Александр Житинский - Плывун

Счастливые стихов не пишут

Ни в будни, ни по выходным.

Они рождаются и дышат

Счастливым воздухом своим.

Спокойные и трудовые,

Приученные ко всему,

Им эти точки, запятые,

Им эти строчки – ни к чему.

У них иное время быта,

Иная светит им звезда.

И что прошло – то позабыто,

А что случится – не беда.

А ты, растерзанный на части

Печалью, ложью и стыдом

Себе изобретаешь счастье

На трудном листике пустом.

Те улочки, где нас не ждут,

Где дверь с замком скрипучим,

По ним бродили там и тут

Мы в детстве невезучем.

Те улочки, где нас не ждут,

Ничто в них не забыто!

По ним бродили там и тут

Мы в юности несытой.

Дарите себя, не стесняйтесь!

Дарите решительно всем.

Влюбляйтесь, грешите – старайтесь

Себя подарить насовсем.

Дарите себя неумело,

Дарите житье и бытье,

И душу дарите, и тело,

И дело дарите свое.

Дарите пожитки, бумаги,

Дарите свой голос и смех,

Дарите в приливе отваги,

Дарите, не веря в успех.

Дарите себя, забывайте,

Когда подарили, кому…

Дарите, но не продавайте!

Вот, собственно, речи к чему.

Я с радостью стал бы героем,

Сжимая в руке копьецо.

Светилось бы там, перед строем,

Мое волевое лицо.

Раскат офицерской команды

Ловлю я во сне наугад,

Пока воспаленные гланды,

Как яблоки, в горле горят.

Я стал бы героем сражений

И умер бы в черной броне,

Когда бы иных поражений

Награда не выпала мне,

Когда бы настойчивый шепот

Уверенно мне не шептал,

Что тихий душевный мой опыт

Важней, чем сгоревший металл.

Дороже крупица печали,

Соленый кристаллик вины.

А сколько бы там ни кричали —

Лишь верные звуки слышны.

Ведь правда не в том, чтобы с криком

Вести к потрясенью основ,

А только в сомненье великом

По поводу собственных слов.

Молчи, наблюдатель Вселенной,

Астро́ном доверчивых душ!

Для совести обыкновенной

Не грянет торжественный туш.

Она в отдалении встанет

И мокрое спрячет лицо.

Пускай там герои буянят,

Сжимая в руке копьецо!

Меньше слов и больше дела.

Никому не нужен крик.

Важно, чтоб душа сумела

Для себя найти язык.

Важно быть честнее века,

Твердо стоя на своем,

Чтобы профиль человека

Был яснее с каждым днем.

Важно счастью научиться

И трудиться, а не ныть.

Что случится, то случится,

Значит, так тому и быть.

Значит, эти испытанья

Уготованы тебе,

Точно знаки препинанья

В предначертанной судьбе.

Ничто не проходит бесследно

Из верно служивших вещей.

Подсвечник какой-нибудь медный,

И тот попадает в музей.

Какой-нибудь стул колченогий

Векам оставляет портрет,

Исполненный кистью Ван Гога,

Влюбленного в данный предмет.

И дело не столько в поэте,

В художнике, где б он ни жил,

А больше в том самом предмете,

Который исправно служил.

Выходя из ресторана,

Не забудьте посмотреть

На творенье Монферрана,

Побеждающее смерть.

Можно спорить, осуждая

Архитектора за вкус,

И, себя не утруждая,

Слыть поборником искусств.

Можно даже, как нарочно,

Не заметить храма, но

Все же он поставлен прочно

И стоит уже давно.

А суждения о стиле

Бесполезны и смешны.

Что бы вы ни говорили,

Он стоит и хоть бы хны.

Я расскажу, как стыдно быть немым

В пивной, где виснет папиросный дым,

В трамвае, утомительно бренчащем,

Как мелочью, усталыми людьми,

На пыльном тротуаре, где прохожий

Походит на тебя не только кожей,

Но и душой, которую едва

Возможно ль толком воплотить в слова.

Как стыдно быть немым, когда в тебя

Заглянет человек, стоящий рядом:

«Вы, кажется, листаете словарь?

Ну, что там пишут новенького нынче?»

А что сказать?.. Скажу ему: душа!

Тогда другой (он пьян, стоит нетвердо)

Обидится и скажет: «Ни шиша!» —

И будет прав… Как стыдно быть немым,

Когда взирают на тебя с надеждой

И ждут, что вот сейчас, еще немного,

И будет слово каждому дано.

«Вот, например, – скажу, – любовь. Чем плохо?»

Но женщина вздохнет: «Не та эпоха!»

И дядя согласится: «Нет любви.

Ты что-нибудь другое назови,

А то кругом помешаны на сексе…»

Ах, сердце! Для чего ты бьешься, сердце?

Ты телеграф, но я, не зная кода,

Твержу свое: душа, любовь, природа…

Перевожу: любовь, природа, смерть.

«От взрыва?» – уточняет тот же дядя.

Бегу вперед, ни на кого не глядя,

Растерянный, подавленный, немой.

Несчастные люди – поэты,

Которых не слышит никто.

Блокнот, карандаш, сигареты

В дырявом кармане пальто.

Стоит он на Невском проспекте

И смотрит на время свое,

Решая, в каком же аспекте

Ему трактовать бытие?

На вид ему где-то под тридцать,

И труден решительный шаг…

А время идет, как патриций,

Надменное, с ватой в ушах.

Не надо бросаться словами

Такими, как «правда» и «ложь».

Воинственный крик, между нами,

На слабое эхо похож

Того, настоящего крика

Объятой смятеньем души,

Узнавшей, что все многолико

И нету ни правды, ни лжи.

Где-то новый Монтень в эмбрионе

Ожидает, когда небеса

Уничтожат, как тлю на ладони,

Человечество за полчаса.

Набирается где-то терпенья

На грядущие тысячи лет

В виде клетки – дитя вдохновенья,

Девяностого века поэт.

Может быть, напрягаясь от муки

В той, неведомой нам, тишине,

Он найдет те же самые звуки,

Что сегодня услышались мне.

И строители будущей эры

Позаботятся также о том,

Чтоб принять надлежащие меры

И поэта исправить трудом.

Но Монтень потихоньку напишет,

И поэт потихоньку вздохнет.

Кто услышит, а кто не услышит,

А услышав, не всякий поймет.

Век не знает удачи.

Утомлен пустотой,

Он, как мальчик, заплачет