Владимир Голубев - Шаг назад

— …рожать в августе. Третий-то курс я закончу. Беременным двоек не ставят. Преподаватели-мужики, — она засмеялась, — ужас как боятся беременных. Рот откроешь — уже четверка. А не откроешь, так тройка. Про женщин и говорить нечего: они-то все понимают. Потом возьму академ. Закончу как-нибудь. Главное — наш малыш.

Стать мужем этой толстой гусыни? Да никогда!

— После летней сессии поедем к нам. В деревню. У нас такая красота! Ты не представляешь! А речка! А рыбалка! А лес, грибов пропасть! А воздух, Дима, какой воздух! Дом у нас большой, мы с тобой займем комнату, ту, что окна в огород… молока настоящего попьешь! От нашей Машки. Здесь не молоко — вода крашеная. Как я скучаю по дому, ты бы знал… мама с папой знаешь, как обрадуются!

Она прижалась к нему. Он сидел неподвижно. Да уж, папа с мамой точно обрадуются! Пристроили-таки свою ненаглядную коровушку! А мои? Если привести тебя на родину, весь город со смеху скорчится. Ну, Макс, молодец! Уехал за тыщу километров, чтобы найти это сокровище!

В деревню? Копать тещин огород? ВСЮ ЖИЗНЬ копать тещин огород? А как же? Зять всегда копает тещин огород. Косить сено для коровы Машки. Зять, он на то и зять, чтобы косить сено для коровы. И для козы. И овцы. И для барана. Сам баран. Ты баран. И тебя завтра поведут на заклание. А через два месяца, ты, глупо улыбаясь, стерпишь радость чужих тебе людей — тестя и тещи, и спокойно дашь себя зарезать.

По вечерам, махнув губастый стакан самогона, ты будешь сидеть с тестем под яблоней, отмахиваться от слепней, и слушать его разглагольствования по поводу «нынешней молодежи», или вот: «был бы жив Ленин, все бы стало по-другому…» Тьфу!

Да никогда! Не за этим он сюда вернулся! Никогда!

— А свадьбу мы скромно… нечего деньги швырять. Нам с тобой надо будет много чего… мама с папой, конечно помогут. Ты кого пригласишь? Так. Декабрь, январь… как раз после сессии. Ребята разъедутся по домам. Вот и хорошо. Меньше народу — больше кислороду.

Свадьба? Какая свадьба? Да весь институт со смеху умрет! Со Светкой бы… другое дело. А с тобой — никогда! НИКОГДА!

Макс решительно встал и внятно сказал:

— НИКОГДА.

Ленка осела, как проколотый воздушный шарик. Забормотала что-то… как же так, Димочка, наша любовь… ребенок… Но она уже поняла, что в этом слове собрано все, что других слов не будет, они не нужны, все ясно и так. Она была умная девушка.

Дмитрий Сергеевич выбежал из комнаты. Он ушел на улицу, и долго бродил под дождем, смешанным с мокрым снегом. Серые кварталы, серые дома, серые советские люди.

«Вернуться на две недели назад? И не заниматься сексом с Ленкой? На кой ляд тогда я все это затеял? Или вернуться опять в начало третьего курса, и не начинать с ней вообще? Искать другую? А с другой будет не тоже самое? Надо было предохраняться». А как? У него никогда не хватало духу купить в аптеке презервативы. Даже потом, когда их стали рекламировать по телевизору… а уж в советские времена, насмешки стоящих за тобой в очереди, вскинутый, недоумевающе-осуждающе-презрительный взгляд молоденькой продавщицы… нет, нет и нет.

«Да что я, в самом деле! Нет никакой трагедии. Женщины испокон века попадали в такие ситуации, даже монашки… Женщины всегда находили выход. И вообще, впереди перестройка. Скоро семьдесят пятый. Через десять лет поднимутся люди решительные, рисковые, наглые! И если я буду бегать в прошлое по каждому поводу, то так и проживу жизнь, мотаясь по тоскливому советскому периоду. Не надо забывать мой истинный возраст! Тело у меня, конечно, молодое, ему жить да жить, а вот сознание… Ведь любой год, прожитый хоть здесь, хоть там, плюсуется к общему сроку жизни. А сколько отпущено человеку, знает только Бог… Потому никаких соплей: сказал — отрезал».

Но еще один разговор состоялся. Через два дня. Она сбивчиво говорила, держа его за пуговицу, и у него не хватило духу убрать ее руку. Он молчал.

— Дима, одумайся, Дима, что с тобой происходит, тебя как подменили, ты в прошлом году был совсем другим, ты хорошо учился, и на девчонок не так смотрел, как сейчас, жадно, будто съесть хочешь… Будто в последний раз девушку видишь… Не бросай меня… нас… Дима, пожалуйста… Дима… Ну, скажи хоть что-нибудь!

Она заплакала.

«Ну, Макс, решайся!» Он тихо сказал:

— Никогда.

И ушел по длинному коридору.

Декабрь заявил метелями. Дмитрий Сергеевич не мог заставить себя сесть за курсовой по электронным приборам. А ведь был еще один, по антеннам… расчетов — тьма. Три лабы он кое-как отработал, но все валилось из рук. Интерес к учебе совершенно пропал. Зато бес не давал покоя. Светка не выходила из головы.

Дмитрий Сергеевич старался привлечь ее внимание, и однажды, на семинаре по научному коммунизму, поднял руку. Преподаватель оживился, студенты не баловали его вопросами.

— Иван Петрович! Судя по фильму Эйзенштейна, Зимний штурмовали тысячи человек. И юнкера, оборонявшие дворец, имели пулеметы. Это правда?

Преподаватель, не подозревавший подвоха, ответил:

— Да, так и было. На железных воротах Эрмитажа и сейчас остались следы от пуль. Будете в Ленинграде, посмотрите сами. Очень интересно.

Димка продолжал:

— Должно быть, многие герои (он специально сказал: герои) погибли.

— Ну… конечно.

Светка смотрела с интересом.

— Скажите, а где находится памятник погибшим при штурме Зимнего? У вас нет его фотографии?

Преподаватель смутился. Это был удар ниже пояса. Но, видимо, их инструктировали на такой случай.

— Видите ли, товарищ Максимов, лучшим памятником им является Советская власть, за которую они сложили головы. Зачем же что-то еще?

Светка смотрела с восхищением. На этом бы и закончить, но бесу было мало. И Димка не унимался:

— Иван Петрович, на памятниках пишут имена. Хотелось бы поименно знать…

Это было уже откровенное издевательство. Тем более, что вопрос был скорее по истории КПСС, чем по научному коммунизму. Преподаватель понял, что его элементарно поставили в дурацкое положение, но деться было некуда. И он ступил на тонкий лед:

— Штурмовали дворец… в едином порыве… возмущенный народ… люди друг друга не знали… погибших похоронили… имен никто не записывал… было не до того…

Большинство студентов ничего не поняли. Ну, задали вопрос. Ну, получили ответ. Скукота. А Светка поняла.

Иван Петрович, овладев, наконец, собой, сказал:

— Подобный интерес, товарищ Максимов, к нашей истории, говорит о ваших неординарных знаниях. Надеюсь, вы блеснете ими на экзамене.

И Дмитрий Сергеевич понял, что научный коммунизм ему ни за что не сдать. Зато Светка позволила себя проводить! И стала позволять, когда не приезжал ее брат на новеньких «Жигулях».