Феликс Кривин - Божественные истории

— Не троньте этого христианина. Это наш человек. Освободите его и уведите…

подальше… подальше от эшафота!

Был большой диспут между книжниками и фарисеями.

Приглашенный на него в качестве гостя Иоанн Златоуст внимательно слушал, но больше смотрел, ибо диспут был по преимуществу рукотворный. Потом ему захотелось вмешаться.

«Блаженны миротворцы!» — подбодрил он себя словами Иисуса Христа и сказал словами Луки-апостола:

— Братья, вы не ведаете, что творите!

Братья молча диспутировали. Каждый считал, что он ведает.

— Ныне отпущаеши! — сказал Иоанн словами того же Луки.

Никто никого не отпускал. Диспут продолжался. Тогда, махнув рукой на Луку, Иоанн сказал словами апостола Матфея:

— Братья, не мечите бисера перед свиньями!

И сразу все успокоились.

— Золотые слова! — сказали книжники и с презрением посмотрели на фарисеев.

— Золотые слова! — сказали фарисеи и с презрением посмотрели на книжников.

Иоанн сел на место, отирая золотые уста.

Бог солнца, могучий Гелиос, боролся за место под солнцем.

— Эллины! — кричал он громче других. — Во славу нового бога нашего крестись!

И Гелиос первым бросился в воду.

Старый, опытный бог, он, как никто, умел бороться. Когда другим еще было по щиколотку, ему уже было по пояс, когда другим было по пояс, ему было по шею, а когда другим было по шею…

— Эллины! Во славу нового господа… аминь!

Борясь за место под солнцем, древний греческий бог утонул во время крещения…

Служил Перун Сварогу, служил Перун Даждь-богу, а теперь он служит Иисусу Христу.

— Если вы в меня верите, — говорит он рядовым христианам, — зовите меня Ильёй. Это как-то больше по-христиански.

— Илья! — зовут христиане. — Илья Пророк!

Гремит в небесах новый Илья — старый Перун, гремит, как гремел и при Свароге, и при Даждь-боге. Только прежде он язычников охранял, а теперь он поражает язычников.

Лета 430 от рождества Христова Блаженный Августин достиг высшего блаженства: наскоро простившись со своими учениками и послушниками, сей отец церкви отправился к праотцам.

Праотцы слонялись по небу и судачили о земных делах.

— Послушайте, где я могу видеть бога?

— Бога нет, — пожали плечами праотцы. Святой отец насторожился:

— Кто сказал, что бога нет?

Праотцы покосились на него и замолчали.

— Ну что, так и будем молчать?

Праотцы молчали в знак согласия.

— Видишь, милый, какое дело, — заговорил старенький праотец. — Бог-то у нас вездесущий, ему всюду надо поспеть. Вот и мотается по всему свету.

— Мотается? Ну, это другой разговор… — Августин огляделся вокруг. Значит, вы здесь живете? Так, так… Прямо на открытом небе?

— Прямо на нем, милый, прямо на нем…

— Вы что ж, не слыхали моей последней проповеди?

— Не слыхали, милый, не слыхали. До нас все поздно доходит.

— Я говорил в ней о строительстве в воздухе. О том, что, что б мы ни делали на земле, для полного счастья нужно строить воздушные замки.

— Что верно, то верно, — закивали вразнобой праотцы.

— Ага, значит, вы согласны? Тогда чего же нам больше ждать? Ну-ка, берись за работу?

И закипела на небе работа. Небожители больше не судачили о земных делах — не до того было. Чуть свет они продирали глаза и — принимались за дело. Трудились охотно, строительство шло вовсю, хотя замков не прибавлялось: ведь они строились из воздуха. Но все вели себя так, будто замки были, повторяя вслед за Августином его знаменитую, принесенную с земли фразу; Верю, ибо это нелепо!

Отец Августин, который тоже стал уже праотцом, руководил строительными работами.

Одно только смущало его: а вдруг появится бог? Как он отнесется к строительству в воздухе?

Но время шло, бог не появлялся, и Августин понял, что его. нет. Нет вовсе, нет нигде; ни на земле, ни на небе. Однако, чтобы не мешать своей братии строить воздушные замки, Августин держал эту мысль про себя, а вслух продолжал твердить, что бог мотается по свету.

— Верю, — говорил он, — ибо это нелепо.

И братия верила вслед за ним. Ибо это поистине было нелепо.

— Земля держится на трех китах!

Три кита были с этим вполне согласны. Понимая серьезность своего положения, они лежали рядком и молчали, как рыбы, хотя по всем статьям относились к отряду млекопитающих.

— Ответственная работа, — молчал один кит. — И главное — никуда не уйдешь от ответственности…

— Что делать? — молчал второй кит. — На нас ведь все держится.

А третий кит молчал по известной формуле Архимеда:

— Дали б мне точку опоры. Уж я б это дело перевернул!

Так подумал третий кит и вдруг ощутил под собой точку опоры.

— Не понимаю, — продолжал он молчать. — Не понимаю, при чем здесь три кита? Земля держится на одном, это же каждому ясно!

И, чувствуя, что он именно тот кит, на котором держится земля, третий кит стал оттирать боками своих товарищей.

Два кита молча сопротивлялись.

Они так упорно сопротивлялись, что в конце концов пошли на дно, потянув за собой третьего кита. Пошли на дно, совершенно забыв, что на них держится Земля.

А Земля осталась. Потому что, как теперь стало известно, не Земля держится на китах, а киты держатся на Земле.

Если, конечно, умеют держаться.

Аристотелю повезло: он причислен к святому лику. Каждый шаг его, каждый слог — откровение, поелику христианству они не во зло, а, напротив, в его защиту…

Аристотелю повезло больше, нежели Демокриту.

Аристотелю повезло: церковь хвалит его сочинения, Его мнение в силу вошло, уничтожило все сомнения, и его, как начало начал, зазубрили зубры науки:

— Аристотель учил…

— Аристотель сказал…

— Ты возьми Аристотеля в руки… «Пишет», «учит», «гласит», «говорит», «утверждает в своей работе»…

Жив непризнанный Демокрит. Умер признанный Аристотель.

Пришел Беда — отворяй ворота.

Отец церкви достопочтенный Беда пришел в монастырь со своим уставом.

А в монастыре том страшные дела творились. Монахи жали, где не сеяли, подводили друг друга под монастырь и вообще не ведали, что творили.

Но пришел Беда — отворяй ворота.

— Которые тут грешники? — осведомился святой отец. — Вот ты, брат Иоанн, скажи!