Светлана Ягупова - Мутанты Асинтона

— Кто этот юноша, который вчера провожал вас?

— Друг детства.

— Этот друг, — сердито сказал он, — искажает вашу фирменную форму.

Астрик поняла, о какой форме речь, и зарделась. Она тоже замечала, что после общения с Тингом, лицо ее на короткое время преображается, в нем будто смутно проступает ее прежний облик. Вот уже второй год, как изменилось ее отношение к Тингу, который из рыжего мальчишки вырос в широкоплечего сильного парня, дающего отпор любому ее обидчику. Впрочем, когда 0н шел рядом, никто и не осмеливался обидеть ее ни взглядом, ни словом. Но больше всего она ценила его верность: с Гастрик Тинг не встречался, хотя его наверняка тянуло пройтись с красивой девицей. Долго уговаривал он Астрик вернуть свое лицо, но потом как-то сразу перестал затрагивать эту тему, точно решил доказать, что девушка дорога ему в любом обличье. Из детской привязанности выросло деревце любви, и, заглядывая украдкой в зеркало, Астрик с горечью думала о своей прежней внешности. Утешала лишь мысль о том, что Тинг любит ее и такой, а Гастрик с тяжелым характером вряд ли кому-нибудь понравилась бы, если бы осталась страшилой. Зато сейчас у сестры много поклонников, и это радовало Астрик.

— Вы поняли меня? — перебил ее размышления Казинаки. — Фирме ни к чему ваши сияющие глаза. Ей нужны глаза-гротеск, глаза-гипербола, чтобы закомплексованные клиенты, заглянув в них, воспряли от мысли: «Надо же, что сотворила природа с этой бедняжкой! Значит, у меня все не так плохо…»

Казинаки знал, что его слова ранят девушку своей жестокостью, но не мог остановиться:

— Интересно, какой комплекс у вашего юноши? Не будете же вы уверять меня, что он ухаживает за вами просто так, из любви к вам.

— Именно из любви, — тихо проговорила Астрик. Ей не нравилось, что шеф смотрит на нее слишком пристально. Когда же Казинаки попросил принести ему вечером домой пару свежих детективов, поскольку он уже прочел доставленную в прошлый визит стопку, у нее мелькнуло подозрение, которое развеселило — уж не заинтересовался ли шеф ее особой? Тому, кто пресыщен всеми житейскими благами, порой недостает самого обычного, и тогда он может прельститься скромной хибарой в каком-нибудь забытом богом уголке, прийти в восторг от полевого цветка, залюбоваться непритязательным пейзажем. Или же обратить внимание на нечто из ряда вон выходящее, как, например, ее лицо… Вероятно, слишком богатые люди страдают от скуки и тоски потому, что нет для них ничего невозможного.

Отсутствие же каких-либо препятствий неизбежно опресняет жизнь, делает ее вялой, бледной и безвкусной, точно неподсоленные спагетти.

— Что, если я приударю за вашей сестрицей? — игриво сказал Казинаки. — Мне бы хотелось узнать, когда я буду целовать ее, вы что-нибудь почувствуете?

— Я и моя сестра — думаем и чувствуем независимо друг от друга, — сказала она.

— Тогда я не стану утруждать себя, — откровенно вздохнул Казинаки. — Тогда мне это неинтересно.

Астрик улыбнулась его признанию, но уже в следующее мгновение огорченно сказала:

— Город в опасности, а вы занимаетесь пустяками. Неужели по утрам вместо соловьев и синиц вас не будят вороны и сороки? Неужели не замечаете, как листья деревьев, едва зазеленев, становятся желтыми, жухлыми и опадают? И разве не тревожат вас по ночам глухие толчки в подземельях Керогаза? Или вас очень занимает вопрос «Что такое Асинтон?». А может, вам неизвестно, что Великая Трещина в некоторых районах города уже так раздвинулась, что детям боязно перепрыгивать через нее?

Казинаки понравился тот пыл, с каким Астрик осмелилась отчитать его. Все вокруг лишь потакали ему и ублажали каждое его желание, а эта девчонка, эта страшненькая мордашка, смеет дерзить…

— Что за трещина? — притворился он, будто не знает, о чем речь, и привел Астрик в недоумение.

— Неужели вы так погрязли в своем золоте, что ничего не видите! — возмущенно воскликнула она.

— Ну-ка, ну-ка, покажите, что там делается, — продолжил он игру. — Будьте моим гидом. Сейчас же! Сию минуту!

Он вывел ее из конторы, усадил в автомобиль, и они помчались по городу.

«Как странно, — думал Казинаки, ловко выруливая по улочкам и переулкам. — Мне так хорошо рядом с этим гадким утенком. — Он даже улыбнулся этому ощущению. — Да-да, мне еще никогда не было так хорошо, как в эту минуту, когда я будто бы невзначай прикасаюсь плечом к ее плечу. Особенно на поворотах».

— Что-то не вижу вашей трещины, — деланно сердитым тоном сказал он.

— Мы плутаем там, где я никогда не была. Не предполагала, что в Асинтоне есть такие сногсшибательные закоулки. Пожалуйста, вырулите к центру.

Но он продолжал петлять по каким-то лабиринтам, упиваясь каждым резким поворотом, от которого кружилась голова и взволнованно билось сердце, ибо при этом Астрик клонило в его сторону, как ни пыталась она покрепче держаться за поручень. Неожиданно автомобиль занесло на просторный проспект, и Казинаки с ужасом затормозил, ибо прямо под колесами оказалась канава шириной метра в два. Она пересекала проспект поперек, скрываясь в парке, и нигде не висел знак запрета.

— Вот видите, — взволнованно проговорила Астрик, — знак еще не успели поставить — выходит, это свежая трещина.

Казинаки молча развернул автомобиль. До сих пор он знал лишь о метафорической Трещине, разделившей город пополам — она была нарисована белой краской и никого не пугала. А тут нечто вполне осязаемое, материальное, через что ни проехать, ни перепрыгнуть. Впрочем, успокоил он себя, возможно, это всего лишь прокладка канализации. Но когда, проехав с полкилометра, натолкнулся еще на одну канаву, точнее земляной разлом, тянущийся уже вдоль дороги метров на триста, стало не по себе, ибо, присмотревшись, он заметил, что разлом, сворачивая вправо, прошел под трехэтажным зданием, которое накренилось набок, угрожая вот-вот рухнуть.

— Что за фокусы, — пробормотал он, выруливая на другую улицу.

— И никто не хочет замечать этого, — с горечью сказала Астрик. — Зато чуть ли не ежемесячно обновляют дурацкие вывески и терзают себя вопросом, что такое Асинтон.

Тут и Казинаки обратил внимание на множество нелепых вывесок и плакатов, развешанных по городу. Они лезли в глаза своей бессмысленной банальностью, хотя висели здесь всегда. Но почему-то раньше он не замечал их глупости. Вывески заманивали, предлагали, призывали, но никого не трогали их вопли:

Машина медленно двинулась вдоль трещины, однако вскоре пришлось дать задний ход, ибо разлом разветвлялся в стороны на десятки маленьких змеенышей. В некоторых местах через трещину были перекинуты мостки, а на отдельных участках ее огородили штакетником, чтобы ненароком кто-нибудь не свалился в довольно глубокий проем.