Юрий Никитин - Тангейзер

– Молодость проходит, – произнес над ним старческий голос, – а мудрость и понимание накапливаются… Ты многое уже понял, я вижу.

Тангейзер увидел протянутую ему руку, жадно ухватил ее и припал губами к кольцу, где успел увидеть изображение рыбака в лодке. Целуя перстень, человек молча клянется отныне повиноваться воле папы, что бы тот ни велел, но Тангейзер чувствовал всем сердцем, что этот человек, на престоле апостола Петра, его поймет и простит…

– Святой отец, – вскрикнул он, – я понял, я все понял!.. Но только теперь!.. А тогда я попал на Восток с его чувственностью, когда каждую ночь мною овладевали дьявольские соблазны…

– Они искушают всех.

– Но я среди тех, кто поддался!

– Продолжай, сын мой.

– Там женщины свободны, – сказал он с мукой, – они легко предлагают себя мужчинам… Да, я был не один, попавший в сети дьявола… Но это не оправдывает меня, я ничтожество, я просто… просто слаб…

– Все люди изначально слабы, – произнес Урбан невесело. – Сильными их делает Слово Божье, Воля Божья, следование заповедям Господа… Ты проявил слабость потому, что ваш безбожный император выступил в поход без нашего благословения и даже вопреки запрету. Он не взял с собой священников и каноников, что могли бы противостоять дьяволу, издавна поселившемуся в тех жарких краях… не зря же Господь там сжег Содом, Гоморру, Сигор, Адму и Севоим – пять великих городов, управляемых могущественными царями!..

Тангейзер сказал страстно:

– Я видел там дьявола в сотне обличий… но слаб, слаб, слаб!.. Я истратил свое состояние на женщин, развлечения, утехи, а мог бы раздать эти деньги бедным.

– Мог бы.

– Почему я этого не сделал?

– Человек слаб, – повторил Урбан печально. – Это семя Змея проявляет себя… Император Фридрих забыл в своей гордости, что папа римский – наследник духовной власти на земле…

– Мы все это забыли в своей гордыне, – сказал Тангейзер. Он не вытирал слезы, они лились и лились двумя светлыми, но горючими ручьями. – Мы были уверены, что справимся даже с самим дьяволом…

– Дьявол сам внушает эту мысль, – сказал Урбан. – И как только человек преисполняется гордыни, тут и попадает в ловушку, уготованную для него Князем Тьмы и властелином Ада.

Тангейзер вскрикнул, бия себя кулаком в грудь:

– Но это еще не все!.. Я вернулся из того знойного мира в холодную Германию, но и там искушения преследовали меня. Почему, ну почему я не проехал мимо той проклятой горы Герзельберг? Ее же не зря называют Венериной, разве это не предупреждение?..

Урбан спросил настороженно:

– Что за… гора?

– Она, – сказал Тангейзер, всхлипывая, – как раз между городами Эйзенахом и Готой, неподалеку от Вартбурга. Это в Тюрингенском Лесу! В ней есть пещера, где слышно шум подземных ключей, но можно расслышать и стоны грешников, а также нечестивые крики адской радости! Во мраке грота ночью можно увидеть адское пламя… Господи, почему ты меня не остановил?

Урбан сказал строго:

– Неисповедимы пути Господа. Возможно, он хотел, чтобы ты раскаялся? В Писании не зря сказано, что раскаявшаяся блудница ему дороже тысячи девственниц.

Тангейзер вскрикнул с жаром:

– Да, я блудница!.. Да, именно так!.. Блуд, только блуд, нечестивый и всепожирающий, отвратительный и сладострастный, омерзительный в своей похотливой животности…

Урбан спросил тихо:

– Ты в этом жаждешь всем сердцем покаяться?

Тангейзер ощутил, как в глазах щиплет, а губы начинают вздрагивать.

– Ваше преосвященство, я ехал ночью мимо той горы, но тут загремела гроза, начался злой ветер, а над деревьями появилась Дикая Охота, ведомая дьяволами… Спасаясь, я вбежал в щель, откуда увидел свет… Щель становилась все шире, я наконец вышел в большую пещеру, где меня встретили молодые красивые женщины.

Урбан с осуждением покачал головой.

– Сатанинское наваждение!

– Они отвели меня еще дальше, – продолжил Тангейзер, – там огромные подземные залы в недрах горы! И пир не прекращается уже тысячи лет…

– Пир?

– И оргии, – сказал Тангейзер упавшим голосом. – Да, языческие оргии…

– Сатанизм!

– Они просто не знают радостей выше, – сказал Тангейзер. – Но я-то знал!.. Вернее, слышал о них, мне говорили, но почему я не слушал?.. Каюсь, как же я каюсь и убиваюсь о никчемности своей жизни! Как я мог, слушая мудрые наставления, пасть так низко!.. Язычники не знали другой жизни, но я же родился в ином, уже очищенном от скверны мире! Почему, ну почему я все-таки отыскал грязь и похоть, влез в нее и провел там, блаженно похрюкивая, семь долгих лет?

Он принялся рассказывать жадно, взахлеб, что делал и как делал, в какой похоти утопал и какие мерзости совершал, перед которыми грехи Содома и Гоморры покажутся детскими шалостями.

Урбан слушал, и с каждым словом его лицо каменело. Голос Тангейзера то затихал почти до шепота, когда пересказывал стыдные подробности, то звенел отчаянием, понимая, что сам, по своей воле, предавался не просто блуду и разврату, а, хуже того, вернулся в то состояние, в котором живут все животные, но они невинны и безгрешны, ибо неразумны, а человеку Господь дал свободу воли, а потому в добрых делах – его заслуга, а в недобрых – его вина.

– Дьявол меня попутал…

Урбан прервал:

– Отговорки грешников! Дьявол никого не может сбить с пути, попутать или сманить в грех, если человек сам не допустил этого.

– Каюсь, – повторил Тангейзер убито. – Да, это малодушная отговорка. Я сам виноват, ибо в жаркие сарацинские ночи всех нас посещали сатанинские видения, но если другие просто молились и напоминали себе, для чего пришли в мир и в Иерусалим, то я оказался слаб, и шел к продажным местным девкам, и тешил не душу, а плоть… А в гроте Венеры я предавался похоти семь лет…

Урбан отшатнулся.

– Что?.. Семь лет в объятиях самой дьяволицы?..

– Да, – прошептал Тангейзер, слезы все копились и копились, затем прорвали запруду век и освобожденно покатились по щекам. – Я грешен, грешен… и прошу простить меня… я не могу жить с такой тяжестью на душе… Но самое страшное, ваше святейшество, что я восславил эту Венеру в своей песне, а потом на турнире в Вартбурге я спел ее в присутствии сотен слушателей…

Урбан охнул, попытался отшатнуться от омерзения, но уперся в спинку трона наместника Господа на Земле.

– Что?.. Ты не только сам погряз… но и других соблазнял?

Тангейзер уронил голову.

– Да, ваше святейшество…

Урбан вскрикнул так громко, что вскочили с мест все служители, расположившиеся вдали, чтобы не слышать исповеди: