Вероника Рот - Дивергент

— Как ты узнала об этом месте? — спрашивает Калеб. — Мама тебя нашла?

Я киваю. О маме я думать тоже не хочу.

— Мое плечо, — говорю я.

Теперь, когда я в безопасности, адреналин, который заставлял меня двигаться, исчезает, и боль усиливается. Я опускаюсь на колени. Вода капает с моей одежды на цементный пол. Рыдания поднимаются во мне, отчаянно нуждающиеся в выходе, но я душу их на корню.

Женщина по имени Тесса, которая жила вниз по улице от нас, выкатывает откуда-то больничную койку. Она была замужем за членом совета, но я не вижу его здесь. Наверное, он мертв. Кто-то переносит лампу из одного угла в другой, и теперь у нас есть свет. Калеб достает аптечку, и Сьюзен приносит мне бутылку воды. Нет лучшего места для нуждающегося в помощи, чем комната, полная Отреченных.

Я смотрю на Калеба. Он снова носит серый. Тот образ, который я видела у него в корпусе Эрудитов, теперь похож на сон. Мой отец подходит ко мне, перекидывает мою руку через свое плечо и помогает пересечь комнату.

— Почему ты мокрая? — спрашивает Калеб.

— Они пытались меня утопить, — отвечаю я. — А почему ты здесь?

— Я сделал то, что ты сказала… что сказала мама. Я исследовал сыворотку моделирования и выяснил, что Джанин ведет работу над созданием передатчиков дальнего действия для сыворотки, таким образом, ее сигнал мог простираться дальше, это привело меня к информации об Эрудиции и Бесстрашии… так или иначе, я выбыл из инициации, когда понял, что происходит. Я бы тебя предупредил, но было уже поздно, — говорит он. — Я теперь афракционер.

— Нет, — твердо говорит отец. — Ты с нами.

Я встаю коленями на койку, и Калеб отрезает кусок моей рубашки на плече медицинскими ножницами. Он откидывает лоскут и замечает сначала мою татуировку Отреченной на правом плече, а затем и трех птиц на ключице. И Калеб, и отец смотрят на оба рисунка с одинаково шокированными выражениями лиц, но ничего не говорят.

Я ложусь на живот. Калеб сжимает мою ладонь, пока отец достает из аптечки антисептик.

— А ты раньше вытаскивал из кого-нибудь пули? — спрашиваю я, истерически посмеиваясь.

— Некоторые вещи, о которых я знаю, могут удивить тебя, — отвечает он.

Много чего в моих родителях может удивить меня. Я думаю о татуировке матери и закусываю губу.

— Будет больно, — говорит он.

Я не вижу, как входит нож, но я чувствую это. Боль распространяется по моему телу, и я кричу сквозь стиснутые зубы, сжимая руку Калеба. Сквозь крик я слышу, как отец просит меня расслабить спину. Слезы бегут из уголков моих глаз, и я делаю, как он велит. Опять возвращается боль, и я чувствую нож, движущийся под моей кожей. Я все еще кричу.

— Вытащил, — говорит он и со звоном роняет что-то на пол. Калеб смотрит на отца, затем на меня и вдруг смеется. Я не слышала его смех так долго, что этот звук заставляет меня заплакать.

— Что смешного? — говорю я, всхлипывая.

— Не думал, что снова увижу нас вместе, — произносит он.

Мой отец очищает кожу вокруг моей раны чем-то холодным.

— Теперь пора зашивать, — говорит он.

Я киваю. Он вставляет нитку в иголку, будто делал это тысячу раз.

— Раз, — говорит он. — Два… три.

Я сжимаю зубы и в этот раз сижу молча. По сравнению со всем, что мне пришлось сегодня пережить: пулевое ранение, вода в легких, то, как мне вынимали пулю, потеря мамы и Тобиаса… Эта боль — ничто.

Отец заканчивает сшивать рану, делает последний стежок и обрезает нить, а затем накрывает результат своей работы повязкой. Калеб помогает мне сесть и, снимая через голову одну из двух своих рубашек, ту, что с длинными рукавами, протягивает ее мне.

Папа помогает мне просунуть правую руку в рукав, а дальше я уже справляюсь сама. Рубашка мешковата и пахнет свежестью, пахнет Калебом.

— Итак, — тихо говорит отец. — Где твоя мать?

Я смотрю вниз. Я не хочу приносить такие вести. И, в первую очередь, я вообще не хочу, чтобы такие вести у меня были.

— Она погибла, — говорю я. — Она спасла меня.

Калеб закрывает глаза и делает глубокий вдох. На мгновение отец выглядит пораженным, а затем берет себя в руки и, пряча блестящие глаза, кивает.

— Это хорошо, — говорит он напряженно. — Хорошая смерть.

Если я сейчас заговорю, я сломаюсь, а я не могу себе этого позволить. Так что я просто киваю. Эрик назвал самоубийство Ала храбрым, но он был не прав. Смерть моей матери была храброй. Я вспоминаю, какой спокойной она была, какой уверенной. Смело не то, что она умерла за меня, а то, что она сделала это, не крича об этом, без сомнений, как будто не рассматривала других вариантов.

Отец помогает мне встать. Время повернуться к остальным в комнате. Моя мама велела мне спасти их. Из-за этого и из-за того, что я Бесстрашная, моя обязанность возглавить их. Я понятия не имею, как нести это бремя.

Маркус встает. Воспоминание о том, как он ударяет по моей руке ремнем, приходит мне в голову, когда я вижу его, и внутри у меня все сжимается.

— Мы здесь в безопасности временно, — констатирует Маркус очевидный факт. — Нам нужно выбраться из города. Лучшим вариантом будет отправиться к Дружелюбию в надежде, что они возьмут нас к себе. Ты знаешь что-нибудь о стратегии Бесстрашных, Беатрис? Закончат они атаку после ночи?

— Это стратегия не Бесстрашных, — отвечаю я. — За всем этим стоят Эрудиты. И не в том смысле, что они просто отдают приказы.

— Не отдают приказы? — спрашивает папа. — Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, — поясняю я, — что девяносто процентов Бесстрашных сейчас, словно лунатики. Они в моделировании и не понимают, что делают. Единственное, почему я не такая, как они, потому что я… — Я спотыкаюсь на этом слове. — Контроль над разумом не влияет на меня.

— Контроль над разумом? То есть, они не понимают, что прямо сейчас убивают людей? — спрашивает папа, округляя глаза.

— Именно.

— Это… ужасно… — Маркус качает головой. Его сочувственный тон меня не впечатляет. — Проснуться и осознать, что натворил…

В комнате становится тихо, наверное, все Отреченные представляют себя на месте Бесстрашных солдат. И именно тогда до меня доходит.

— Мы должны разбудить их, — говорю я.

— Что? — спрашивает Маркус.

— Если мы разбудим Бесстрашных, они, скорее всего, поднимут восстание, — объясняю я. — У Эрудитов не будет армии. Отреченные прекратят умирать. Все будет кончено.

— Это будет непросто, — говорит отец. — Даже без помощи Бесстрашных Эрудиты найдут способ для…

— И как мы должны их разбудить? — спрашивает Маркус.

— Мы найдем компьютеры, управляющие моделированием, и выведем их из строя, — объясняю я. — Программу.