Юрий Никитин - Тангейзер

– Да, ваше святейшество…

Урбан вскрикнул так громко, что вскочили с мест все служители, расположившиеся вдали, чтобы не слышать исповеди:

– Это же самый великий грех на земле!.. Талант слагать песни дается Господом только для добрых дел!.. Тот, кто обращает его во зло… тому гореть в вечном огне!

Тангейзер вскрикнул в отчаянии:

– Ваше святейшество!.. Я нуждаюсь в вашем прощении!.. Я не могу жить с такой тяжестью на душе!

Урбан сказал яростно:

– Что?.. Да скорее этот посох в моей руке зацветет, чем ты получишь прощение!.. Убирайся! Убирайся из святых чертогов!.. Возвращайся в ту чертову пещеру к своей дьяволице!

Тангейзер зарыдал, чувствуя, как само небо затрещало и обрушилось тяжелыми глыбами на сердце.

Он почти не чувствовал, как его подхватили под руки и вывели, а дальше навстречу шли переулки и улицы, он натыкался на людей и стены, всхлипывая и не вытирая слез.

Урбан после ухода миннезингера чувствовал такой гнев, что заболело сердце, и он ухватился за левую сторону груди и долго мял, стараясь успокоиться.

Ну почему, почему люди снова и снова лезут в грязь животных страстей, хотя уже и Христос явился в мир, чтобы напомнить о душах, которые Господь вдохнул в каждого? Язычество погубило мир, учение Христа выводит к свету… и почему семя Змея настолько сильно в каждом человеке, что может заставить уйти в прежний животный мир?

Он поднял голову, ощутив неладное, перед ним остановились кардиналы Скорцио и Фернандио. На лицах потрясение, оба рухнули на колени и начали быстро-быстро креститься.

– Что? – спросил Урбан. – Что случилось?

Кардинал Скорцио приподнял голову и проговорил, заикаясь от священного трепета:

– Посох…

– Что, – начал было Урбан и повернул голову в сторону правой руки, что все еще опирается на посох. Абсолютно сухое дерево пустило свежие побеги, на них повисли дивные цветы, наполняя воздух благоуханьем. – Что… случи…

Он умолк и только смотрел остановившимися глазами на посох, что всегда был мертвее мертвого.

– Ваше святейшество, – проговорил задыхающимся голосом кардинал. – Вы удостоились чуда!

Урбан прямо с кресла рухнул на колени. Жгучие, как раскаленное железо, слезы раскаяния оставили на щеках дымящиеся дорожки, срывались с подбородка и падали на пол, прожигая мрамор.

– Господи! – вскричал он страшным голосом. – Как я мог преисполниться такой гордыни… как мог решить, что это я прощаю или не прощаю… когда это делаешь только Ты?.. Прости меня, я все понял… все понял!.. Обращение никогда не может быть поздним. Разбойник вошел с креста в рай. Господи, я всею жизнью своею…

Кардинал спросил быстро:

– Что с этим певцом?

Урбан прокричал:

– Скорее верните его! Он прощен самим Господом! Быстрее отыщите его…

Кардиналы повернулись к стражам, те моментально сорвались с ног и пропали из зала.

Обыскали весь Рим, но в стене вокруг Вечного города сотни ворот, и через каждые входят и заходят тысячи одинаковых паломников.

Тангейзера не отыскали, однако папа Урбан не останавливался в поисках, стремясь искупить невольную вину. Через несколько месяцев ему сообщили, что мрачного вида рыцарь въехал прямо на коне в щель горы Герзельберг, что распахнулась перед ним, как занавес.

Тогда Урбан Четвертый велел приставить к той щели верного Эккарта, да не пустит туда никого больше и, как только увидит Тангейзера, сообщит ему о прощении его грехов, совершенных не по умыслу, а из желания узнать человека всего, в чем потом раскаялся.