Александр Тюрин - Последний подвиг капитана Рождественского

Посредине не было ничего. Возможно, когда-то был вход, но потом его заделали. А возле несуществующего входа стоял робозаяц с корзинкой, совсем как настоящий, только из биополимеров, большой и толстый — и угощал морковкой.

— Спасибо, не надо. Я еще не привык к здоровому образу жизни.

Я был без наушников, но в мои уши вливалась узким звуковым пучком песня, которую не слышал более никто — мне под настроение. «Есть море, в котором я плыл и тонул и на берег был выброшен к счастью. Есть воздух, который я в детстве вздохнул и вдоволь не мог надышаться…» Похоже, почти со всем происшедшим мне придется разбираться самому…

На противоположной стороне улицы стояла женщина, чем-то похожая на… То ли я ее уже встречал, то ли встречу еще. Похожая на таинственную Елену Дмитриевну…

У женщины были такие же суровые серые глаза и светло-рыжие жесткие волосы, как у пропавшей Лены. Аж слезы навернулись.

Я сделал несколько шагов навстречу.

— Вы бы не могли подсказать, где я живу?

Она неожиданно легко улыбнулась, видимо люди стали меньше опасаться друг друга.

— А не хотите ли вы сообщать, что прилетели со звезд? Насчет «где я живу» номер не пройдет, молодой человек. Но, похоже, вы прилично расстроены, даже глаза мокрые. «Ведь ты моряк, Мишка, а моряк не плачет и не теряет бодрость духа никогда.» Идите и слушайте правильные песни.

— А как насчет… кино? Вместе сходим.

— Это уже лучше, пошли. Чего тут такого? Можно вас под руку взять?

— Нужно.

— Да вы и в самом деле моряк.

Она своми тонкими, но крепкими пальцами покрутила мою ладонь. С тыльной стороны около большого пальца имелась татуировка — якорь и четыре буквы «ДКБФ».

— А у вас зеркальце есть?

— Да, любуйтесь. Только не думайте, что я в таком же восторге от вашей наружности.

Она провела по воздуху косметическим спреем и гель моментально превратился в зеркальный пузырь.

Я знал это лицо. Я его когда-то знал. Это было мое лицо. Значит, я… Павел Спицын. Татуировка с изображением якоря осталась после срочной службы на флоте.

Я поднял глаза к небу, которое теперь не портила реклама прокладок для мужчин от Д.М. Бессен. Там выкатывались первые крупные звезды…

— Как вы себя чувствуете?

Я резко сел. Дурнота, перелив вязкой боли из затылка в лоб.

Не отставая от моей спины, лежанка превратилась в кресло. Заработали встроенные в него массажеры.

Доктор Ваджрассатва, не мигая, смотрел не меня. Лишь посверкивание на свету шоколадной лысины выдавало его дыхание.

— Как я себя чувствую? Как обычно чувствуют, проснувшись в луже. Простите, а «я» — это кто?

— А кем бы вы хотели быть?

На секунду мне захотелось взять увесистый том Юнга с полки и приложить к смуглой лысинке врача.

— Господин Ваджрасаттва, вы же из Калькутты, а не из Одессы, или у вас тоже принято отвечать вопросом на вопрос?

— Носителем структурограммы памяти является абсолютно стандартный носитель FMD — на десять ментобайт — вон они в той коробке лежат. Внешний интерфейс втыкается в разъем над пятым шейным позвонком. Принятый орально внутренний нейроинтерфейс активизирует так называемые «зоны M» в теменном отделе. Он и преобразовывает цифровые сигналы в электрохимические, понятные мозгу. Его зоны, ответственные за память, перестраиваются, записывая информацию… Однажды мне принесли структурограмму памяти Александра Рождественского.

— И… Павел Спицын, то есть я, стал рецепиентом.

— Вы выразили согласие в письменной форме. Достать папку с документами?

— Да какая уж теперь разница, в письменной, в устной… Вы ничего не сказали, как «приживляется» чужая память, почему пациент, или как там его… рецепиент, начинает воспринимать её как свою.

— Тут у нас более эмпирики, чем теории. Ощущение «самости» — того, что я именно такой и вообще существую — на самом деле не является результатом фиксации Настоящего. Сознание не успевает его ухватить, так сказать сфокусироваться на нём, и имеет дело только с прошедшим, записанным в памяти. По сути, наше «настоящее» и прилагающаяся к нему таблица решений, находятся в Прошлом. Хотя и не очень удаленном — всего на несколько долей секунды. Однако нейроинтерфейс может перенести фокус сознания на записи весьма давних событий. По сути, в ходе экспериментов удается перенести «настоящее» в Прошлое на дни, потом на месяцы и даже годы.

— Вы ведь говорите только о психологическом «настоящем»?

— Не только… М-м, друг мой, как известно, любая открытая система должна двигаться к термодинамической смерти, к энтропии, к наиболее вероятному состоянию. Но ведь этого не происходит.

— На то они и открытые, чтобы поддерживать свою устойчивость за счет внешней среды.

— Система А живет за счет системы B, система B за счет системы C, развитые страны за счет неразвитых, и так далее. В масштабах мира круг так и или иначе замкнется и всё закончится энтропийной смертью. А не заканчивается, потому что вселенная потребляет время, как материальную субстанцию — ту, что дает потенциал для организации.

— Ага, въезжаю… Грубо говоря, если система для поддержания своей жизнедеятельности превращает килограмм колбасы в килограмм экскрементов, то потенциал организации, даруемый временем, позволяет превратить килограмм экскрементов в килограмм колбасы.

— Можем вместе измерить, — предложил доктор.

— Спасибо — не надо. Если время — материально, то получается, Прошлое — вполне ощутимо и реально?

— И да, и нет. Поток психологического времени течет из Прошлого в Будущее, делая Прошлое недоступным. Поток материального времени течет из Будущего в Прошлое, создавая по пути физическое Настоящее, собирая объекты. Этот поток, так сказать, все более компактифицируется, сжимая многовариантность в одновариантость…

Ваджрасаттва говорил легко и непринужденно, ну как в фантастических фильмах, где чудак профессор (там он, правда, со всклокоченной седой шевелюрой) подводит главного героя (этот, конечно, мускулист и красив как Аполлон) к машине времени (на вид кривошипно-шатунный механизм со вставленными кое-где кнопками и пробирками) и начинает заливать словно по-писанному без слов-паразитов «э-э», «ну» и «блин»… Что ж, мне остается только подыгрывать.

— Насколько я понимаю, доктор, суть эксперимента в том, что фокус психологического времени перемещается в Прошлое и как бы «размораживает» его.

Ваджрасаттва подошел растению в горшке — несколько практически совместно растущих стеблей, кажется Galathea, потом стал отклонять один из них в сторону.