Хольм ван Зайчик - Дело жадного варвара

— Как она могла? — с болью и отчаянием повторял Баг, мотая головой и запивая эрготоу из чарки пивом из кружки. — Нет, ты мне скажи, еч Бог…

— Не богохульствуй! — отвечал Богдан, нетвердой рукой помахивая перед носом у напарника палочками с зажатым в них прозрачным плечиком медузы, только сегодня поутру доставленной Ябан-аге из его родного Приэльбрусья.

— Прости, зануда… — покаянно заявлял Баг и, перегибаясь через стол, пытался поцеловать Богдана. — Нет, ты мне скажи: как она могла? Я же… я… следы ее лобзать…

При этих его словах вечно опущенные веки йога Гарудина ощутимо дрогнули, и кружка перед ним с громким хлюпаньем опустела. Расторопный Ябан-ага тут же побежал к нему с добавкой.

— Нет, ты мне скажи… — продолжал Баг. — Ты скажи. Вот я, простой ордусский мужик. И ты – простой ордусский мужик. Ну, пусть минфа там… это ты на службе минфа и все такое, а по сути – простой ордусский мужик. И скажи. Вот я не понимаю. Ей что, не сообщили? Или это у нас теперь новая сообразная церемония такая сделалась – паразитам дарить самое дорогое?

— Я не знаю… — беспомощно отвечал Богдан.

— Его же надо было вязать!

— Доказательств нет… И – он же гокэ, иностранец…

— Хорошо. Теперь ты меня поправь, да? Иностранец. Если его нельзя вязать только из-за того, что он иностранец, тогда я так понимаю, что все его соотечественники могут рассматриваться, как укрыватели. Правильно? А еще в древности было сказано: наказания бывают пяти видов. Позорящая татуировка, битье палками, обращение в рабство, четвертование и поход армии с целью умиротворяющего вразумления. Соображаешь, минфа? Я тебя, что ли, истории законов учить должен? Поход вразумляющей армии! Стало быть, не подарочки им делать за наш с тобой счет, а… — Баг резко взмахнул забинтованной рукой, и его голова, подпертая здоровым кулаком, едва с этого кулака не сорвалась. — Если много людей провинилось по одному и тому же делу, да к тому же часть из них вооружена, нет иного способа их наказать, кроме как при помощи похода вразумляющей армии!

Веки йога Гарудина снова дрогнули.

— В таком деле, как поход вразумляющей армии, — чуть заплетающимся языком ответил Богдан, — часто бывает много справедливости, но никогда не бывает много человеколюбия. Понимаешь, еч Баг? Последнее это дело – поход вразумляющей армии…

— Понимаю… — уныло и совсем тихо ответил Баг. Помолчал. — Так и что нам теперь? Этот скорпион небось уже в Филадельфии своей, камушками на окладе любуется…

Богдан немного подумал и пожал плечами.

— А я знаю! — вдруг сказал Баг просветленно и разлил еще по одной.

Веки йога снова дрогнули, и кружка перед ним опустела до половины. Каким-то чудом то ли услышав, то ли увидев это, Баг всем корпусом повернулся в сторону йога, помахал забинтованной рукой и, всерьез встревожив остальных посетителей, запросто гаркнул:

— Частишь, Гаруда!

Аскет чуть кивнул.

Напарники выпили, и им стало совсем невмоготу.

— Давай споем, еч Богдан, — вдруг тихонько попросил Баг. — Жанка, пока ехали, говорила – ты много песенок знаешь хороших… Давай споем. Я подпою…

— Давай, — согласился совсем засмурневший Богдан. — Что бы такое… — Задумался. — Вот, давай! Она хорошая, древняя…

И поначалу негромко, приноравливая голос к ноте, а потом все раздольнее и надрывней, он начал:

Где-то на улице неподалеку протрещал, приближаясь, и смолк чей-то мотоцикл.

— Правда, хорошая песня, — несколько невнятно из-за подпирающего подбородок кулака и щеки, сдвинутой этим кулаком к уху, выговорил Баг. — Правильная… только грустная.

— А ты думал? Когда что-нибудь правильное скажешь, почему-то всегда грустно. Ну, давай вместе… три, четыре!

И, на радость млеющему за стойкой Ябан-аге и замершим в благоговении посетителям его кабачка, они все-таки обнялись поверх стола и, слаженно и размашисто мотая головами, грянули в полный голос, на две глотки, со слезой:

Мелодично прозвенели колокольцы входной двери, и все взгляды невольно обратились ко входу. В наступившей тишине кто-то из посетителей отчетливо сказал, с некоторой плотоядностью причмокнув губами:

— Какая штучка!

На площадке, возвышающейся над полом харчевни на высоту семи ступеней, у самой закрывшейся двери, стояла, оглядываясь и, видимо, слегка ослепнув в прокуренном сумраке харчевни, молодая девушка в кожаной, западного кроя широкой куртке, джинсах, плотно облегающих полные, стройные ножки, и огромных, в пол-лица, защитных очках. Длинные распущенные черные волосы ее стелились по плечам и ниспадали на спину.

— Не к вам, певцы? — сказал другой голос насмешливо, и несколько человек захохотали. Действительно, представить себе эту эстрадную красотку, хлесткую, словно первый ожегший спину прутняк, рядом с уже не слишком молодыми, неказистыми, подвыпившими мужиками, Бог знает во что обряженными – переодевались они у Бага, впопыхах, чтобы Богдану не заезжать домой и чтобы успеть выпить и разойтись пораньше, не обижая заждавшуюся Жанну (тогда у них еще была надежда, что они выпьют аккуратно и разойдутся засветло)… словом, представить ее с ними за одним столиком было совершенно невозможно.

Третий голос сказал:

— Крошка, подсаживайся!

Баг грозно оглянулся и положил руку на меч.

Йог Гарудин сильно шевельнул опущенными веками. Со множественным бульканьем, хлюпаньем и скворчанием стоявшие на всех столиках, кроме столика напарников, рюмки, кружки, стаканы и фужеры разом опустели. Сделалось удивительно тихо.

В этой тишине особенно отчетливо зацокали неторопливые каблучки. Держась очень прямо, ни на кого не глядя, девушка спустилась в харчевню и прямиком пошла к Багу и Богдану какой-то невероятно изысканной, строгой и гордой походкой. Знакомой походкой…

Она села рядом с ними на свободный табурет, сняла очки и, расправляя волосы, встряхнула головой.

Подбородок Бага все-таки свалился с его кулака.

— Матерь Божья… — пробормотал Богдан, слегка трезвея.

— Единочаятельница Ли… — с блаженной улыбкой пробормотал Баг.

— Тс-с, — сказала принцесса. — Ваш начальник, еч Баг, Редедя Пересветович Алимагомедов, подсказал моему порученцу, где вас найти. Простите, что не могла вас предупредить. Я вижу, — она покосилась на бутылки и чарки, — вы сильно расстроены.