Хольм ван Зайчик - Дело жадного варвара

— Тс-с, — сказала принцесса. — Ваш начальник, еч Баг, Редедя Пересветович Алимагомедов, подсказал моему порученцу, где вас найти. Простите, что не могла вас предупредить. Я вижу, — она покосилась на бутылки и чарки, — вы сильно расстроены.

— Мы… ну… — сказал Баг.

— Ну… мы… — сказал Богдан.

— Я сейчас объясню… молчите, я должна объяснить. Вы имеете право знать, — она вздохнула. — Когда имя заказчика преступления стало известно, я тоже была расстроена. Не мне учить вас, драг ечи, основному правилу человекоохранительной науки: наказание преступника должно быть неотвратимым. Не столь уж важно, каким оно будет – прутняки, или бритье головы, или что-то еще. Не столь уж важно, будет ли оно жестоким или мягким. Самое главное – чтобы оно было неотвратимым. А тут… — Она запнулась и не стала продолжать, лишь снова встряхнула головой. — Иначе нам было его не достать. Никак не достать. А ведь это несправедливо – если бы несчастные Ландсбергисы оказались на всю жизнь в тюрьме, а главный преступник гулял бы на свободе… Помните, Учителя спросили: «Что вы думаете о том, что на зло надо отвечать добром?» Учитель ответил: «Как это? Добром отвечают на добро, а на зло отвечают по справедливости»… Этот человек мог бы не брать Ясу. И не был бы наказан. Но он выбрал сам. Вся страна, весь мир видели, как от варварского вожделения тряслись его руки… и как мы сами вложили в эти нечистые руки нашу национальную святыню. Вся страна… И мне, и батюшке, — она грустно улыбнулась, — пришлось рискнуть утратить любовь народа… а выше этого для нас ничего нет. Весь народ негодует на сделанную властью ошибку и гневается на жадность варвара. Весь народ, как один человек, хочет, чтобы ошибка была исправлена, а варвар – наказан. А когда император просит Небо и Землю о том, чего хочет весь народ и в чем сходятся главы всех улусов, Небо и Земля подчас идут императору навстречу.

Она помолчала, машинально крутя в пальчиках полупустую чарку Бага. По сиреневым длинным ноготкам бегали шустрые маленькие блики.

— Через полчаса после окончания церемонии передачи Ясы батюшка лично совершил моления в Храме Земли и в Храме Неба. А через некоторое время с пятнадцати из восемнадцати наших молибденовых месторождений пошли панические шифровки о том, что вся геологоразведка была ошибочной, и машины начали загребать совершенно пустую породу… Молибден пропал. Так, кстати, мы доподлинно узнали, какие из месторождений он еще не успел откупить.

Напарники слушали, затаив дыхание.

— Считайте, он разорен. Через две-три недели его имущество пойдет с молотка. Он продаст и Ясу. И тогда ее купит некий никому не известный, несметно богатый тибетец и увезет в Дарджилинг. Но вместо Дарджилинга Яса вернется в Александрию. И будет великий сабантуй.

— Но… — пробормотал Баг. — А если он не продаст?

Принцесса задумчиво помолчала.

— Он неплохой, в сущности, человек… Любит, понимает и ценит произведения искусства, а деловые его способности вообще выше всяких похвал. Однако… Чтобы остаться нищим, но с Ясой, нужно быть бескорыстным и преданным почитателем культуры. А он – варвар. Когда встанет выбор между… между чем бы то ни было – и деньгами, он выберет деньги.

Принцесса встала.

Напарники шевельнулись было следом, но она удержала их, оказав им неслыханную, невообразимую честь – на миг положив свои ладошки им на плечи.

— Не надо меня провожать, — сказала она тихо. — Мне придется высоко поднимать ногу, чтобы сесть на мотоцикл… Я не хочу, чтобы вы это видели. Вы знаете, кто я, а для принцессы подобные телодвижения – совершенно несообразны.

«Как безупречно она воспитана!» —с умилением и восторгом подумал Баг.

«Будь здесь кто-нибудь из варваров, — с философическим расслаблением подумал Богдан, — он решил бы, что наша жизнь полна лицемерия, коль скоро мы так блюдем условности… Варвару и невдомек, что это просто уважение друг к другу. Ведь когда нет войны, нужды, страданий, позволяющих одному жертвовать собой для другого, как еще выказать уважение? Только соблюдая условности…»

Принцесса благосклонно и тепло взглянула на Богдана.

— Прощайте, благородный и высокоученый минфа, — сказала она. — Теперь у вас нет повода огорчаться, не пейте больше.

Затем она перевела свой небесный взгляд на Бага. Несколько мгновений смотрела на него неотрывно – и глаза ее затуманились. Казалось, ей совсем не хочется уходить. Казалось…

— Прощай, храбрый Чжучи, — сказала принцесса, повернулась и, на ходу опуская очки на глаза, быстро и решительно пошла к выходу.

Голова Бага сызнова свалилась с подпиравшего ее кулака. Какое-то время Баг пытался сообразить, что, собственно, произошло – и вскочил. Загребая воздух руками, он сделал несколько нетвердых шагов вслед за принцессой, потрясенно бормоча:

— Мэй-ли… Милая моя…

Дверь шумно захлопнулась – и протяжно, печально запели в тишине колокольцы.

Было чуть за полдень, когда Баг с бутылкой «Ордуси» в незабинтованной руке выбрался на террасу. Рыжий кот, нареченный вчера вечером Судьей Ди, с независимым видом истинного владельца квартиры последовал за ним.

В конце концов, одно другому не мешает. Ведь нельзя же исключить, что судья Ди, знаменитый Танский сановник Ди Жэнь-цзе, и впрямь был дальним предком Бага по мужской линии!

Ветер за ночь утих, и темные тучи сделались светлыми облаками, насыщенными светом невидимого, но явно близкого солнца. Голова Бага еще оставалась немного тяжелой, но на душе было так спокойно, мягко и благостно, будто ее до краев заполнили подогретым оливковым маслом.

Трижды за это утро он пытался сходить в чат Мэй-ли – и трижды ему не хватало духу. «Сейчас, наверное, она еще в дороге, — думал он поначалу. — А сейчас, наверное, отдыхает после многочасового перелета…» А в третий раз он подумал: «И что я ей скажу?»

Но когда-нибудь, когда-нибудь… вскоре… он увидит ее милый смайлик и напечатает:

«Здравствуй, Мэй-ли? Как поживаешь?» И она ответит так же просто: «Привет, Чжучи. У меня все в порядке. А ты как?» И, наверное, до тех самых пор, покуда демократизация в Ордуси не достигнет потребной высоты, они оба будут смиренно и уважительно друг к другу делать вид, что никогда не встречались.

С тяжким вздохом Баг опустился в плетеное кресло и отхлебнул из бутылки. И тут понял, что за ним наблюдают.