Юрий Леж - Чужая воля

— Он уже в Преисподней, — с ясно различимой злорадностью в голосе отозвалась агентесса. — Закачивают ему там десятилитровую клизму…

— За что? — удивился Иван Кузьмич и тут же сам понял, что удивляется не тому.

Очень уж спокойно, почти равнодушно сообщила о случившемся девушка: ни грамма переживаний, никаких эмоций, если не считать явной отчетливой злости на напарника.

— Был бы грешник, а повод найдется, — отшутилась Некта. — Но, если честно, он свою клизму заслужил. Как говорили когда-то в моем Отражении — лох педальный, чуть все не загубил. Вот только жалеть его не надо, ладно? Отбудет свои лет двести-триста в каком-нибудь в угольном забое или грузчиком… он физическую работу жуть, как не любит… потом простят, конечно, тех, кто умеет быть живущим, в Преисподней ценят. Опять кому-нибудь в напарник подкинут. Только вот я — уже ученая, хватит. А то мало он мне на Столетней войне нагадил своим самолюбием, ненужным гонором и упертостью ослиной…

Старик недоуменно покрутил головой, пытаясь понять и уложить в нее сказанное девчушкой. Не укладывалось, уж больно много и сразу она нагромоздила несуразностей, непонятностей, загадок.

— Дед, я тут тебе наговорила, озадачила, — будто спохватилась агентесса. — Ты пока внимания особо не обращай и не волнуйся, я расскажу по порядку, если хочешь — подробно, только давай — попозже, а? Ты ведь только-только из «отсроченной погибели» выкарабкался… тьфу же, вот — опять сама и начинаю…

— Ладно, — кивнул Иван Кузьмич. — Согласен и на попозже. Тем более, мне сперва надо…

Он чуть встревожено огляделся, но Некта уже сообразила, что потребовалось старику, и быстро склонилась под соседнюю постель, через мгновение вернувшись с металлической эмалированной уткой в руках.

— Ну, вот еще! — откровенно возмутился судья на благородный жест незваной сиделки. — Я, кажется, не парализованный пока… могу и дойти до туалета.

— Ты-то можешь, — послушно кивнула девчушка. — Вот только дадут ли?

— Что?

— Там, в коридоре, — указала на открытую дверь Некта, — сидит дежурная, она, понятное дело, придремала, небось, прямо за столом, но шаги твои точно услышит, тем более — идти-то надо как раз мимо стола. Криков будет, шума…

— Ну, а тогда мы по-мужски… — подмигнул неожиданной внучке старик, откидывая одеяло и опуская на пол длинные жилистые ноги в неплохих, но все равно казенных пижамных штанах в крупную полоску.

Агентесса слегка напряглась, хотя и была уверена в нормальном самочувствии своего подопечного, наблюдая, как ощутивший себя лет на сорок моложе Иван Кузьмич, разминая ноги, неторопливо добрался до раковины, оглянулся на девушку, продолжающую сидеть у его кровати, и — громко, удовлетворенно зажурчал в белый фаянс, потом — пустил воду, смывая за собой «следы преступления», и вернулся обратно.

Удивительно — когда и как успела Некта, но ко времени его возвращения на тумбочке возле постели красовались на бежевой, явно домашней салфетке почищенный апельсин, уже разделенный умелой рукой на дольки, и порезанное яблоко. Старик, бегло глянув на приготовленное угощение, самостоятельно взгромоздился на постель, единственно, в чем ему помогла агентесса, так это поплотнее укрыть ноги одеялом и поудобнее разместить под спиной подушки.

— Надеюсь, Некта, что твое «попозже» теперь наступило? — подмигнул девчушке Иван Кузьмич, прихватывая с тумбочки дольку апельсина; кажется, он впервые с момента знакомства назвал агентессу по имени, к которому она привыкла. — Давай, рассказывай по порядку, чтобы у меня старческие мозги не вскипели.

— Не очень-то я умею так, чтобы по порядку и со смыслом, — откровенно призналась Некта, сосредоточенно потирая виски — вновь нечто исподволь будто диктовало ей, что можно, а чего не стоит рассказывать судье, сама агентесса никогда бы и не подумала откровенничать с аборигенами любого Отражения. — Ну, раз надо, то давай, конечно, попробую… С чего начать-то? Ну, вот ты, дед, живой, а я — живущая.

— А в чем разница? — не давая ей продолжить, сразу же уточнил старик.

— Я уже не раз жила и не два, — пояснила девчушка. — Ну, это уже метафизика, её так просто не объяснить, да и знаю я мало. Тут придется просто поверить, что я ушла из своего Отражения семнадцатилетней, такой всегда возвращаюсь, даже если перед этим прожила где-нибудь десяток лет…

— И правда, трудно понять, — вздохнул судья, наморщив лоб, он понимал, что слышит нечто подобное бреду, но — удивительное дело — сразу же принял слова самозваной внучки за чистую монету. — А что за Отражения ты упомянула?

— Понимаешь, этот, то есть твой, мир — он не единственный, их такое множество, что даже и представить себе трудно. И каждый — это всего лишь Отражение некого абстрактного первомира, основы метафизического мироздания, — как сама понимала структуру вселенной, пояснила агентесса. — И за каждым Отражением внимательно присматривают… ну, не буду говорить — Бог и Ангелы, Дьявол и Бесы, пусть будет проще, как в каком-нибудь фантастическом романе — Темные и Светлые, хотя, честно говоря, и это всё очень условно…

…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………

… — Вообще, было у нас простенькое такое задание с Валериком — не дать тебе сегодняшней ночью погибнуть в автокатастрофе… тот большегруз, что в твою машину-то врезался, должен был прямо лоб в лоб, только бы металлолом остался на трассе… но — видишь, как получилось из-за природной бестолковости моего напарника. А сесть впереди я сама не могла. И ты бы, дед, не понял этого, да и охранник твой бдительный тут же бы неладное заподозрил…

Некта тяжело вздохнула, переводя дух. Она уже давно так много и откровенно не говорила, и хорошо еще, что старик оказался восприимчивым, наверное, благодаря возрасту, а может, более гибкой, пластичной, чем у остальных обитателей этого Отражения, психике. Не стал креститься, отмахиваться и звать на помощь врачей, не насмешничал в душе — это агентесса видела также отчетливо, как дольки апельсина на тумбочке — не советовал отдохнуть, придти в себя после аварии и уж тем более — обратиться к психиатру, а как-то сразу, без сомнений, принял на веру слова пришелицы из Преисподней.

И за разговорами, вопросами и ответами, странными воспоминаниями Некты о том, чего никогда не было в этом Отражении, они будто и не заметили, как за широкими окнами больничной палаты ночная мгла постепенно посерела, посветлела, уступая начинающемуся сумрачному осеннему утру.

А когда из коридора явственно донесся легкий топоток приходящих на работу врачей и медсестер, негромкий говор передающего друг другу дежурство персонала, Некта прервалась едва ли не на полуслове, внимательно прислушиваясь к происходящему за стенами, и вернулась в разговоре уже к неизбежной текучке суетных дел: