но мне кажется… Ого!

Их все же слегка тряхнуло.

— Поздравляю, коллега…

У Геннадия удивительно белые, здоровые зубы. Мечта дантиста.

— Мир кончился, открылось Ее пространство.

— Ехать еще долго… — задумчиво продолжал Сальников. — Лена, мы это уже десять раз обсуждали, но я все-таки до сих пор сомневаюсь. Ну почему вы так уверены в нем?

— Просто чувствую, — улыбнулась она. — Женскую интуицию не стоит недооценивать.

Лифт опускался все ниже и ниже — сюда, к залу, где все уже разрешилось, а я стою молча над трупом Флейтиста и думаю, как он похож на обычного старика. Может быть, Ковылев уже появился и я сейчас говорю с ним?

Что он хотел сказать? Пространство Евклиду неподвластно. А кому подвластно?

— Так что там насчет страховки? — помолчав, спросил Сальников.

Повисла тягучая пауза. Затем Геннадий сказал:

— Я уже давно послал своего человека. Очень умелый человек. Доставит без проблем.

— А какие вообще могут быть проблемы? — искренне удивилась Лена.

Сальников с Геннадием быстро переглянулись.

— Все в порядке, Леночка, — улыбнулся главвоспитатель. — Ты уж на нас положись, не забивай голову мелочевкой. Мы ведь уже не маленькие, кой чего соображаем.

Я перевел взгляд на «мыльницу», висевшую все это время у пояса, словно заурядный мобильник. Что там говорили мои тезки? Сюда нельзя дозвониться… Дозвониться оттуда…

Я снова поднял глаза на троицу. Не на ту, что в записи — а которая здесь и сейчас. Три комка нервов. Три бомбы, способные если и не на всё, то уж по крайней мере на многое.

— Чего они хотят? — громко, во весь голос произнес я.

— Они уже взяли его… — коротко отозвался Костик. — Везут сюда. В минус первом есть камеры… Ты сам там бывал.

Геннадий с Сальниковым переглянулись:

— Кто с тобой? — коротко и жестко спросил главный боевик.

Почему бы и не ответить?

— Тот, кого уже не надо спасать. Тот, кто знает правду.

Ну-ка, поломайте головы над загадкой.

— …Этот человек. Он из отдела нестандартных акций, — быстро зашептал Костик. — Ему дали вводную. Сказали, что этот ваш Димка торгует травкой для младших классов. Сказали, родителей нет дома и его надо просто изъять, чтобы поработать с ним здесь, в «Струне»… Дали добро на самые жесткие меры.

… Железная дверь квартиры. Димка с одной стороны — Валуев с другой. Их быстрый и малопонятный разговор. Димка бросается в комнату, хватает мобильник, набирает мой номер.

Валуев достает «Резак-М», универсальную капээновскую отмычку (я видел такую у Сайфера). Он понятия не имеет, что это — квартира «Струны», он просто нашел наконец ту заразу, что, просочившись в ряды ясноглазых детей, потеряла право зваться ребенком.

«Абонент не отвечает или временно недоступен…»

Нет, никакого ясновидения — просто я знаю, что все было именно так. И некогда задаваться вопросом «откуда». Знаю — и всё.

— Он привез его. Минут пять назад… — быстро шепчет Костик. Он не боится. Кажется, уверен, что сделать ему ничего тут не сделают. Знает, что не по зубам ни Лене, ни этим двоим. А ведь Лена, похоже, о чем-то догадалась.

— Ребята, вы что? Какого дьявола? — прошептала она, отступая на шаг. Как это тошно — осознать, что и за твоей спиной могут устраивать игры. Три ферзя — это многовато. Один, ну максимум — два…

— Тут всё не по правильной геометрии, — шепнул рыжий. — Тебе же сказали. Беги.

— Как?

— Просто беги вперед, а я попробую изменить путь. Дядя Костя поможет, он ушел недалеко…

…Коридор был мне смутно знаком. Кажется, я уже был здесь, точнее сказать: меня были. Я ничего не помню из того времени, да и что можно помнить, если весь мир превратился в мутную жижу, куда тебя погружают с головой… и удары по почкам — будто вонзают раскаленный штырь.

А потом милосердие следователя — и палач… как там это зовется в нашей любимой «Струне»? — какой-то Исполняющий Хранитель волочит тебя за ноги в одну из вонючих камер, а мимо тянется этот нелепый, неестественный коридор, непохожий ни на что на свете.

Боль заливает тебя крутым кипятком, рвется наружу, мечется и не может отыскать выхода, глаза почти не видят, на них стекает жижа с волос, словно адский шампунь, изготовленный сумасшедшим химиком. Где-то там, в мутной дали, проползают шершавые стены и редкие лампы, закрытые не плафонами, а решетками, как в переходах на городских окраинах.