Александр Тюрин - Последний подвиг капитана Рождественского

За Котлином надо мной баражировала пара истребителей-бомбардировщиков и несколько вертолетов морской разведки НАТО. Борт-искин визуализировал информационные потоки — натовский БДК был прикрыт системой раннего обнаружения, базирующейся на спутниковой группировке и тарелкообразных дронах модели UFO.

Прошел на траверзе Красную горку и оказался в толчее — вокруг выписывали круги натовские корветы последних проектов, похожие на здоровенные утюги, и мультикорпусные противолодочные корабли, смахивающие на огромные грабли. Но все эти силы и средства пока не видели меня. Зато я видел их. Стайный интеллект «Flying Genius», снабжающий меня информацией, все еще не был отключен от натовской системы ISR[19].

Борт-искин проложил курс на атаку, я шел со сумасшедшей скоростью под триста узлов, через две минуты «Сирин» должен был выпустить ракетоторпеды.

До цели они б проплыли, огибая донный рельеф, быстрее, чем всплыли пузырьки от их двигателей.

Но тут на курсе атаки оказался стометровый круизный лайнер «Принсес Дайана», направляющийся из Стокгольма в наш пассажирский порт. С вероятностью двадцать процентов одна из ракетоторпед должна была угодить в него, с вероятностью пять процентов его могли поразить оба «Базальта». С одной стороны — положить с прибором на тысячу шведских ебланов, ехавших проветриться в покоренный ими град Петров, с другой — утопить их, как-то не по-православному…

Я вдвое снизил скорость для совершения маневра и когда снова лег на курс атаки, мой кораблик был обнаружен — очевидно спутниковой группировкой, способной сканировать альбедо водной поверхности — погодка, увы, была идеальной. На всё про всё оставалось несколько секунд.

Стрелять «Базальтом» было поздно, его боеголовки не успели б ухватить цель, но в меню имелось еще два блюда. Одно: активизировать боеголовки и вперед — курсом на столкновение; другое: заложить резкий поворот и выйти из игры…

Я очухался в воде, на языке была кисловатая влага — всё пространство надо мной было затянуто дымной пеленой, которая пахла паленым пластиком и какой-то гнилью. Кое-где по воде расходились радужные топливные пятна, но оставлены ли они утонувшим судном, пойди пойми.

В спасательный жилет встроено несколько гаджетов, но ничего не работало, включая систему глобального позиционирования. Работал лишь простой компас и это внушало оптимизм, значит магнитные полюса на месте, а не приватизированы и не вывезены в офшор. Вода Финского залива, конечно, не для купания, но почему-то мне становилось все теплее, или, скажем, терпимее.

Ладно, поплыл по компасу на восток. Минут через десять сквозь туман стало пробиваться шлепанье, потом завиднелось что-то вопиюще желтое. И вот я обозрел плывущую конструкцию, напоминающую кита в том виде, в котором он изображался в сказках, с огромной пастью — принадлежала она судну-сборщику мусора. Никто не бросал спасательных кругов и концов. Забирался на борт сам. Мусорщик оказался полностью роботизированным, с нулевой командой. На роль матросов претендовали разве что спрутоподобные сортировщики, катающиеся на монорельсах вдоль бортов.

Через неопределенный кусок времени — я в это время сидел, прижимаясь к теплой двери, ведущей в машинное отделение — свет и ветер разогнали туман. Открылся вид на море — мусорщик, сделав свое дело, подходил к плавучему мусороперерабатывающему заводу. На палубах этой махины я тоже не увидел ни одного человека, хотя на таких «предприятиях» обычно кучами копошатся шоколадные братишки от мала до велика: роются в мусоре, что-то прямо варят и жарят, нагружают свои лодчонки барахлом, которое еще можно употребить в глобальной сети «секонд-хэнд».

Сейчас никто не рылся, не копошился. Я минут десять гулял по безлюдному заводу, затем подплыл катер веселой окраски и компания подростков предложила подбросить до города. Я знал, чем грозят поездки с хищными юнцами — но тут все оказалось до невероятия благопристойно.

Никаких попыток воткнуть мне «перо» под лопатку и вырезать мою печень, никто даже не предложил купить пакетики с дурью. Кажется, только у одного из молодцов был разъем для нейроинтерфейса, но другой сказал мне, что Колян творит на ходу виртуальные картины — он художник-маринист, под Айвазовского косит…

Город становится все ближе, но я никак не мог узнать хорошо знакомую набережную Васильевского острова. Пассажирский порт скоропостижно превратился в стоянку яхт, исчезли стоявшие к югу от него наноплантовые офисные вышки, сменившись гроздьями золотистых геодезиков. А к северу от него возник длинный пляж с белым песком, за ним, если в бинокль глянуть… смешные лавчонки в виде мультяшных персонажей. Далее к востоку — ступенчатые жилые дома, с зеленью, каждый второй этаж тянет на висячий сад Семирамиды… Слушайте, еще совсем недавно тут было несколько огороженных клубных участков с барами и ресторанам, вокруг них площадки по продаже подержанных автомобилей и автосвалки, а над этим хозяйством нависали облупленные коробкообразные махины, забитые гастерами. Так? И ничего не спишешь на дефекты зрения и коньюктивит, не получится — разница слишком внушительная.

Кажется, я недооценил тех ребятишек, что доставили меня к берегу. Похоже, они по дороге сделали мне инъекцию наркоинтерфейса — мономолекулярной иглой в мозг, хрен заметишь. Эй, Айвазовский, не намекнешь ли ты на что-нибудь? Нет, Айвазовский только лепечет что-то про «белеет парус одинокий».

Через несколько минут во всем подозреваемые парни высадили меня на берег. Я прошел мимо старичков, угнездившихся в «раковинках», защищающих их от ветра, мимо закаленной детворы, играющей с крылатым мячом, явным обладателем искина — солнце зашло за тучку и стало по-питерски зябко. Под ногами хрустел чистый песочек. Мусор собирали не пьяные бабки и не выходцы из более солнечных краев, а небольшие аппараты — на вид паучки. Как я заметил, столкнуться с ним невозможно, если даже попытаешься, он сразу прильнет к песку, и уже тарелка тарелкой.

Другие аппараты — напоминающие фламинго — разносили прохладительные и горячие напитки: жидкость лилась из «клюва», а стаканчики появлялись из-под «крыла».

Я прошел линию, где располагались будочки для продажи всякой снеди — роботизированные и легко трансформируемые — то это избушка яги, потчующая пирогами, то здоровенная печка, выдающая горшки со старорежимной кашей. И я, между прочим, не заметил, чтобы получатели пирогов и каши платили за еду.

Дальше была широкая улица, где катались машинки — было видно, что они относятся к одному проекту. Все круглые, с полупрозрачным корпусом, который одновременно является и единственным колесом. Диаметра и раскраски — разной, порой и откровенно безумной.