Сергей Шведов - Подкаменная Тунгуска

— В райцентре.

— Постой-ка, как это в райцентре? Ты ж в международном розыске даже у оккупационных миротворцев. Тебе на люди и носу нельзя казать.

— А я и не кажу. Тунгуска моя у меня за снабженца.

— Неграмотная дикарка?

— Она и без грамоты спрытная! Ейная родня берёт за копейки у китаёз на складе ящиками подмоченный сахар и слипшиеся леденцы, а замороженные дрожжи килограммами тунгусы покупают для неё в пекарне на районе. А она привозит на олешках продукты к Етагыру. Вот тебе и вся грамота.

— Среди тунгусов есть и городские?

— Хэх! У нас в райцентре ейные соплеменники попроворнее китайских деляг будут. Да ещё во власть местную лезут, как мухи на мёд, — в районе да по посёлкам избираются в муниципалитеты и шерифами, как теперь у них участковых называют по-иностранному.

— Они ж поголовно неграмотные, если верить статистике!

— Зато сметливые. Их над русскими начальниками ставят, так западные оккупационные власти распорядились. Для народов Севера квота такая — три тунгуса на одного русского в любом горсовете. Многие чалдоны и городские русские так и вообще в тунгусы переписались. Так выгоднЕй.

- И правильно. Величавая поступь цивилизации по просторам свободной Сибири! — хмыкнул гость. — Слава демократии и мультикультурности! Только ненадолго это всё, а жаль.

— Неужто скоро русские сюда воротятся?

— Очень даже скоро, по моим подсчётам. Как замкнут свою мегамагистраль по БАМу, тут и нашей сказочке конец. И не только нашей. Мировые морские перевозчики разорятся. Все эти Гибралтары, Дарданеллы, Суэцкие каналы да Малаккские проливы и гроша ломаного не будут стоить, когда китайские товары пойдут по мокру да по суху до Калининграда и Мурманска.

— Неужто маосталинисты до самой Чукотки дойдут?

— Дошли уже. Скоро и Аляску за уши к себе притянут. Да и Якутия у них почти что в кармане. Одно название от ханства осталось.

Ерофеич скривился от мочёной клюквы, которой закусывал, и схохмачил с перекошенным ртом:

— А нас уже тут не будет — на-кось выкуси! Хотя жалко доходное место терять. Мне, почитай что, весь Медвежьедольский район задолжал. Со старателей тунгусы золотишко собирают для меня.

— И как ты только из подполья в международном розыске управляешься?

— Так-то Фекла от моего имени делами заправляет, а она у своей родни вроде как бы баба на авторитете.

— И ты дикарям доверяешь свой бизнес?

— Да чтобы тунгус своего предал или обманул — век такому не бывать! Так уж они устроены. Хоть ты режь такого на куски, а своих не сдаст, — вытер о себя жирные от рыбы руки Ерофеич. — Фёкла, разливай нам горячее в миски!

— А как оккупационные власти на это смотрят?

— Им плевать на нас, тузиков, с высокой колокольни.

— Туземцев, что ли?

— Ну да… Ихние сержанты-суперинтенданты, навроде наших прапоров. Готовы весь армейский склад тебе продать. Плати только.

— А я-то думал, что ты просто лох таёжный, а ты вон какой бизнесмен… Тогда разрешу себе ещё по одной чарочке за успех твоего семейного предприятия! — высоко поднял гость полный стакан.

— Что ты городишь-то? Какого ещё семейного? Фёкла мне не жонка.

— Ну, тогда — сожительница.

— И не сожительница дажить, а прислужница.

— Ладно, мужик, не цепляйся к словам. Ваше с Фёклой здоровьице!

— Не слишком ли щедро себе плеснул, док? Язва ж у тебя была.

— Давно в завязке — года четыре без малого не выпил ни капельки, а знаешь, как иногда хряпнуть хочется, чтобы нервы успокоить и расслабиться!

— Негоже это пить водку на зимовье для расслабона, паря… то ись док. С морозу можно себя и побаловать маненько, а потом уж остережёмся с этим баловством. Фёкла, прибери бутыль со стола!

— Ну тогда пошли одеваться, мужик. Далеко до того надёжного схрона, что ты мне вчера обещал показать?

— Мы с тобой сидим как раз над самым этим местом.

— Можно опять попросить тебя выражаться без постонародных увёрток?

— Это изба — и не жилая изба вовсе, а бывшая контора золотодобывающей шахты, ну, которая тут ещё при последнем белом царе была. Под землёй — заброшенные горные выработки, самое надёжное место для потайного схрона. Тута деньги твои в неприкосновенности, как в подземном хранилище нацбанка.

— Скажи ещё, их бес Етагыр охранять будет.

— И то верно, чего греха таить!

— Опасная это затея, мужик. Заброшенные горные выработки часто обрушиваются… Шахта за столько лет разве не завалилась?

— Ни одной гнилой ступеньки. Брёвна крепи уже в камень превратились, док. Надёжней тех каменных столбов, что мы видели при дороге.

— Ну, тогда чего мы сидим? — вскочил гость.

— Так и я об чём! — поддакнул Ерофеич. — Только одеться всё-таки надо, хоть и полегче, не в шубы. В шахтном стволе стыло, как в том морозильнике.

Ерофеич провёл гостя в кромешной темноте через моторную клеть, где стоял электродвижок, к околоствольному двору шахты. Там в свете слепого круглого окошка под потолком ещё высились ржавые колёса ручного подъёмника на цепях. Моторная изба и пришахтный двор помещались в искусственной пещере, проделанной взрывниками в скальном массиве. Перед крутым спуском с деревянными ступенями, ведущими вглубь горы, гость приказал:

— Бери обе сумки и ступай вперёд! Я тебе сзади под ноги фонариком посвечу.

— Я на ощупь тут дорогу найду и без света.

— А я вот темноты боюсь, представь себе.

— Пистолет тебе зачем, док?

— Нечистую силу пугать.

— Она сама кого хошь напугает, а пули не забоится. Разве что серебряной, и то навряд ли.

— Ступай вниз без разговоров! И держись в свете фонаря.

— Чтобы ты держал меня на мушке? Зря ты мне не веришь, Шманец.

— Я никому не верю. Дашь мне в темноте по башке, скинешь в шахтный ствол, и денежки — твои.

— Это четыре-то миллиона с гаком в самой твёрдой валюте? Меня за них на куски порвут, если кто из местных урок про то проведает.

— И то верно… Ну, пошёл!

Едва лишь мужчины вышли с сумками из горницы, крохотная женщинка-прислужница тут же вскочила, бесшумно подошла в своих мягких замшевых сапожках-торбасах к открытой двери чёрного хода и долго вслушивалась в шаги и слова своих удалявшихся повелителей-мужчин. У неё действительно шевелились маленькие ушки, когда она старательно прислушивалась, скинув вязаную шапочку.