Татьяна Мудрая - Ангелоиды сумерек

– Постой, я не понял.

– И Волки тебе не сказали, – он снова изобразил улыбку.

– Она же меня посвящала. Вводила в курс, так сказать. И она ведь настоящий Сумеречник, хотя и не Волчица.

– Волчицей Марии никогда и не быть. У них другой звериный покровитель, иначе тотем, – объяснил он с важностью. – Медведь какой-то. Питаться ее обучили с малолетства – едва на дыбки встала и от материнских сосцов отлипла. Они тут долго по нашим меркам грудь сосут, лет десять. Отлучают их примерно по той же методе, что и тебя. Молоко с кровью, кровь с молоком, бобы с молоком, молоко с соком, чистый сок. Но и понятия у них до последней поры вроде как у тебя самого. Раскрываются постепенно.

– Надеюсь, без твоей помощи?

– Там свои олимпийские игры. Хотя тоже ничего себе. Сам посуди: ты взят со стороны, а Мари вырождённая.

– Урождённая, – поправил я.

– В смысле матушка такой выродила. В полный рыцарский или кавалерно-дамский чин ей еще лет через пято́к входить. Тебе-то его в поощрение дали. Каждый божий раз ты попадаешь на шаг выше, чем прочие. А образцового человека в сумеречное племя переворачивать – это вам с Мари ещё только предстоит. Совсем другой компот. Тебе, вообще-то, и незачем в Волки пробиваться. Жену из другого рода полагается брать.

Я так понял, что это намёк на Волчицу Беттину, но словами выразить поопасался: засмеёт еще. И то удивительно, что Хельм сообщает мне всякие наполовину секретные детали.

А потом заснул, слушая густое посапывание кнехта и еле слышное, тоненькое – Марии. И видел самые неподдельные сны: про Эли, в которых плакал, про Бет и ее младенца – тогда я смеялся от восторга – и про всех трёх моих женщин сразу.

До чего ж это было непохоже на то, чему учили в школе!

Утро началось с того, что едва я продрал глаза и обернул их взор к соседу, как моя Мари появилась перед нами с двухъярусной тележкой, несущей кувшинчик с йогуртом для меня, блюдо с жарки́м и кружкой тёмного пива для Хельма и тазиком горячей воды для нас обоих. За водой на этаже приходилось охотиться – единственный кран был в конце коридора. Забавно, что никакой санитарной разрухи в нашей среде не возникало – даже брызги на полу были редким явлением.

Не успел я как следует подумать эту мысль и ощутить себя крутым халифом на час, как Мария заявила:

– Сегодня стоило бы поторопиться. Я хочу отвести тебя, Пабло, в хорошую библиотеку. Настоящую.

– Их ведь пожгли все, – промямлил я. – С большого перепуга.

На самом деле испуган был я сам. Открывшейся перспективой вспомнить не то. Кстати, ни в одно из государственных хранилищ книги из Зоино-Софьиного сундука не попали. Кое-что могло найтись только в частных собраниях, причем хорошо затаившихся.

– Ты правильно думаешь, – кивнула Мари. – Только мы не редкости будем искать. Просто продолжим исследования.

Я ополоснулся, перелив воду в умывальник, обтёрся и выпил свою кислятину. Облачился во вчерашнее.

– Очень элегантно, – похвалила Мари. – Ты давно на себя в зеркало не смотрел?

– Мы ведь там не должны отражаться.

– Правда?

– Я как-то пробовал.

– Но ты его не просил тебя показать? Зеркало.

– Что, «свет мой зеркальце, скажи»?

– Не обязательно. Просто пожелай внутри себя. Мы ж ментальные невидимки. Снова тебя никто не научил! Захотим отразиться – внутри человека покажемся. А уж он своё ви́дение перенесет на стекло.

– С одним собой тоже этот фокус получается? Хитро. Почему?

– Тогда ты сбрасываешь защиту.

Я подошел к зеркалу. Оттуда на меня смотрел худощавый парень лет тридцати – самый лучший мужской возраст. Темно-русые пряди, обрезанные этакими модными хвостами, смугловатая кожа, бездонные карие глаза, аристократический абрис рта и носа. Андрей никогда им не был – разве что представлял себя таким в мечтах.

А потом зеркало снова стало серым и гладким – вещи послушно отразили в нем то, что на самом деле было загорожено моим телом.

Снова мы вышли из стен на простор – два плаща, два берета, две сумочки. Марии захотелось, чтобы я обременил себя визиткой, или, как в мое время это называли, барсеткой. Визитка, по-старинному, – вообще пиджак, презираемая интеллигентом часть мужского наряда.

Шли мы быстро – по-видимому, даже для моих новых способностей это было на пределе. Штатский транспорт не работал уже вечность, а нужное нам место было на границе мегаполиса.

– …! Хочу научиться летать, – выразился я, наконец.

– Я тоже, – ответила Мария. – Думаешь, это так легко?

Теперь мы миновали резервацию, и на пустынных улицах стали изредка попадаться люди: как ни странно, одетые не хуже нас обоих и с похожими сумочками в руке или на запястье.

– Документы и оружие, – объяснила моя гидесса. – Для патрулей на колесной технике. Выглядеть надо респектабельно и безлико.

Такие патрули – химера банковского броневичка и труповозки – раза два нас миновали. Шли они на скорости километров шестьдесят в час.

– Полгода или сколько там назад патрули были не так мимолетны и действовали основательней. Чесали пешком и не хуже тех твоих гребней из рога дикобраза, – проговорил я.

– Результат видишь перед собой. Как говорится, умерли и пастыри, и паства. Не хочешь остановить для нас машину?

– Нисколько. Спереди чугунное рыло, сзади птичья клетка – и никакого комфортного обзора.

– Мари улыбнулась.

– Ты прав, пешком лучше. Тем более что остались пустяки.

Высокие серые дома с лепниной и колоннами сменились такими же, но попроще. Затем еще более простыми и низкими, среди которых возвышались совершенные гиганты: мегаполис не так давно был озабочен расселением приезжих и своего бурно плодящегося народа.

А потом камень и бетон резко оборвались. Перед нами простиралась та зеленая панорама, которую я мельком видел перед своей несостоявшейся смертью.

Или нет.

Мы уже были внутри огромного парка. Или лесопарка. Или просто – ручного леса.

Фронтир его зарос терновником, который был весь в мелких розовых цветах, и аромат их преследовал нас еще долго после того, как колючие ветви расступились перед Марией. Можно сказать, провожал до дома.

А дом стоял на небольшой поляне – тонкая, как волосы, и влажная после дождя трава подступала прямо к запертым ставням, ложилась на крыльцо и карабкалась на черепичную крышу, чтобы прорасти и там. Пока мы дошли, тренчи промокли до пояса. Дверь была забита свежеструганными досками наискосок, и этот андреевский крест ясно выделялся на фоне облупленного дерматина.

Мария вошла на подгнившее крыльцо и потянула дверь на себя. Та охотно открылась.

– Маскировка наивная, но если прибавить в ней чуточку гипноза, работает, – сказала в объяснение.