Виталий Вавикин - Третий источник

Дождь. Одинокая могила ютится под ночным небом.

– Зачем ты привел меня сюда? – спрашивает Инесс.

Уиснер молчит, вглядываясь в фотографию золотоволосой женщины.

– Знаешь, – говорит он, продолжая крепко держать Инес за руку. – После того, как она умерла, я был на этой планете лишь трижды.

– После того, как она умерла? – Инесс читает даты жизни и смерти. – Господи, Тиен, ты, наверное, что-то путаешь?!

– Нет, – голос его звучит тихо и спокойно.

– Но ведь эта женщина умерла более двухсот лет назад! – Инесс глуповато улыбается. – Скажи, что это розыгрыш, и давай вернемся в клуб.

Она смотрит на дату. Смотрит на имя похороненного здесь человека.

– Ромула Уиснер. Это что, твоя далекая бабушка?

– Моя сестра.

– Хватит, Тиен!

– Этот отель принадлежит мне, Инесс. Вся эта планета принадлежит мне. Все эти жизни, – Уиснер закрывает старые, уставшие глаза. – Мы могли бы жить с ней вечно, но она предпочла отведенную ей временем жизнь. Состарилась и умерла у меня на руках… – он замолкает. – Так много лет. Так много лжи.

– Ты врешь, – тихо говорит ему Инесс.

– Вру, – он гладит ее волосы. – Но ты так сильно напоминаешь мне ее. Именно сейчас. Именно когда вся моя империя готова рухнуть. Почему?

Инесс молчит. Молчит, потому что понимает, что Уиснер обращается не к ней. Он говорит с надгробием. Со старым, выщербленным временем камнем.

– Она никогда не любила эту планету. Особенно после того, как вбила себе в голову, что она изменила меня, забрала ту часть, которая была ей дорога. Сказала, что с каждым новым рождением я все больше становлюсь зверем. Наверное, она просто не смогла смириться, что любит меня.

– Так вы были очень близки? – осторожно спрашивает Инесс.

– Намного ближе, чем ты можешь представить, – Уиснер улыбается. – Но не думай, я ничуть не стыжусь этого. Физически, мы перестали быть братом и сестрой, как только я получил новое тело. Это были просто чувства. Просто любовь, – слезы катятся по его щекам, смешиваясь с дождевыми каплями. – Господи, как же я ненавижу эту планету! Она отняла у меня мое тело, мою душу, мою любовь, – он снова смолкает. Смотрит на Инесс как-то слишком внимательно, слишком глубоко. – Как думаешь, если бы я был молод и полон сил и предложил тебе вечность, ты бы приняла ее?

– Не знаю, – Инесс устало пожимает плечами. – К чему эти разговоры?

– Снова думаешь, что я вру?

– Думаю, ты просто хочешь понравиться мне.

– А я тебе нравлюсь?

– Возможно, – Инесс поворачивается, пытаясь заглянуть ему в глаза. – Давай вернемся в клуб и там решим…

– Мы не вернемся в клуб.

– Если ты думаешь, что мы пойдем в твой номер, то ты ошибаешься.

– Мы пойдем не в номер, – Уиснер обнимает ее за талию. – Мы пойдем туда, где ты сможешь все увидеть.

Тьму разрезает заходящий на посадку корабль. Яркий прожектор освещает поляну за могилой.

– Не знала, что здесь можно пользоваться подобным транспортом, – говорит Инесс.

Уиснер молча смотрит на могилу сестры.

– Неужели ты хочешь забрать мою жизнь? – спрашивает он надгробный камень. – Неужели ты готова сделать это после того, как подарила мне бессмертие?

– Тиен? – Инесс осторожно касается его щеки, пытаясь отвлечь от могилы. – Кажется, ты что-то хотел показать мне, Тиен.

Она смотрит на него до тех пор, пока он не отвечает на этот взгляд, и только потом улыбается. Едва заметно, почти одними глазами. Но этого хватает, чтобы отвлечь его от безумия. Так, по крайней мере, думает Инесс. Хватает, чтобы вернуть его в чувства.

Хорнадо-дел-Муэрто. Вечер. Уродцы выбираются из нор и подвалов. Щурятся в кровавых лучах заходящего солнца.

– Рановато они, – говорит Зоя.

Бити смотрит на сотни изуродованных тел открыв рот.

– Куда они идут? – спрашивает Солидо.

– Не знаю, но думаю, пора убираться, – Зоя берет его под руку.

– Постой, – Мидлей подходит к безрукому мужчине. Щелкает пальцами у него перед глазами. Никакой реакции. Лишь тупое движение вперед.

– Можно пойти за ними и узнать, что происходит, – осторожно предлагает Сиола, показывая на бредущие толпы уродцев.

– Господи! – шепчет Бити. – Избавь моего сына от необходимости видеть весь этот кошмар!

Вечер медленно клонится к ночи. Сгибается, как старое дерево, под тяжестью прожитых лет. Уродцы заполняют здание вокзала. Толпятся возле призвавших их родителей.

– Какого черта они делают? – спрашивает Солидо, прячась в кустах.

Стефан ходит вокруг вокзала, проверяя, закрыты ли окна. Обложенные сухими ветками стены вспыхивают, как только последние уродцы скрываются в здании вокзала.

– Он хочет сжечь их заживо! – шепчет Бити, для которого реальность в последние дни давно перестала представляться чем-то целостным и подчиненным привычной логике.

– Дай голограмму, – говорит Зоя.

– Что ты хочешь делать?

– Дай мне эту чертову голограмму! – она вырывает блок управления у Солидо из рук и бежит к дверям, которые собирается закрыть Стефан.

Он принимает ее еще за одного уродца. Пропускает внутрь и только потом закрывает дверь.

– Подожди! – говорит она, переводя дыхание.

Он обнимает ее за плечи, предлагая смиренно опуститься на колени.

– Ты не должен! – Зоя включает голограмму. Показывает оставшихся в камерах двойников. – Ты ничего не решишь, если принесешь себя в жертву, – кричит она, а дым уже начинает заполнять помещение. – Вы должны вернуться!

Стефан молча смотрит на изображение двойника Солидо, превращенного в овощ.

– Без вас они все превратятся в таких как он! – кричит Зоя. – Без вас все станет только хуже.

Стефан протягивает руку, касается распадающегося под его пальцами безумного лица, рожденного голограммой.

– Да, – цепляется Зоя. – Ему больно. Очень больно. Им всем! – она просит голограмму показать отель «Амелес». Показать двойников, которые живут там. – Это! – Зоя уже едва может дышать. – Это тоже твои дети! И их намного больше, чем тех, что собрались здесь. И все они счастливы! Понимаешь?! Счастливы благодаря тебе! Но если ты сейчас умрешь… Ты и твои братья. То ничего этого больше не будет. Ни одного счастливого лица. Только боль, безумие и отчаяние!

Ханк идет по залитым дождем улицам. Безумие охватило не только клуб. Оно повсюду: в казино, в ресторанах, борделях, театрах. Даже в его собственной голове. Мысли путаются, мешая трезво оценивать происходящее. Никаких воспоминаний. Никаких планов на будущее. Удается удерживать лишь цель – Фибл. Женщина. Блудница, которая ушла из клуба с клиентом. Ханк с трудом вспоминает его образ. Кажется, он где-то уже видел его. Когда-то давно. А может быть, недавно. Ничего конкретного. Лишь инстинкты. Но и от них сейчас проку не больше, чем от головы, которая отказывается работать. Остается механически передвигать ноги, надеясь на удачу. Надеясь, что он вспомнит лицо араба. Лицо слуги приезжего художника.