Виталий Каплан - Струна (=Полоса невезения)

Коридор, я плохо помню тебя, но узнаю всегда и везде…

Мерные шаги. Димка! С отросшими волосами (не смог я выгнать его в парикмахерскую, а в «Веге» оболтуса стригли!), глаза опущены в пол и, похоже, внимательно считают плиты. Руки заложены за спину, сзади идет конвоир.

Тишина, долгая, вековая… Такая, наверное, бывает в аду, где лишь одна пустота, ты ждешь, а с тобой ничего не случается. Ничего, никогда, никогда…

— Вы кто? Вы «Струна»? — угрюмо спрашивает Димка, но получает лишь «Иди!» и сильнейший тычок в спину. Конвоир знает, что это уже не ребенок. Высокая Струна, источник добра и света, отлучила его от детства. За того, кто продавал смерть, уже бесполезно бороться. Можно лишь бороться с ним.

Он должен идти туда… Туда, Где Примут Решение.

— Этот человек… сопровождающий… — голос рыжего Костика прозвучал ниоткуда, мальчишка остался там, в Мраморном зале, а я… где сейчас я? — Он единственный из отдела служил раньше в следственном.

Я вгляделся. Свет очередной зарешеченной лампочки пробежал по лицу конвоира…

Валуев Игорь, человек «Струны». Отдел нестандартных воспитательных акций.

Это было написано на маленькой нагрудной карточке, пропуск к минус первому ярусу, но мне не требовалось читать, я и так узнал его: эти очки, этот странный холодный взгляд.

Так не может смотреть убийца, бандит или тайный агент КПН. Так не смотрят обычные люди «Струны»… Неуловимый мститель, вчерашний интеллигент и очкарик, поэт, на новом витке революции оказавшийся в департаменте безопасности. Он уже не поэт, он кует людям новое счастье. Теперь изо всех сил он будет казаться жестоким, расчетливым и холодным… ибо другой поэт сказал: «Помой руки и положи в холодильник сердце».

Он морально готовился. Может быть, не спал ночами, кусал подушку, задыхаясь от страха, стыда и надежды. Он избивал бамбуковой палкой Врага Детей — Константина Демидова… Он ли? А почему нет? По времени совпадает. Вряд ли у «Струны» слишком много палачей… пока, во всяком случае. Он готовился стать солдатом, чтобы придуманная им сказка стала былью… Он. Он ждет приказа — набросить струну, ту самую, назначенную очередному маньяку или бандиту. Набросить на Димкину шею…

Но зачем? Кто на самом деле заварил эту кашу, а главное, кого собрался ею кормить? Такой вот короткий поводок для Главного Хранителя? Для дрессированного короля Демидова? Это и есть их «подстраховка»?

— Он не сделает этого. Он не решится убить ребенка, — шептал над ухом мой рыжий тезка. — Просто будет пугать. Успокойтесь, Константин Дмитриевич. Держитесь, вам надо быть осторожным…

«Струна» создавалась во благо. Благо ее просто. Опытнейший убийца Сайфер никогда бы не поднял руки на ребенка. И не только он, согнувшийся под грузом своего тайного горя. Никто. «Струна» — благо. Но лишь до тех пор, пока у нее есть черта, линия, за которую можно спрятаться. Полоса, отделяющая жизнь от безумия. «Струна» не сможет стать палачом и судьей для страны. Не сможет, пока не сломает свои же оковы.

И вот идет он, человек, готовый сделать это… Человек, переступивший себя. Ради… Он сам не знает, ради чего.

А ради чего я? Какое мне дело до этих дрязг, до интриг, до завтрашней телепрограммы? Не всё ли мне равно, кого увидеть на экране: вороватых ли чиновников и страдающего похмельем Законноизбранного — или Лену в окружении хищно озирающейся охраны и адъютанта Мауса с чемоданчиком Верховного Командующего…

Да, мне есть до всего этого дело. Как только я буду знать — Димку всё это не коснется…

— Стой, Костик! — Ленкин голос дрожит испугом. — Это опасно, не делай! Ты что, с ума сошел?

Она боялась. То ли за себя, то ли за свое великое дело, то ли… за меня.

— У него же оружие есть! — кричу я Костику, влетая в какой-то поток, вновь закруживший меня по залу.

— Трусишь? — усмехается рыжий тезка, и в словах его звучит что-то похожее на обиду.

— Я думаю, чем мне драться! — доказывать ему что-либо нет ни сил, ни желания, ни, главное, времени.

— Ты ведь Хранитель. Неужели забыл?

Какой глупый ответ. Или он снова корит меня за бездействие?

— Ты же человек «Струны». Струны, понимаешь? Ну неужели ты такой дурак?

…Выдернул кол из плетня и пошел на урядника. Фраза из книжки полувековой давности. Тогда прибить урядника считалось исторически прогрессивным деянием. И что изменилось? Все те же лица, все та же полицейская машина — хищная и кровожадная, сожравшая сперва народ, а затем тех, кто честно пытался его защитить. Остался лишь отдел внутренней контрразведки. Да и то…

…Выдернул кол…

Я рванул Струну на себя — зная, что это не только самоубийственно, но и попросту глупо. Всё равно что свалить плечом небоскреб. И даже не сразу понял — получилось! В темных глубинах, в недрах иных тональностей, она будто слетела с шарнира и зашаталась, как гнилой зуб в распухшей десне.

— Не надо! — крикнула Лена и присела на корточки, закрыв голову руками. — Дурак, кретин, идиот… Ты же ничего не понимаешь! По-другому же надо! Ну зачем, зачем?

Ее спутники отступили подальше в лифт. Может, бросят ее и уедут? Плевать.

Струна… Я, дурак, и впрямь принял ее за какой-то вселенский штырь, скрепляющий миры? Поверил сказкам? Ничего с ней на самом деле не случилось, вот же стоит, как и раньше. Но вибрация, льющаяся откуда-то с черного потолка, ударила по мне — и я понял, что касаюсь Струны второй, а может, и первый раз в жизни. Сейчас она просто убьет меня, как обычную мошку, рискни та играть на гитаре и оттяни басовую «ми». Ударит, сожжет, вывернет наизнанку…

Прости меня, Димка, я и в самом деле дурак.

Странный звук, вспыхнувший повсюду разом, будто взвыла тысяча Тональностей, собрался в моей руке и ударил по ней беспощадным током, чудовищной музыкой, оглушающей и ослепляющей. Музыка разодрала меня изнутри, швырнула прочь, в лабиринт неевклидовых провалов и бездн, где все подчинялось отвратительному, совершенно немузыкальному звону. Наверное, что-то сломалось в мире. Или во мне.

Не люблю разрушителей…

Валуев, может, о чем-то и догадывался. Туманные слухи о нижних ярусах наверняка долетали и до него. Он вполне мог ждать самых разных неожиданностей, но такого…

…Свет, мгновенно ослепивший меня, схлынул, унося с собой звенящую тьму. То ли это своего рода контузия, то ли очередные шутки Струны… Лена говорила, что тогда, в Мухинске, Она тоже сверкнула как миллион молний сразу.

Ну и что? Плевать я хотел на эти Тональности, Струны и Музыки.

Димка оказался чуть сбоку, Валуев — точно передо мной. Мир вновь крутанулся, причем тут уж я был точно уверен — именно мир, а не мое восприятие. И значит, медлить нельзя. Как тогда, на темной заснеженной стройке…