Юрий Никитин - Тангейзер

Судя по залу, слушают его внимательно, на лицах жадное внимание, в глазах отклик, а затем произошло невероятное: многие начали притопывать, сперва чуть-чуть, непроизвольно, как бы ноги сами по себе, а потом еще пошло и прихлопывание в ладоши.

Тангейзер понял потрясенно, что если бы собравшиеся знали слова песни, весь зал сейчас бы подпевал этому Готфриду.

Готфрид закончил песнь на громкой бравурной ноте и, пока она звучала, вскинул руку со сжатым кулаком и стоял так, улыбаясь победно и уверенно.

В зале все поднялись с мест и аплодировали стоя. Сердце Тангейзера рухнуло на пол, а чувство безнадежности охватило с такой силой, что только стоял, весь застывший, и только медленно сводил и разводил ладони, имитируя хлопки.

Не только у Вольфрама нет шансов. Их нет и у него. Этот Готфрид сумел сделать невозможное… Нет-нет, именно возможное, он сам бы это сделал достаточно легко, если бы хватило ума не зарываться. Но Готфрид старше и опытнее, битый жизнью не раз, уже знает, за какие рамки выходить опасно, и потому подошел к самой грани… но не перешел ее.

Сквозь гром оваций и шум крови в ушах он едва расслышал, как на сцену вышел распорядитель и прокричал:

– Перерыв!.. Прошу вас, дорогие гости, перейти в соседний зал, там уже накрыты столы. Можете подкрепить силы, перевести дух… и приготовиться выслушать последних выступающих! После чего начнем подсчет ваших голосов…

Народ, очень возбужденный и растормошенный, начал выдавливаться через широко распахнутые двери, многие в азарте останавливались группами и о чем-то спорили, живо жестикулируя, а потом поспешно догоняли уходящих.

Тангейзер видел, как ушел Вольфрам, но не в зал, куда направились все, поспешил за ним, отыскал в крохотной комнате, где тот в полном отчаянии сидит за столом, уронив голову на скрещенные руки.

– Вольфрам, – сказал он и запнулся, даже не зная, что сказать еще.

Вольфрам поднял голову, Тангейзер отшатнулся при виде перекошенного ужасом и отчаянием лица всегда спокойного и доброжелательного друга.

– Я всегда был против, – прошептал Вольфрам.

– Погоди, – сказал Тангейзер, он опустил ладонь на плечо друга, – погоди, надо подумать…

– Она потеряна, – вскрикнул Вольфрам. – Она потеряна! Господь запрещает азартные игры, вот и наказал…

– Погоди, – повторил Тангейзер. – Не может быть, чтобы ландграф не продумал все наперед и не учел подобное.

– Этого никто учесть не мог!

– Да, – пробормотал Тангейзер, – да… мир не стоит на месте…

– О чем ты?

– Все развивается, – проговорил Тангейзер. – Подвижки есть и в нашей чугунности… что же делать… что делать…

Вольфрам вскрикнул:

– Я ничего не могу придумать!

– Этот Готфрид, – спросил Тайгейзер, – достаточно знатен?

– Даже больше, – вскрикнул Вольфрам, – чем мы с тобой!.. Просто он в молодости, поссорившись с родителями, убежал из их дома и сперва был наемником…

– Да, это в нем чувствуется…

– Потом, – закончил Вольфрам, – потом почему-то стал миннезингером…

Тангейзер задумался, спросил с сомнением:

– Да, ты прав, именно почему-то. Но что-то же еще есть такое, чтобы не отдать ему первый приз?

Вольфрам в отчаянии замотал головой, Тангейзер с неловкостью увидел, как из ясных глаз рыцаря хлынули слезы и побежали по щекам, оставляя мокрые дорожки.

– Нет!.. – вскрикнул он. – Ничего нет. Ландграф был настолько уверен, что первый приз получу я, что… Господи, что мы наделали! Что мы наделали…

– Вольфрам, – сказал Тангейзер, – друг мой… Не убивайся, надо подумать, как переломить ситуацию в свою пользу. Состязание еще продолжается, победителя еще не объявили…

Вольфрам простонал в отчаянии:

– Тебя что, не было в зале?

– Был…

– Тогда ты видел победителя!

– Он еще не победитель, – сказал Тангейзер.

– Его уже не обойти…

– Можно, – сказал Тангейзер.

Вольфрам в отчаянии снова залился слезами.

– Что за глупость мы сделали!

– Это сделал ландграф, – сказал Тангейзер.

– Мы все там были, – возразил Вольфрам. – Давая свершиться глупости или преступлению, мы становимся участниками! И отвечаем по всей строгости…

– Тоже верно, – согласился Тангейзер. – И все-таки… все-таки его остановить можно…

Вольфрам помотал головой.

– Такого человека нет!

– Есть, – сказал Тангейзер.

Вольфрам уставился на него в недоумении.

– Здесь? В нашем замке?

– Да.

– И он примет участие в соревновании?

– Да.

Вспыхнувшая надежда в глазах молодого рыцаря внезапно угасла. Он снова уронил голову на руки, плечи его тряслись от рыданий.

– Если ты имеешь в виду себя, – проговорил он невнятно, – то мне какая разница?.. Ты еще хуже…

– Почему?

– Потерять любимую, да еще и друга в один день?

Тангейзер вышел, улыбаясь во весь рот, хотя поджилки трясутся, а в животе разрастается тяжелая холодная глыба промерзшего насквозь гранита. Шум в зале начал затихать, когда он вскинул руку и помахал над головой.

– Дорогие друзья, – сказал он громко. – Я, как и вы, впечатлен виртуозной игрой великолепного Готфрида. Это огромный шаг вперед в миннезанге и вообще в искусстве!.. Это раскрепощение, это свобода, это даже… вольная воля!.. Но я вам сейчас покажу, какими эти песни станут дальше и дальше. Я прошел этот путь. Он великолепен и сладостен. Очень даже сладостен… Спасибо! А теперь…

Он взял первый аккорд, на ходу перестраиваясь, отбросил первые ноты и заменил их концовкой из победной песни Готфрида, которую все еще помнят, и дальше перешел плавно по нарастающей к своей вершине, песне «Хвала Венере», которая привела и саму Голду в восторг.

В зале, где с первых же аккордов начали улыбаться и притопывать, постепенно начало нарастать замешательство. Уже к середине песни он видел гнев у многих на лицах, хотя кое-кто еще понимающе улыбается и с удовольствием притоптывает, но их становится все меньше и меньше.

Он перешел к эффектной концовке, где так смачно и чувственно удалось передать погружение в пучину плотской страсти, похоти и разврата, что на самом деле вовсе не похоть и разврат, а свобода, освобождение от бесчеловечных уз морали, церкви, обязанностей, долга, глупых понятий верности и чести…

В зале поднялся рев еще до того, как прозвенел последний аккорд. Тангейзер поклонился, но сойти ему не дали: многие выхватили мечи и с гневными лицами рвались к нему, сверкая клинками.

Стражи по движению бровей мрачного, как грозовая туча, ландграфа загородили его собой и выставили острые копья.